Думаю, что Сталин в свойственной ему иезуитской манере преподал Фадеев зловещий урок, чтобы навсегда отбить у него охоту встревать в такие дела.
В предсмертном письме Фадеев ни слова не говорит о своей ответственности за репрессии в писательской среде, а тогда многие были уверены, что чувство вины перед теми, кто попал в лагеря и тюрьмы и провел там долгие годы в нечеловеческих условиях, кого забили на допросах или казнили, когда открылся первый уголок этой чудовищной картины, именно это чувство стало одной из главных, если не главной причиной его самоубийства, и в предсмертном письме Фадеева должен присутствовать этот мотив, должно быть на сей счет покаяние. Но в письме этого нет - то ли Фадеев не касается самого больного, то ли не чувствует за собой такой вины
Немало было толков и о фиаско, которое Фадеев потерпел в работе над романом «Черная металлургия». На этот роман Фадеев возлагал большие надежды, ему в ту пору для писательского самоутверждения очень нужна была удача. Он писал Алексею Суркову в мае 1953 года из больницы: «Я не могу делать доклад на пленуме, я не могу работать ни в Союзе писателей, ни в каком другом органе до того, как мне не дадут закончить мой новый роман «Черная металлургия», роман, который я считаю самым лучшим произведением своей жизни и который, я не имею права здесь скромничать, будет буквально подарком народу, партии, советской литературе… Я нуждаюсь в абсолютном и полном освобождении от всех обязанностей, кроме главной своей писательской обязанности - дать народу, партии, советской литературе произведение, которое потом стало бы служить хотя бы относительным образцом». Фадеев был уверен, что ему мешают писать роман многочисленные обязанности, заседательская суета.
В действительности дело было куда серьезнее и безнадежнее. История, положенная в основу сюжета фадеевского романа, описана очень близко к тому, что было в действительности, Александром Беком в «Новом назначении», книге широко известной, что избавляет меня от подробного пересказа этой истории. За героями начатого Фадеевым романа, несколько глав из которого он напечатал, стояли реальные люди. Но после смерти Сталина выяснилось, что люди, которых Фадеев, следуя официальной версии, обличал, были ничем не запятнаны, а их гонители, которых он возвеличивал, оказались отнюдь не светлыми личностями. Фадеев это понял, за полгода до смерти он писал в одном письме: «Роман мой подвергается сейчас исключительно крупным переделкам - настолько, что большая часть прежней работы фактически идет насмарку. Вызвано это тем, что роман задумывался, сочинялся и начал писаться в 1951-1952 годах, когда многие, многие вещи мы видели не так, как они выглядят сегодня. Автору это, конечно, нелегко, а по существу дела многое сейчас стало более ясным с точки зрения правильной и большой перспективы». Но беда была не в том, что большая часть работы пошла насмарку - кто из писателей застрахован от неудач? Написанное не годилось из-за того, что автор утратил нравственные ориентиры, перестал различать добро и зло, а это равносильно потере слуха музыкантом, художнику тут приходит конец.
В предсмертном письме Фадеев не вспоминал о «Черной металлургии», но, без всяких сомнений, мысль о крахе своей писательской судьбы, о непоправимо загубленном таланте толкала его к самоубийству. Вот что он пишет: «...Меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел».
Письмо Фадеева - обвинительный акт тем, кто вершил судьбами общества и культуры. Обвинения его обоснованны и справедливы, но нет в нем и тени покаяния. Себя он, подводя итог жизни, не судит, своей вины за беды, причиненные не только другим людям, но даже самому себе, не ощущает. Недовольство собой и нежелание судить себя, приводившие к запоям, сделки с совестью, тщеславие и слабодушие, боязнь оказаться не в фаворе, утратить власть (не своего слова, обращенного к читателям, а деятеля, руководящего литературной жизнью) - все это выливается в обиду, которая жжет его и в предсмертные часы: «Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже 3-х лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять». К такому обращению Фадеев не привык - вспомним, что когда после ареста Кольцова он написал Сталину, тот его через несколько дней принял.
