Мне выдался случай повстречаться с ним в этот счастливый период его жизни. Случилось это в Копенгагене, куда Бранд ненадолго заглянул по «хозяйственно-закупочным» делам, как он выразился.

Мы случайно столкнулись у магазина красок. Увидев меня, Бранд отпрянул, должно быть, опасаясь, что я напомню о том странном разговоре, который он вел о Вольбеке и двух трупах. Но так как я не подал вида, что собираюсь вспоминать старое, он сразу повеселел и разговорился.

Ханой потолстел, был хорошо одет. У него появилась неприятная самодовольная манера говорить. Он участливо расспрашивал меня о том, как я живу, удается ли сводить концы с концами. С надменностью расспрашивал о наших общих знакомых и его прежних товарищах — живут все так же? Околачиваются в «Пивном дворе»? Сидят и ничего не заказывают, по-прежнему без гроша, ха-ха!

—      Да, взгляни, я купил автомобиль. Вот стоит у подъезда. Красивая штука, не правда ли? Человеку, так много разъезжающему, как я, без машины нельзя. Это почти необходимость. Почему бы тебе не обзавестись? Нет, ты обязательно должен купить себе машину. Приобретение машины вполне оправдывает себя. Правда, стоит она не очень дешево.

—      Ты, кажется, преуспеваешь?

—      Да, пишу много, иногда — по четыре картины в день. Делаю массу рисунков. Все хотят иметь их, меня буквально осаждают. Не хочется доставлять разочарование людям. Вот и приходится вставать ежедневно в шесть часов утра. Я тотчас же приступаю к гимнастике, глубоко дышу перед открытыми окнами. Вид из моих окон на Свенборгский залив прямо-таки божественный! Затем завтракаю, ем вдоволь и с аппетитом. Это необходимо, чтобы хорошо работать, быть в форме. Еда — высочайшее наслаждение. Лучше, чем девчонки и все такое прочее! Ты любишь поесть? Пью же я только солодовое пиво. Тебе тоже советую. Очень укрепляет. Кроме того, выпиваю пол-литра сливок каждое утро. Представить себе не можешь, как это освежает и стимулирует. Витамины, как ты сам понимаешь! В них все дело.

На минуточку он прервал разговор, чтобы сделать заказ продавцу.

—      Сколько холста в этом рулоне? Тридцать пять метров? Ага. Ну, хорошо, пришлите мне два рулона, нет, лучше три. Я ведь быстро работаю, ха-ха-ха!

Ему понадобились и краски и кисти. Оп закупил все в большом количестве, не интересуясь ценой.

—      Отошлите мне домой! Где я живу? Не знаете? Ах, вот как! Я живу в Свенборге, там-то меня знают. Достаточно написать только — Свенборг, Хакону Бранду. И все!

—      Не пойти ли нам вместе? — спросил он меня. — Я с удовольствием приглашу тебя в молочный бар. Там, правда, нет пива. Или, может, ты хочешь есть? — И он сделал рыцарский жест рукой, которому, по-видимому, научился у своих оденсовских меценатов.

Я отказался:

—      Спасибо, Бранд. Я тороплюсь. До свидания!

—      До свидания! Будь здоров и не унывай, — крикнул он мне весело. — Поступай, как я: наслаждайся пищей. Не представляешь, как это важно.

Глава 12

А время шло. Я долго не видел Бранда. Да и он не давал о себе знать. Картины его ни разу не выставлялись в Копенгагене, только ближе к рождеству замелькали в витринах книжных магазинов цветисто размалеванные обложки рождественских журналов.

В Свенборге и в ближайших его окрестностях Бранд неизменно считался первоклассным художником. Но время сенсаций миновало. Религиозные картины его представляли лишь локальный интерес. Остальная страна как- то скоро забыла о художнике, поднятом «Оксфордским движением». Не могло же его «обращение» постоянно занимать умы. На одном пьянстве или трезвенности художник долго не продержится на поверхности.

Да и об «Оксфордском движении» больше не говорили. Газеты прекратили рекламную шумиху вокруг него. М-ра Бакмена и его команду потянуло в другие охотничьи угодья. В Дании движение пошло на убыль, а вскоре о нем и вовсе забыли.

