3) Выдать всех находящихся у них наших беглых и пленных.

4) Не принимать непокорных на жительство в свои аулы без ведома Русского Начальника и не давать пристанища абрекам.

5) Лошадей, скота и баранов, принадлежащих непокорным жителям, в свои стада не принимать, и если таковые где-либо окажутся, то все стада будут взяты нашими войсками и сверх того, покорные жители подвергнутся за то взысканию.

6) Ответственность за пропуск чрез их земли хищников, учинивших злодеяния в наших Границах: возвращением наших пленных и платою за угнанный скот и лошадей.

7) Повиноваться поставленному от нашего Правительства Начальнику, и

8) Ежегодно при наступлении нового года должны они переменять выданные им охранные листы.

Не исполнившие сего будут почитаться непокорными и не будут пощажены нашими войсками».

Эти условия действительно, как полагает Г. Командующий войсками на Кавказской линии, довольно снисходительны и почти непротивны обычаям горцев, за исключением 7-го пункта, и потому самому могут быть более или менее применены вообще ко всем Горским непокорным народам. Однакож верование в подобные условия, кажущиеся обещающими открыть с течением неопределенного времени возможность облегчить достижение прочнейшего устройства края, охлаждается опытностию минувших лет: ибо сколько раз ни были предписываемы подобные условия, результат тот же, что спустя немного времени начальство находит себя снова в необходимости действовать вооруженною рукою. И теперь тоже можно ожидать, если ближайших и преданнейших к нам из Горских племен не доведем до того, чтобы они могли содержать условия даваемые ими, учреждением у них положительного внутреннего порядка. О подробностях мер, для сего нужных, и несомненных выгодах для нас от такового действия я не смею здесь более распространяться, не имея на то приказания Вашего Сиятельства. Впрочем, с прибытием к Его Императорскому Величеству депутатов от упомянутых племен удобнее и очевиднее можно будет видеть все обстоятельства, касающиеся до них.

В заключение я приемлю смелость просить Ваше Сиятельство довести до сведения Государя Императора, что вполне чувствуя благодетельные следствия Высокой мысли Его Императорского Величества для блага моей родины, чувствуя и цену Высочайшего ко мне внимания, я готов всеми мерами стараться исполнять на меня возлагаемые поручения для достижения Высочайшей воли Его Императорского Величества.

Флигель-адъютант полковник Хан-Гирей

Мая 19 дня 1837 года

1843 год был особым годом в истории завоевания Кавказа. В январе генерала от инфантерии Головина на посту командующего Отдельным Кавказским корпусом сменил генерал-адъютант Нейдгарт. Оба генерала хорошо знакомы историкам по событиям 14 декабря 1825 года. Головин, командовавший тогда бригадой легкой гвардейской пехоты, проявил напористость и жесткую решительность, немало способствовав подавлению мятежа, а Нейдгарт, занимавший важный пост начальника штаба гвардии, вел себя на удивление вяло. В этой смене персон был, как мы увидим, принципиальный смысл…

Кавказская война, длившаяся уже четыре десятилетия, стоила дорого. Финансы империи были давно расстроены, и у императора Николая возникало постоянное искушение закончить войну одним стремительным ударом в сердце противника. Из Петербурга это казалось вполне возможным.

Командующие Кавказским корпусом, которые после отставки Ермолова и недолгого наместничества графа Паскевича сменялись каждые несколько лет, понимали военную целесообразность стратегии, разработанной при Ермолове его ближайшим помощником генералом Вельяминовым. Она предусматривала медленное планомерное продвижение, вырубку в горных лесах широких просек, открывающих войскам доступ к аулам, вытеснение непокорных — особенно чеченцев — с тех земель, которые могли их кормить, угон скота, разрушение — в случае сопротивления — аулов и уничтожение населения без разбора пола и возраста. Одновременно возводилась на отбитых пространствах система крепостец, прикрывающих эти пространства от контрнаступления.