Предсмертное письмо Фадеева многое проясняет, многое открывает в его характере и судьбе. Но тогда, когда мы услышали о его самоубийстве, мы могли только гадать о содержании письма, которое он оставил правителям страны…
На утренней планерке было сказано: под фадеевские материалы отводится вся первая полоса. Нужно организовать отклики, кандидатуры должны быть предварительно согласованы с руководством газеты: «Никакой самодеятельности!» Не прошло и часа - новое указание: фадеевские материалы уходят на третью полосу. Казалось бы, какая разница, но газетчикам ясно: значение утраты и тон освещения случившегося понижаются, другого характера должны быть отклики, иным состав их авторов. Пока обсуждаем что да как, - новая команда: третья полоса не целиком, а только три колонки. Значит, ранг события снижен еще больше, да и отклики вряд ли поместятся - место, которое займут официальные материалы, останется прежним. Мы понимаем, что мудрит и крутит не руководство газеты, ему самому советуют или указывают, что в данных обстоятельствах одно и то же, сверху и похоже, что не с улицы Воровского, где размещается правление Союза писателей. «Никакой самодеятельности!» - это относилось, видимо, не только к нам, нижним чинам. Но и этим дело не кончается, свистопляска команд продолжается: никаких откликов, печатаются только официальные материалы, которые передаст ТАСС. Тем временем уже звонят писатели: некоторые написали, другие вызываются написать - всем отказываем.
Наконец, приходят тассовские материалы: сообщение «От Центрального Комитета КПСС»; под заголовком «Видный деятель советской культуры» - нечто в жанровом отношении совершенно непонятное - то ли «объективка», то ли статейка для «Спутника агитатора» (кто-то высказывает резонное предположение - это подготовленный для руководителей партии и правительства некролог, которое взбешенное начальство не стало подписывать); медицинское заключение. Материалы производят тягостное впечатление. Бросается в глаза явная ложь: там говорится, что Фадеев покончил с собой во время очередного запоя. А мы точно знаем, что последний запой был в конце сентября прошлого года, когда у нас печатались его «Заметки о литературе», после этого он довольно долго лежал в больнице. Все, кто его видел в последние дни, а его и в Москве и больше всего в Переделкине видело довольно много людей, в один голос утверждают, что он был совершенно трезв. Нельзя было в полученных из ТАСС материалах не заметить и не очень скрываемую тенденцию во что бы то ни стало дискредитировать Фадеева, представить его забулдыгой, который в последние годы уже был конченым человеком, писать не мог, своих общественных обязанностей не выполнял. Это стремление очернить, опорочить покойного, к тому же грубо, топорно выраженное, - по своей сути совершенно безнравственное - свидетельствовало, нам это сразу стало ясно, что письмо Фадеева у тех, кому оно было адресовано, вызвало приступ ярости, помутивший разум…
Все полученные материалы набраны и поставлены на третью полосу. Вскоре, однако, последовало из ТАСС предупреждение ждать возможных поправок. Это означало, что номер газеты нельзя подписывать в печать до получения этих поправок или до того, как будет дан «отбой», поступит сообщение, что поправок не будет. Потом в редакции рассказывали, что одна из ведомственных газет - запамятовал какая - прозевала предупреждение ТАСС и напечатала материалы в их первоначальном виде.
Только вечером - номер поэтому задерживался - начали из ТАСС «капать» поправки - не все сразу, с паузами - это был процесс, где-то велась редакторская работа, проходившая, видно, непросто. Поправки все-таки были в сторону смягчения. Начальство, как говорят на флоте, стало, хотя и неохотно, отрабатывать задний ход. Произошло это после того, как Мариэтта Шагинян то ли в ЦК, то ли руководству Союза писателей закатила большой скандал (что-что, а это она умела делать, я несколько раз был тому свидетелем), уличая авторов официальных материалов в передержках, лжи, намеренном шельмовании покойного. Однако конечная - после всех поправок - тональность опубликованных документов все равно проработочная, пышущая злобой: «В последние годы А.А. Фадеев страдал тяжелым прогрессирующим недугом - алкоголизмом, который привел к ослаблению его творческой деятельности. Принимаемые в течение нескольких лет различные врачебные меры не дали положительных результатов. В состоянии тяжелой душевной депрессии, вызванной очередным приступом болезни, А.А. Фадеев покончил жизнь самоубийством».
