Исчезновение Бранда было предметом всяческих толков и пересудов в Свенборге. Чего только не говорили о сбежавшем почитателе «Оксфордского движения». Слухи ходили самые фантастичные. Дошли они и до переулка Фиулстреде в Копенгагене. Вот где воспрянула духом фру Друссе, почувствовала себя на седьмом небе.

—      Я знала это! — говорила она, сверкая глазами. — Всегда знала. Нет, была убеждена. Он сбросил с себя колдовство этой гремучей змеи!

Под гремучей змеей она подразумевала белокурую фрекен Нильсен со вздернутым носиком.

—      Любит он только меня! Он вернется ко мне! Я ждала его все время. И теперь он придет!

—      Но вы ведь мертвы, фру Друссе!

—      Мертва? Как так мертва? А ну-ка, поклянитесь, если можете!

—      Да нет, зачем же, вы сами утверждали, что мертвы, прошлый раз, когда мы виделись. Это было в конце декабря, и это предсказал гороскоп, который вы составили сами.

—      Смерти не существует — это только внушение. Человек не может умереть. Я живу сейчас, я жила в прошлых веках, много-много тысячелетий назад. Я помню древних египтян, народы майя, Атлантиду. Я сама была однажды принцессой инков. А Хакон Бранд — принцем инков. Его звали Амадафис.

—      Амадафис? Занятное имя.

—      Да, его звали так. О, каким прекрасным мне кажется это имя. Амадафис, Амадафис. Четыре тысячи лет назад. Разве я могла это забыть!

—      У вас поразительная память.

—      О, он вернется ко мне! Я знаю! Я жду его! О мой Амадафис!

И фру Друссе раскрывала объятия, точно готовясь принять в них невидимого принца инков.

Но Бранд не вернулся к фру Друссе.

Зато однажды он появился на вилле Нильсенов, словно ничего не случилось.

Не знаю, как он объяснил свое странное бегство разгневанному королю ликеров. Но Вера была счастлива. Значительно больше счастлива, чем на то были основания.

Вскоре состоялась свадьба. Их повенчал старый священник в старинной церкви, и событие отпраздновали в старинном кабачке. Затем молодые отправились в свадебное путешествие по старинным городам Европы.

После этого я ничего не слышал о Бранде. Не знаю, как протекало их свадебное путешествие. Но часто не без сочувствия я думал о белокурой Вере. По небольшой заметке, появившейся в прессе, о неудавшейся попытке Бранда совершить самоубийство в Венеции можно судить, что бедняжке пришлось немало пережить со своим эксцентричным супругом.

Об этом писали как итальянские, так и датские газеты.

Полгода спустя, когда я вновь повстречал Бранда, он все еще бережно хранил вырезки из газет об этом неудавшемся самоубийстве. И был преисполнен гордости оттого, что иностранная пресса писала о нем.

Правда, газеты описывали этот эпизод как юмористическое происшествие. Бранд решил покончить с жизнью громко и помпезно. Наняв гондолу, велел провезти его по каналам Венеции, чтобы, как потом заявил он репортеру итальянской газеты, «уйти из жизни, пресытившись созерцанием красоты».

Заплатив музыканту, чтобы тот стоял на корме, играл на мандолине и пел, пока гондола будет тихо скользить по воде, Бранд тут же распорядился направить гондолу к «Мосту прекрасного бюста». В свое время этот мост был излюбленным местом куртизанок, откуда они своими пышными бюстами соблазняли гребцов-венецианцев.

Когда гондола приблизилась к мосту, Бранд встал во весь рост и оглядел мир. Он поднял руки, прокричал что- то непонятное и под неумолкающие звуки мандолины бросился в зеленую воду.

Зрелище это наблюдала большая толпа. Бранда приветствовали восторженными криками и хлопанием в ладоши: ведь глубина канала едва достигала метра.

Бранд старался все время держать голову под водой, но когда не хватало воздуха в легких, он подымал голову, глубоко вдыхал и вновь погружался в воду.