Но нетерпеливый Петербург настойчиво побуждал кавказский генералитет к кинжальным ударам — экспедициям в глубь страны для захвата главных опорных пунктов противника, пленения вождей, подавления воли горцев к сопротивлению.

Другие стратегические программы вообще не рассматривались. Это придет позднее.

В начале сороковых годов, после великого мятежа, охватившего всю Чечню, в войне, до того времени сравнительно удачной для русских войск, наступил перелом. Экспедиции одна за другой кончались провалами. Чтобы исправить положение, опытнейший генерал Граббе летом 1842 года попытался осуществить мощный бросок на резиденцию Шамиля — аул Дарго. Но уже на четвертый день похода отряд завяз в чеченских лесах и вынужден был повернуть обратно.

Отступление русских экспедиционных отрядов на Кавказе всегда было самой тяжкой частью операций и сопровождалось огромными потерями. Даже не приблизившись к цели, Граббе потерял 60 офицеров и около 1700 нижних чинов… Случилось так, что в момент возвращения разгромленного отряда инспекционную поездку по Кавказу совершал военный министр Чернышев. То, что он увидел, потрясло его и убедило в обреченности стратегии карательных экспедиций. После его доклада Николай приказал прекратить наступательные действия и ограничиться на неопределенное время удержанием завоеванного. Это, конечно, свидетельствовало о растерянности Петербурга. И следующий 1843 год имперское правительство попыталось сделать «экспериментальным годом» — годом-паузой, неким вариантом системы «ни мира ни войны», чтобы за это время найти выход из тупика.

Этот особый год, этот промежуток между масштабными военными действиями дает возможность рассмотреть психологическое состояние воюющих сторон, увидеть процесс обыденной военной жизни — вне чрезвычайных ситуаций — и понять ужас и безнадежность этого процесса…

В фондах военного министерства за начало 1843 года сохранилась «Записка из дела по рапорту командира Отдельного Кавказского корпуса об отправлении от войск, расположенных на правом фланге Кавказской линии, экспедиции в землю башильбаевцев»^[94]. С этой «Записки» и начинается сюжет, развивавшийся с января по август и закончившийся трагедией, похоронившей надежды Петербурга на передышку и возможность менее обременительного и более эффективного варианта завоевательной стратегии.

«Записка» гласила: «По представлению начальника Черноморской береговой линии, бывший командир отдельного Кавказского корпуса генерал от инфантерии Головин предписал генерал-лейтенанту Гурко, от 18 декабря (1842 года. — Я. Г.), разузнать о месте нахождения Цебельдинских абреков, поселившихся в вершинах р. Теберды, и при вероятности успеха захватить их или, по крайней мере, истребить пристанище разбойников, нарушающих спокойствие в Цебельде.

Между тем генерал-адъютант Анреп, донося от 22 декабря минувшего года об удачном нападении сих абреков на транспорт, следовавший из Сухуми в Марамбу, повторил о необходимости скорого и быстрого поиска со стороны Кавказской линии против беглых князей Маршаниев.

Вследствие сего сообщено командиру Отдельного Кавказского корпуса от 8 генваря текущего года, что Государь Император поручает ему сообразить этот предмет с настоящим положением дел на Лабинской линии и предположенными на оной предприятиями с тем, чтобы генерал-адъютант Нейдгарт дал по своему усмотрению надлежащее наставление генерал-лейтенанту Гурко.

Во исполнение сей Высочайшей воли генерал-адъютант Нейдгарт требовал от 27 генваря отзыва от генерал-лейтенанта Гурко о мерах, которые он принял на основании предписания генерала от инфантерии Головина. Вместе с тем генерал-адъютант Нейдгарт, находя полезным истребить притон Цебельдинских князей и полагая, что успешный зимний поиск против них произведет выгодное для нас впечатление во всем крае, предложил генерал-лейтенанту Гурко приступить немедленно к окончательным соображениям по этому делу и распорядиться в точное время исполнением оного, если по обсуждению местных обстоятельств признано будет возможным совершить это предприятие с полною надеждою на успех.