—      В общем ты в этом году юбиляр, — продолжал Иоргенсен. — Да и все мы юбиляры. Поэтому-то мы и пришли. Мы решили торжественно отпраздновать двадцатипятилетие со дня сдачи экзаменов на аттестат зрелости. Будет очень досадно, если ты не захочешь принять участие в торжестве.

—      Экзамен на аттестат зрелости не кажется мне событием, заслуживающим, чтобы его отмечали торжественным празднеством. А школьные воспоминания тем более не доставляют мне ни малейшего удовольствия.

—      Гм... да, но, видишь ли, если бы не экзамен на аттестат зрелости, ты не попал бы в эту столовую. А потом разве тебе не хочется встретить своих одноклассников и посмотреть, какими они стали?

—      Полагаю, что это весьма печальное зрелище.

—      Ну, не упрямься же, Могенсен. Мы очень хотим, чтобы ты присутствовал на юбилее. Кроме того, тебе представится отличный случай излить свою желчь.

Могенсен воткнул ложку в пирожное и задумчиво положил в рот квадратный кусочек мармелада.

—      У меня, кстати, и денег нет на подобные дурацкие затеи, и я не намерен напяливать на себя лакейский наряд...

—      Гм, видишь ли, — заметил Йоргенсен, — ты не один, у кого... у кого, так сказать, туговато с деньгами... Поэтому мы... словом, организовали фонд... понимаешь... В общем ты будешь приглашен. Ты не должен обижаться. Правда ведь? Мы просто хотели... Как старые товарищи... Правда ведь?

—      Благородная идея, изложенная с тактом, достойным чиновника ответственного министерства. Вы намерены организовать даровое питание для бедных. Только ты напрасно так смущенно краснеешь и ерзаешь, внося столь бескорыстное предложение.

—      Слушай, перестань наконец!.. Значит, можно рассчитывать, что ты придешь на нашу встречу?

—      Я подумаю.

—      Нет. Думать некогда. Сегодня мы заказываем приборы. Черт побери, Могенсен, ты обязательно должен прийти. Мы не можем без тебя.

—      Так или иначе, я не намерен рядиться в кельнерский наряд. У меня, кстати, и нет этой блистательной формы. Впрочем, может быть, вы учредили фонд помощи беднякам, желающим взять фрачную пару напрокат?

—      Это легко устроить. Я даже знаю такое заведение на улице Готхерсгаде, где можно...

—      Спасибо. Обойдусь. Я не расположен разыгрывать шута, наряжаясь как чучело. Если уж вы так настаиваете, чтобы я явился на ваше торжество, я приду в своей обычной одежде.

—      Это не имеет никакого значения. Приходи в чем хочешь. Лишь бы ты пришел.

—      Ладно, согласен. Заходите за мной перед закрытием столовой.

—      Да ты сам найдешь дорогу. Это на улице...

—      Географические открытия меня не прельщают.

—      Ну хорошо, мы зайдем.

Посетители, откланявшись, покинули столовую, а Могенсен направился к стойке, чтобы получить еще одну чашку кофе.

Глава 8

Кто-кто, а адъюнкт¹³ Аксель Нильсен имел право отпраздновать двадцатипятилетие со дня окончания школы.

Он служил теперь в той же самой школе, где когда-то получил аттестат зрелости. Он, как и четверть века назад, приходил каждое утро на занятия немного раньше девяти, как в былые годы, боялся опоздать н но-прежнему питал безграничное почтение к ректору¹⁴.

Вся его жизнь была постоянным хождением в школу. Он теперь очень смутно помнил, что было время, когда он не посещал школы. Какие-то стершиеся воспоминания о далеком-далеком дошкольном прошлом. Аксель играл тогда во дворе на улице Нерребро. Вместе с ним играли другие ребятишки. Тогда Аксель еще не знал, что они хуже его.

У отца Акселя, преуспевающего ремесленника, были средства, чтобы дать сыну хорошее образование. Маленькие приятели Акселя, с которыми он играл во дворе на Нерребро, были детьми рабочих. Классовое различие впервые дало себя знать, когда дети пошли учиться. Товарищи Акселя поступили в обычную городскую школу, а сам он — в платное учебное заведение. Между ними пролегла черта.