Все же под конец ему пришлось вылезть из воды, и под громкие аплодисменты он поплелся к берегу, где его уже ждал полицейский патруль. Проверив имя и адрес, его препроводили в отель. Позже, как сообщалось в газетах, Бранду пришлось уплатить штраф, так как во время этого происшествия он был в сильном подпитии. Итак, Бранд покончил и с трезвенностью.

Газеты были достаточно тактичны и не упомянули, что на столь странные эксперименты он пустился во время своего свадебного путешествия. Ни о молодой фру Бранд, ни о том, как Вера отнеслась к эксцентричной выходке своего супруга, не было сказано ни слова.

Вскоре, после того как мне попалась заметка обо всем этом, я уехал в Париж. И позабыл о Бранде.

Глава 16

Впервые я прибыл в Париж в марте. Каштаны на бульварах готовились вот-вот распустить почки. Дети играли в скверах. Небольшого роста забавные мужчины с удивительными бородами сидели в кафе, расположенных на тротуарах, и потягивали аперитив. Красивые зеленые омнибусы мчались по улицам и мостам.

Все было так, как и в мой последний приезд в Париж и как должно быть всегда.

Тут же на тротуаре расположились силачи в красных трико со своими гирями. Они играют мускулами, подбегают к гирям и клянутся, что готовы поднять тысячу килограммов, если зрители не поскупятся. Когда же доходит до дела и на маленьком коврике оказывается изрядное количество су, они, шумя и жестикулируя, подымают самую маленькую гирю. Приземистые полицейские на перекрестках, ловко размахивая жезлом, запальчиво переругиваются с шоферами и целуют девушек, перебегающих улицу.

Консьержки при появлении солнца выставляют складные стулья на тротуар и лихорадочно вяжут, время от времени награждая своих ребятишек подзатыльниками.

В крошечных общественных уборных элегантные мужчины вежливо раскланиваются из-за перегородки со знакомыми дамами, проходящими мимо.

Старые подслеповатые женщины и мальчишки обходят почтовые ящики и вынимают письма. В летнее время мальчишки затевают драки, и тогда письма летят во все стороны. Некоторые почтовые ящики они не замечают, что вовсе не мудрено: те прикреплены на высоте не выше колена и закамуфлированы до неузнаваемости. Одна газета писала, что на такой маленький почтовый ящик наехала как-то автомашина. Оказалось, что из него не вынимались письма в течение тридцати лет, но теперь все они разобраны, рассортированы и будут доставлены адресатам, поскольку, как заверяла газета, все они так и живут по старым адресам.

На набережной Сены терпеливо стоят мужчины с удочками, устремив взгляд в светло-желтую воду. Поймать им ничего не удается.

Нищие старухи с усами, в причудливых лохмотьях, спят на набережной или под мостами или же, расположившись на тротуаре, пьют красное вино, заедают черствой пшеничной булкой, греются в лучах солнца. Нередко можно увидеть, как одна из них, настелив газету в сточной канаве, отправляет свои надобности, и это не вызывает ни у кого удивления.

Вдоль бульваров расхаживают почтенные пожилые господа в цилиндрах и фраках с красными орденскими лентами, в зеленых плюшевых туфлях,

В ресторанах элегантные дамы со своими детишками потягивают ликер, играют с ними в карты — на деньги.

На стенах домов и дощатых заборах висят плакаты величиной с человеческий рост. При помощи этих так называемых «открытых писем» политические деятели переругиваются друг с другом: «Вы альфонс, г-н министр! Вы живете за счет женщин!» — и ниже приводится выдержка из личного письма подруги министра. «Вы — неграмотный болван, г-н редактор! — отвечает на выпад министр в другом плакате. — Вы — корсиканский бандит, не умеющий ни читать, ни писать. Вы подкупаете других бандитов, чтобы те писали ваши оскорбления, слабоумный». И тут же ответ редактора на продолговатом плакате: «Вы — каналья, г-н министр! Вы — зверь!»

В Люксембургском саду пожилые господа сосредоточенно играют в крокет или пускают игрушечные кораблики в пенистую воду фонтана. Все они — рыцари Почетного легиона.

На некоторых перекрестках бородатые мужчины продают свежезажаренный картофель в пакетах из вощеной бумаги.