Клугенау, очевидно, не сознавал, что уговаривает Шамиля покончить в лучшем случае политическим самоубийством.

На Шамиля работало время — после летних поражений 1837 года ему нужно было восстановить свою военную структуру, заручиться поддержкой новых союзников, выработать план следующей кампании. Сам факт длительных переговоров с Шамилем русских генералов, высокопоставленных представителей императора с лихвой компенсировал урон от неудач военных. По горским представлениям, в переговоры вступает тот, кто ощущает свою слабость и неуверенность в победе. То, что это недавно пришлось сделать Шамилю, было перекрыто стараниями Клугенау.

Шамиль вел свою игру спокойно и искусно. Он отвечал Клугенау, что должен основательно посоветоваться с соратниками. Он делал вид, что колеблется и взвешивает в беседах с приближенными все выгоды русских предложений. Он не допускал резких заявлений и не лишал Клугенау надежды. 24 сентября он прислал генералу письмо: «Я советовался со всеми учеными и старшинами, которые находятся в моем ведении, и говорил все вами мне сказанное и даже более — сколь бы мне полезно отправиться с вами в Тифлис, но они на то не согласились, высказали мне неудовольствие и, наконец, клялись, что если я действительно намерен отправиться в Тифлис, то они непременно убьют меня, почему мне и невозможно выполнить вашего предложения прибыть к вам. Уведомляю вас, что кроме этого дела, я исполню все, что вами будет мне приказано, по доверию, которое мы один к другому имеем. Не упрекайте меня, потому что мне невозможно было исполнить вашего предложения, почему прошу его отложить, а приказать исполнить что-либо другое, касающееся моей пользы».

Последний пассаж выглядит явным издевательством над простодушным генералом, но Клугенау не оставлял своих попыток и стал грозить Шамилю немилостью и карой.

Шамиль решил прекратить игру. Он ответил Клугенау: «От бедного писателя сего письма, предоставляющего все свои дела на волю Божию, Шамиля. Сентября 28-го дня 1837-го года. Докладываю вам, что, наконец, решился не отправляться в Тифлис, если и изрежут меня по кускам, потому, что я многократно видел от вас измены, которые всем известны»^[90]

Попытка кавказского генералитета выполнить желание императора провалилась. Как, впрочем, провалился и весь замысел замирения горцев воздействием августейшего присутствия.

Полковник Хан-Гирей добросовестно выполнил данное ему поручение. Ему и Вельяминову удалось собрать несколько десятков депутатов от мирных племен, которые и представились императору. В основном это были люди, уже давно сотрудничавшие с русскими властями. Некоторые из них носили русские воинские звания. Определенный практический смысл в этой процедуре был. Сам император продемонстрировал свое благоволение тем, кто готов сотрудничать с Россией, что должно было оказать влияние на колеблющихся. Для общественного мнения России и Европы это должно было стать подтверждением успехов России на Кавказе, поскольку не только в Европе, но и в России, как мы знаем, имелось весьма смутное представление о том, где обитают горские племена, какую часть населения представляют депутаты.

Но император не мог не понимать, что главный его замысел не осуществлен теми, кому он был поручен. Этим, надо полагать, не в последнюю очередь объясняется та жесткость, с которой Николай отнесся к кавказскому начальству. «Погром был всеобщий», — определил происшедшее Филипсон.

Высоко оценены были лишь будущие заслуги тяжело больного Вельяминова — он умер через несколько месяцев.

Филипсон, наблюдавший пребывание Николая в Геленджике, где планировалась встреча императора с депутатами непокорных черкесов, писал: «По окрестным горам видны были горцы, смотревшие с любопытством на невиданное для них зрелище… Надо отдать им справедливость: во все это время они нас не тревожили, а во время пребывания Государя ни один из них не приходил в лагерь. Народные старшины не прислали даже никакой депутации, хотя могли быть уверены, что если переговоры и не приведут ни к какому результату, то депутаты во всяком случае возвратятся с богатыми подарками»^[91].

Миссия Хан-Гирея полностью провалилась. Сам командир лейб-гвардии Кавказского полуэскадрона, не оправдавший возлагавшихся на него надежд, еще длительное время оставался на Кавказе, тщетно вопрошая военное министерство о своей дальнейшей судьбе. Его проект управления горскими народами постигла не менее печальная судьба. Получивший экземпляр проекта Вельяминов назвал его «пустоболтанием» и даже в него не заглянул. Экземпляр, отправленный в Петербург, несколько лет блуждал по различным инстанциям. Серьезно к нему отнесся, пожалуй, только Розен, но он очень скоро был заменен генералом Головиным, плохо представлявшим себе — с чем ему придется иметь дело на новом месте службы.

Головин, начальники флангов Кавказской линии генералы Граббе и Засс, подгоняемые противоречивыми приказами из Петербурга, продолжали бескомпромиссное военное противоборство с горскими обществами, пока кровавые катастрофы 1840 года на Черноморском побережье и 1843 года в Дагестане и Чечне, подтвержденные страшными потерями и стратегическим провалом Даргинской экспедиции 1845 года, на которой настаивал император, не убедили Петербург в необходимости смены кавказской политики.

Господину Военному Министру Его Сиятельству

Графу Александру Ивановичу Чернышеву^[92].

Ваше Сиятельство объявить изволили, что Государю Императору благоугодно отправить меня на Кавказ для склонения Горских племен к присылке депутатов.

Таковое Высочайшее внимание поставляя для себя совершенным счастием, я считаю обязанностию донести Вашему Сиятельству следующее:

Из Горских народов, против которых ныне войска наши действуют, как известно Вашему Сиятельству, Черкесы занимают важнейшее место как по числу населенности, равно по важности занимаемой ими страны. С одной стороны это обстоятельство, с другой и то, что сей народ и занимаемый им край более других мне известны, заставляют меня исключительно говорить сначала об нем:

Черкесский народ разделить можно, в отношении его правления, на две главные отрасли, а именно:

а) Племена, состоящие под управлением князей и подвластных им дворян и обитающие на Северных равнинах, и

б) Племена, не признающие над собою никакой власти, имеющие правление похожее на демократическое, или народное, и живущие отчасти у подножия гор, а большею частию в самых горах.

Племена первых суть:

1) Кабардинское, состоящее из пяти обществ и расположенное на разных реках и речках, впадающих в Малку и Терек, с южной и юго-восточной стороны. Это племя Черкесского народа состоит ныне, если не в совершенном, то более других удовлетворительном распоряжении Кавказского Начальства. Я говорю не в совершенном, потому, что ныне в нем господствующее спокойствие легко может быть нарушено при требовании от его жителей прочнейшего условия покорности. Населенность этого племени полагаю, основываясь на сведениях, некогда мною собранных, простирается примерно до 25 тысяч душ.

2) Бейсленейское, расположенное за речкою Кубанью, на реках Лабе, Федзе и в них впадающих речках. Это племя более всех Черкесских племен, состоящих под управлением князей и подвластных им дворян, непрязненно к нам, и самое временное замирение при нынешнем его устройстве не надежно, по причине отдаленности расположения его аулов от нашей Границы, соседства враждебного к нам сильного Абадзахского племени и всегдашнего почти пребывания в его аулах беглых абреков, волнующих умы народа. Населенность этого племени примерно можно полагать до 7 тысяч душ.