Аксель проучился в школе двенадцать лет. Он был прилежным и старательным учеником, его хвалили, и родители гордились успехами сына. Первые пять лет прошли в начальной школе. Потом, выдержав трудный экзамен, Аксель перешел в школу следующей ступени: первые четыре года посещал среднюю школу, а последующие три — гимназию. При этом Аксель неизменно оставался прилежным и способным учеником и после окончания даже получил «Премию за усердие».

Но двенадцать лет сидения в школе — долгий срок. Когда сверстники Акселя, товарищи его детских игр, стали самостоятельными людьми, зарабатывающими себе на жизнь, он все еще оставался школьником. Кончив работу, они шли в трактир, а он зубрил домашние задания. Они получали жалованье, ухаживали за девушками и обручались с ними, а он отсиживал в школе после уроков за какую-нибудь провинность. Они выступали на собраниях, устраивали стачки, политические митинги, а Аксель дрожал из-за плохой отметки в дневнике, который должны были подписать родители. Его ровесники сходились со своими подругами, а он, сидя на уроке, слушал учителя естественной истории, который на схеме опыления цветка пытался деликатно разъяснить гимназистам третьего класса тайну зарождения жизни.

Потом Аксель сдал экзамены на аттестат зрелости. Сдал на «отлично». Летним утром после целой ночи зубрежки, страхов и нервного поноса.

Школярство продолжалось в университете. Аксель по-прежнему зубрил лекции под наблюдением любящих родителей, которые жертвовали всем ради того, чтобы сын вышел в люди и стал более образованным и ученым, чем они сами.

Бывшие товарищи работали, обзаводились женами и детьми. Вели трудную борьбу за существование. Вступали в профсоюзы, участвовали в борьбе за повышение заработной платы. Занимались политикой.

Родители разрешили Акселю ходить по субботам на собрания студенческого союза. Любящий отец выдавал ему две кроны, чтобы он мог развлечься после лекций: хочешь — выпей кружку пива, хочешь — угости девушку чаем. Акселю даже позволили курить. В университете профессор медицины читал лекции первокурсникам. Он говорил о чистоте и воздержании. Советовал обуздывать плотские порывы до сдачи выпускных экзаменов, до тех пор, пока в жизнь учащегося индивида не войдет первая и единственная избранница. Лучшие средства обуздания плоти — работа и гимнастика. Особенно гимнастика. Если ночью вас преследуют эротические сны или греховные мысли, встаньте, сделайте холодное обтирание, и вам сразу станет легче.

Каждую весну, когда в парках цвели кусты сирени и акации, для Акселя наступали дни зубрежки и страха перед экзаменами. Нужно было запомнить множество дат. Когда родился и умер такой-то писатель. Когда было написано и вышло в свет такое-то произведение.

Акселю очень хотелось самому стать писателем. Оп заполнял стихами тетради для сочинений. Писал потихоньку, тайком от родителей. Но стихами не проживешь. Hа всякий случай надо приобрести специальность, которая обеспечит тебя куском хлеба на черный день.

Ну что ж, тогда можно заняться изучением поэзии, литературы. Литературовед, критик, специалист по эстетике — это нечто родственное поэту. Можно защитить кандидатскую и докторскую диссертации. Стать ученым, как одноклассник Акселя Гаральд Горн.

Но из этого тоже ничего не вышло.

—      Пусть лучше Аксель станет педагогом, — решили родители.

—      Экзамен на школьного учителя — дело куда более верное, — в один голос поддержали их родственники. — А потом Аксель может заняться литературоведением. Зато на всякий случай у него будет настоящая специальность.

Но когда человек приобретает специальность на всякий случай, случай не заставляет себя долго ждать.

В экзамен на звание школьного учителя входят три предмета. Аксель выбрал датский, немецкий языки и историю, потому что все эти предметы как-то соприкасаются с эстетикой и историей культуры. Но прежде всего ему пришлось изучать хронологию, спряжения, склонения, грамматические упражнения, историю языка и фонетику.