Вместо этого стали увлекаться иной игрой под названием «Йо-йо». Но и это увлечение оказалось кратковременным, оно тоже было быстро забыто и даже вспоминалось с трудом, что же такое «Йо-йо».

Вольбека тоже забыли. Полиция заявила, что она провела тщательное расследование. О его исчезновении объявлялось по радио. Газеты помещали его фотографии, описание его примет. Однако его труп не удалось найти.

«Не что иное, как самоубийство, — заявила полиция. — Сомнений нет, самоубийство. У такого человека, как Поуль Вольбек, было достаточно оснований покинуть этот мир».

На том все разговоры и прекратились.

Фру Друссе я видел довольно редко. Она стала еще более загадочной. Всякий раз, когда я встречал ее, она заводила речь о переселении душ, о передаче мыслей, о магии, занималась вызовом духов и всевозможной колдовской тарабарщиной. А в промежутках между этим сочиняла кулинарные рецепты. Помимо кулинарной странички она обрела новое занятие — составляла гороскоп недели для читателей «Семейного журнала».

—      Я составила гороскоп и для себя, — сказала она печально, когда я однажды повстречал ее на улице.

—      Вот как! И что же он предсказывает?

—      Я умру двадцать седьмого декабря этого года.

—      Боже милостивый, что за страсти! Вы уверены, что составили его правильно?

—      Звезды не лгут.

—      Что ж, это очень прискорбно.

—      Нисколько. Жизнь не представляет никакой ценности для меня. Я не боюсь смерти. Смерть — не безвозвратное исчезновение. Я с радостью жду двадцать седьмого декабря.

Пришло 27 декабря, а фру Друссе и не думала умирать. Она была в полном здравии, когда я столкнулся с ней в первых числах января на улице Норрегаде.

—      Рад вас видеть, фру Друссе, живой и здоровой. Вы великолепно выглядите. А осенью прошлого года вы говорили, что умрете двадцать седьмого декабря. Как хорошо, что ошибся гороскоп!

—      Жива? Кто сказал, что я жива? — Она поглядела на меня широко открытыми глазами. — Откуда вы знаете, что я не умерла в тот самый, названный вами день?

—      Многое свидетельствует о том, что вы живы. Ну хотя бы то, что вы стоите здесь и разговариваете со мной. На вас новое пальто и шляпа, в руках — сумка, перчатки и зонтик. К тому же вы выглядите вполне здоровой.

—      Здоровой! Могу вам поведать кое-что. Я мертва. Я действительно умерла двадцать седьмого декабря. Вы разговариваете с мертвецом!

Мы еще немного постояли, затем распрощались, и она пошла домой в сторону площади Фруе Пладс. Жила она по-прежнему на Фиулстреде. Прощаясь, она сказала:

—      Заглянули бы как-нибудь. Только позвоните перед приходом!

Так что у нее был телефон, телефонный номер. Это после смерти-то. И она продолжала регулярно публиковать кулинарные рецепты.

Мир становился все более и более мистическим. При таких обстоятельствах не трудно составлять гороскопы.

Ну как же...

Однажды пожаловали приверженцы «Оксфордского учения» с песней, барабанным боем, трам-там-там. И «обращали» людей. Затем незаметно испарились, словно роса с восходом солнца. Учредилось великое братство народов во Христе. Но у людей по-прежнему разные доходы. Несколько тысяч человек стали обращенными, однако разницы заметить не удавалось. Фру Друссе утверждает, что она мертва, хотя разгуливает по Копенгагену, живая и невредимая.

Бранд утверждал, что он убийца, хотя не заикнулся об этом, каясь в своих грехах.

Вольбек исчез, и полиция считает, что его нет в живых, хотя труп его не найден.

Бранд же утверждал, что видел и прятал два экземпляра вольбековского трупа.

Что и говорить, удивительные времена...

Глава 13

Жил в Свенборге человек, который зарабатывал уйму денег, производя различные алкогольные напитки из датских плодов и ягод.

«Монастырский добрый ром из черной смородины» — назывался один из них. Причем на судебном разбирательстве было доказано, что он действительно был из черной смородины.