Прежде всего, многие наверняка не поверят моему рассказу. Ну что ж, как говорится, дело хозяйское. Таким, пожалуй, следовало бы напомнить, что, к сожалению, действительность часто лишена той достоверности, которую ждешь от вымысла.

Мне следует иметь в виду и родственников Бранда, которых я в свое время пощадил и позаботился, чтобы они не узнали страшных обстоятельств его внезапной смерти. Теперь нет уже больше в живых его стариков, а если и есть другие близкие, ну что ж — пусть узнают правду.

И, наконец, мне могут возразить, что, дескать, история его смерти в высшей степени чудовищна. Да, но и жизнь Бранда не в меньшей мере чудовищна. Искусство Бранда тоже чудовищно. Он всегда тяготел к болезненному, к извращенному. Так что смерть его вполне соответствовала жизни.

Итак, тщательно все взвесив, я решил рассказать о том, что в действительности привело к смерти художника Хакона Бранда. А читателей, которым не по душе неприятные истории, заранее прошу отложить сие повествование в сторону.

Последнее время вошли в моду ученые трактаты о душевных надломах художников. Ничего подобного я не собираюсь описывать. Страдал ли Бранд душевной болезнью и как проявлялась эта болезнь, я предоставляю решать специалистам. Что же касается меня, то я хочу лишь сообщить ряд фактов, соблюдая предельную точность.

К тому же, написав эту книгу, я обрету возможность защитить себя от выдвинутых против меня обвинений в связи со смертью Хакона Бранда. Некоторые особы утверждают, что, заяви я в полицию своевременно, трагедия была бы предотвращена. А одна дама дошла до того, что объявила меня убийцей Хакона Бранда. Мой рассказ покажет, до чего нелепы эти наветы.

Ведь больше всего на свете Хакон Бранд любил сенсационность. Казалось, его жизнь и его искусство имели одну лишь цель — поразить воображение. Он жаждал толков и пересудов вокруг своего имени, он задирался, сеял злобу.

Я уверен: лежа в могиле, бедняга Бранд никогда не простил бы мне, не поведай я миру, какая необычная смерть постигла его.

Глава 1

За несколько лет до смерти Хакона Бранда вокруг его имени царило молчание. Он тихо жил в провинции, рисовал картины для молитвенных домов, он расписал алтарь в маленькой церквушке на острове Фюн. Убранство реставрированного из руин замка — дело его рук, как и цветные витражи в церковном стиле для виллы одного свенборгского фабриканта.

Широкая публика знала его иллюстрации в популярных еженедельниках и цветные обложки к рождественским альманахам. Все это мало чем отличалось от обычной стряпни подобного рода.

Однако зарабатывал на этом он недурно и последние годы заметно раздобрел и округлился.

Тогда он был трезвенником.

Но в ту пору, когда он жил в Копенгагене, рисовал он совсем по-иному. И вокруг его имени тогда шумели. И был он отнюдь не трезвенником. Он постоянно стремился привлечь внимание к себе и картинами своими, и своим поведением. Эксцентричность Бранд считал наикратчайшим путем к славе. Его пьяные выходки были куда больше известны, чем его живопись.

Это не кто иной, как Бранд, привлек внимание всей страны, выставив картину, написанную кровью и пивом.

Это о Бранде писали все газеты, когда он появился на вернисаже с напудренным лицом и волосами, окрашенными в зеленый цвет.

Это он предложил какому-то человеку деньги и попросил за это донести на него в полицию, обвинив в порнографии. По наивности полиция ввязалась в это дело и изрядно оскандалилась, когда заявила, что обнаружила непристойные линии в брандовских абстрактных композициях. Тщеславец и мечтать не мог о такой рекламе!

Это Бранд набросился однажды на улице на критика и плеснул ему в лицо синюю краску за то, что тот написал о нем, что он талантлив.

— Я не талантлив! — кричал Бранд. — Я гениален!

И представьте, многие считали Бранда гениальным. Ведь всем известно, что цены на некоторые из его ранних картин подскочили и достигают теперь больших сумм.

