—      Почему ты боялся идти домой в тот вечер в «Пивном дворе»?

Бранд вздрогнул.

—      Я был пьян. На меня вдруг напал ужас. Я страшился остаться один.

—      Почему ты напиваешься до потери сознания? Чтобы не оставаться трезвым?

—      Может быть.

—      Что ты имел в виду в тот вечер? Говорил о каком-то мертвеце, который уже не сможет тебе угрожать. Кто это?

Бранд обернулся и, против своего обыкновения, заговорил очень тихо:

—      Да никто. Все это чепуха! Ты же сам сказал, что я был так пьян...

—      Ну да, бог тому свидетель. Был пьян, в стельку. Тем не менее что-то подразумевал под этими словами. Я знаю, как ты любишь порисоваться у всех на виду, но в тот раз, я уверен, ты действительно струсил.

Бранд побледнел еще сильнее. Руки у него дрожали. Сейчас уже было видно, до чего довело его постоянное пьянство. Если и дальше он будет продолжать в том же духе — не миновать белой горячки.

Он опять огляделся вокруг. Затем пододвинул ко мне стул и прошептал:

—      Пожалуй, я расскажу тебе, что случилось. Ты можешь решить, что я спятил, ну, что ж, мне все равно. А если вздумаешь донести в полицию, я откажусь. Скажу, что все это враки. Ха-ха-ха! У нас же нет свидетелей. С пьяного взятки гладки. Может болтать все, что взбредет в голову. А трезвому ничего не стоит соврать, наплести всякое. Так что, если донесешь на меня, это ни к чему не приведет.

—      Я вовсе не собираюсь доносить, а уж если ты я учинил неладное, я не советовал бы тебе распространяться об этом.

—      Ни единой душе не говорил. Ты первый.

—      А почему бы тебе не рассказать фру Друссе?

—      Нет, нет, ни за что. Ее нужно пощадить.

Я ждал, будет ли он продолжать, я был уверен, что это очередной трюк. Он обожал мистифицировать людей. Хотя его бледность и возбуждение все же заставили меня усомниться.

—      Не знаю, почему я решил рассказать тебе эту историю. Но это не повредит мне. Риска нет... К тому же скрывать больше нет сил. А никого у меня нет на примете.

Несколько секунд он молчал. Затем наклонился ко мне близко-близко и выпалил прямо в лицо:

—      Я убил человека.

Глава 6

Бранд с любопытством наблюдал, какое впечатление произведет на меня его признание. Я сидел спокойно, так как хорошо знал Бранда и его штучки. Ни на минуту не поверил, что он совершил убийство.

—      Вот как! — только и сказал я.

—      Ты говоришь «вот как» — ты говоришь только «вот как», значит, не веришь? Наверно, думаешь, что все это выдумки? Ха-ха-ха! Ну ладно, тем лучше! Что ж тебе остается сказать, как не «вот как»? Ты прав. Собственно, нет ничего особенного в том, что человек убит и что это я лишил его жизни. Я не испытываю ни малейших угрызений совести. Ты, конечно, не поверишь. Но это так. Суть совсем в другом, и если я боюсь возвращаться домой и оставаться один, то совсем по другой причине. Нет, нет. Содеянное убийство не нарушило бы моего сна. Я сделал доброе дело, уничтожил гнусную тварь, раздавил вошь. Переживать из-за этого? Нет, после этого-то и можно спокойно спать... Суть в другом.

—      Кого же ты убил?

—      Человека, которого ты тоже знаешь. — Бранд наклонил лицо к моему так близко, что я почувствовал его дурное дыхание, и прошептал: — Я убил Поуля Вольбека. Надеюсь, ты не считаешь его особо полезным экземпляром рода человеческого?

—      Как тебе сказать... Во всяком случае, это далеко не причина, чтобы убивать.