Бранд не гнушался плагиата и ловко заимствовал у известных зарубежных модернистов. На мой взгляд, его талант мало оригинален. Все у Бранда подчинено одной цели — произвести фурор и ошарашить. Даже лучшие его вещи, по-моему, тщательно продуманы с расчетом на внешний скандальный эффект.

Затем наступил «мрачный период» творчества. Почти во всех картинах — одни кладбищенские мотивы, мертвецы в гробах, утопленники, прибитые к берегу, и т. д. Здесь тоже все было построено на сенсационности. И в то же время ощущалось какое-то отчаяние, неподдельная боль. Этим картинам было присуще какое-то душевное нездоровье, что-то далекое от сочинительства. Именно эти картины я считаю самыми интересными, и прежде всего тем, что они находятся в непосредственной связи с причиной его смерти. Что же касается самого бедняги Бранда, то смерть его, к сожалению, представляет значительно больший интерес, чем его жизнь.

И потом наступили годы, когда, как я уже говорил, он расписывал алтари и рисовал обложки для ежегодников.

В этот период им не создано ни единой мало-мальски интересной работы: все пошло и банально, хуже не придумаешь. Но именно на этом-то и зарабатываются деньги.

Последние полгода, проведенные в Париже, он ничего не рисовал.

Умер Хакон Бранд в 35 лет.

Глава 2

Однажды вечером в ресторане «Пивной двор» Бранд впервые проговорился о своей тайне. Он пил целый день и был уже изрядно пьян, когда явился туда. А пьяный Бранд — зрелище далеко не из аппетитных. Правда, и трезвого выносить его было тоже нелегко. Он беспрестанно говорил о себе, своих картинах, своей гениальности. А уж по части рассказов о своих проделках, когда он «под мухой», Бранд был поистине неутомим. Когда же он напивался окончательно, то выносить его было просто невозможно.

Нас сидело несколько человек за столиком, когда мы увидели входящего Бранда. Не сговариваясь мы отвернулись, чтобы он не заметил нас. Но не тут-то было. Бранд уже увидел нас и, пошатываясь, направился к нашему столику. Деваться было некуда. Он подсел к нам.

—      Черт побери, где это ты так набрался? — спросил один из нашей компании. — Тебе впору только домой да в постель.

Бранд глуповато ухмыльнулся.

—      Я не спал, не спал целых двадцать четыре часа, нет, вру — тридцать шесть часов, нет, нет — сорок восемь. — Он оглядел нас, как бы желая убедиться, что привел нас в восторг.

Маленькие водянистые глазки Бранда окосели от алкоголя и усталости. Светлые липкие волосы были всклокочены, на округлом по-детски подбородке торчала широкая рыжая борода. Он был мертвецки бледен, на лацканах пиджака виднелись следы рвоты.

—      Ты бы свой новый нос поправил. Совсем в сторону съехал.

Бранд пощупал нос.

— Все в порядке. На месте. Это самый роскошный нос во всей Дании.

Дело в том, что Бранд действительно приобрел новый нос. Через общество «Искусство в обмен на товары» он сбыл свою картину за косметическую обработку парафином. У Бранда был вполне нормальный нос, но он не мог устоять перед возможностью покрасоваться величественным греческим носом из парафина.

Бранд безмерно гордился своим новым профилем и в тот же день нарисовал целую серию автопортретов (один из них впоследствии был куплен неким министром, ценителем искусства, уж очень сходная была цена). Все, кто встречал Бранда, обязан был восхищаться его новым, великолепным носом. Самое неприятное, пожалуй, заключалось в том, что Бранд не мог оторвать рук от носа. Он без конца мусолил мягкий, податливый парафин, придавая носу всевозможные формы.

Сейчас его нос почти сполз в сторону, и кончик обрел форму шара. Выглядело это отвратительно, и Бранд это прекрасно сознавал. Но он нисколько не был смущен. Чтобы обратить па себя внимание, годны все средства.

Зычным голосом на всю залу Бранд выкрикивал всевозможные глупости, лишь бы только его заметили.