—      Не причина? Как на это взглянуть! Я иного мнения. Это же был низкий человек. Гнусное животное! Он сказал Сильвии — фру Друссе — одну вещь, чтобы унизить меня. Она поверила. В общем, это была правда. Потому-то она и не должна была знать... Как-то во время попойки, когда я был чертовски пьян, я рассказал ему одну пикантную штучку, касающуюся наших с ней отношений. И этот гад передал ей все слово в слово. Самым гнусным, лицемерным способом. И не то чтобы сплетничал, нет, изобразил с возмущением. Выходило, будто он любит ее нежно. Его же, пройдоху, интересуют лишь денежки. Предатель проклятый... Только ради Сильвии его стоило прикончить!.. У нас произошла сцена — между Сильвией и мной. Я покинул ее разгневанной. Ипредставь себе, этот Вольбек набрался наглости прийти ко мне. Сюда! Конечно, пришел извиняться. Дескать, сделал не по дурному умыслу. Я должен простить его. Он совершил ужаснейшую ошибку. Все можно поправить. Ничего страшного не произошло. Ничего. «Правда, фру Друссе поплакала, но теперь надеется, что ты скоро вернешься...» Он стоял здесь, здесь, на этом месте, — и я задушил его. Схватил за глотку и стиснул что было силы... Ты помнишь его водянистые бегающие глазки? Он так и впился ими в меня, таращил их, словно изумлялся, что я собираюсь прикончить его. А от его напомаженной головы разило гвоздикой. Не выношу этого запаха... Но ты слушай. Самое страшное впереди!.. Он пытался сопротивляться. Он был такой большой и тяжелый. И сильнее, чем я думал... Мы повалились на пол. Казалось, еще момент, и он вырвется... И вот он говорит, — лицо совсем посиневшее, глаза выпученные, как у медузы, — говорит: «Ну и балда же ты! Попадешь за решетку, если убьешь меня. Тебе никогда не удастся избавиться от моего трупа. Тебе никогда не убрать его с пути...»

—       Это были его последние слова, — закончил Бранд.

Рассказ совершенно измотал его. Он задыхался, ему не хватало воздуха. Он вытер пот с лица тряпкой, запачканной масляной краской, оставляя следы на лице.

—      Тебе удалось... удалось убрать труп? — спросил я.

—      Да, я убрал его.

—      Каким образом?

—      Вот этого я тебе не скажу. — И Бранд хитро поглядел на меня. — Я не боюсь, что ты побежишь в полицию пли все выболтаешь кому-то. Но ведь ты можешь напиться или оказаться без сознания — у зубного врача или на операции. Под наркозом люди несут такое, о чем обычно предпочитают молчать. Пойми — я не могу никому открыть, куда я его спрятал. Если же ты и расскажешь кому-нибудь то, что услышал от меня, — беды мало. Никто тебе не поверит. К тому же я всегда могу отпереться... Но если ты узнаешь, где труп, и его найдут... Вот тогда мои дела плохи... Я таки убрал его. Нелегкая это была работа. Он лежал здесь посреди комнаты. Ты представить себе не можешь, до чего он был тяжелый. К тому же закоченел, и справиться с ним было нелегко. Чертовски трудная работа. Но все же я справился. Припрятал хорошенько... Ты только послушай, что произошло дальше. Проходит некоторое время. Однажды вечером возвращаюсь я домой. Час был уж поздний. Я и думать позабыл о Вольбеке. Вся эта история не произвела на меня никакого впечатления. Ну вот, вставляю я ключ, открываю дверь и вхожу. Темнота. И что ты думаешь — он лежит здесь опять, здесь, на полу.

—      Кто?

—      Вольбек! То есть его труп. Лежит посреди комнаты.

—      Ты, конечно, был пьян.

—      Представь себе — совершенно трезв. В тот день не брал в рот ни капли спиртного. Ты можешь мне не верить. Все равно. Но так оно было.

—      Так что ж это — галлюцинация?

—      Вовсе не галлюцинация.

Голос Бранда был спокоен. Но глядел он на меня совершенно обезумевшими глазами. Сомнения не было — бедняга лишился рассудка. Пьянство окончательно сгубило его.

—      Все-таки это галлюцинация! Ты же сам только что сказал, что убрал труп, что хорошо спрятал его.

—      Ну да. Очень хорошо. Но он опять оказался здесь.

—      Бывают такие видения.

—      Как бы не так. Я споткнулся о него и упал. Я ведь вовсе не думал о Вольбеке. Сразу не заметил его, споткнулся и полетел через него. Он был совсем закоченевший. Волосы пахли гвоздикой. Все ателье пропиталось этим запахом... Я зажег свет. Он лежал вон там. Точно так же, как и в тот раз. Почти в том же положении. С открытым ртом. С приглаженными, блестящими волосами. Волосы даже на проборе не растрепались. Так сильно напомажены. Такой же одеревенелый, как и в прошлый раз. И так же тяжело было его тащить. Я невольно вспомнил: «Тебе не удастся избавиться от моего трупа...»