Спутники, для вида побродив вдоль прилавков и стоек и рассеянно поглядев на груды совершенно ненужных и неинтересных им сейчас товаров, подошли в конце концов к окну и с куда большим вниманием стали вглядываться в расстилавшуюся за ним густую застылую тьму, лишь частично рассеиваемую бледным уличным освещением.

– Может, и зря мы сюда запёрлись, – проговорил Никита после небольшого раздумья. – Магазин виден со всей округи – и мы в нём, наверно, тоже. Не поискать ли нам места поукромнее?

Егор пожал плечами.

– Куда уж укромнее была твоя хата. А он и там нас как-то вычислил и едва не достал.

– Ну, не знаю… – Никита замялся и бегло огляделся вокруг. – Только я чувствую себя здесь как-то неуютно. Будто на виду.

– Но ты же сам пошёл сюда, – криво усмехнулся Егор. – Никто тебя на верёвке не тянул.

– Так что ж нам делать?! Куда идти? – неожиданно громко воскликнул Никита, так что продавщица на секунду оторвалась от своих записей и исподлобья зыркнула на них. – Может, выйти наружу, поднять ручонки кверху и сдаться на милость этому упырю? Только вряд ли он помилует…

– Чё ты орёшь, придурок? – зашипел на него Егор. – Нашёл время истерить! Стой спокойно и держи себя в руках, пока я тебя не успокоил!

Никита хотел что-то сказать, но не успел, так как в этот момент в магазине внезапно погас свет и они оказались в полной темноте, в которой сразу же раздался недовольный голос продавщицы:

– Валя, что там со светом случилось?

Однако Валя на этот раз не откликнулась. Из подсобки не донеслось ни звука.

Продавщица окликнула напарницу ещё раз. Та опять не отозвалась. Продавщица вполголоса ругнулась и направилась в подсобку.

Едва в помещении потух свет, приятели тут же почуяли неладное. Странное молчание невидимой напарницы, до этого довольно разговорчивой, ещё больше усилило их подозрения. После всего пережитого в эту ночь нервы их были так напряжены, чувства настолько взвинчены, воображение так разыгралось, что малейшего, самого незначительного повода было достаточно для того, чтобы вывести их из себя и приготовиться к самому худшему. Замершие и напрягшиеся, готовые ко всему и в то же время робко надеявшиеся, что это не то, о чём они оба подумали, стояли они у окна и не сводили глаз, понемногу привыкавших к темноте и начинавших смутно различать отдельные предметы, с распахнутой двери в подсобку, за которой исчезла продавщица.

Но так как увидеть они ничего не могли, им приходилось довольствоваться тем, что они слышали: лёгкие удаляющиеся шаги продавщицы, небольшая пауза – и приглушённый отрывистый вскрик, изумлённый и испуганный, как если бы она увидела что-то неожиданное и страшное. Затем послышалась какая-то глухая невнятная возня, грохот, шум падающих предметов, как будто в глубине магазина завязалась ожесточённая, отчаянная борьба. И, наконец, раздался короткий пронзительный крик, быстро перешедший в протяжный, понемногу замиравший стон и хрипение. И этот тихий жалобный стон, сливавшийся с жутким предсмертным хрипом, стал постепенно приближаться к друзьям, сопровождаемый тяжёлой, каменной – до боли знакомой им – поступью.

И вскоре приятели увидели в дверях подсобки продавщицу, показавшуюся из темноты и медленно двинувшуюся им навстречу. Только делала она это как-то странно: ноги её едва касались пола – вялые, неестественно вывернутые ступни лишь слегка волочились по нему, – голова бессильно откинулась назад и чуть покачивалась из стороны в сторону, руки, как плети, повисли вдоль немощного, обмякшего тела. Она не шла, а словно плыла вперёд, удерживаемая и подталкиваемая сзади кем-то пока что не видимым друзьям.

Но буквально через мгновение, когда стонавшая и хрипевшая всё тише, очевидно, уже агонизирующая девушка окончательно выдвинулась из дверей и приблизилась к прилавку, за которым всего минуту назад стояла живая и здоровая, они увидели, с чьей помощью она это делала. За её спиной показалась огромная, едва прошедшая в дверь фигура в долгополом чёрном облачении, с высоко поднятой, покрытой капюшоном головой и длинными мощными руками, мёртвой хваткой державшими чуть трепещущую, находившуюся при последнем издыхании жертву и отпустившими её лишь тогда, когда из её груди перестали вырываться малейшие звуки, а по холодеющему телу пробежала последняя, едва уловимая судорога.

Труп тяжело рухнул на пол, ударившись головой о прилавок. И это напомнило приятелям другую, очень похожую сцену, виденную ими пару часов назад: такое же грузное падение изувеченного, бездыханного тела с таким же неприятным тупым стуком. Только на этот раз никаких сомнений, иллюзий и ложных надежд относительно происходящего у них не было: всё было предельно, до ужаса ясно и определённо. Сейчас они точно знали, с чем имеют дело, чего им следует ожидать и как надо поступать.

И едва лишь мёртвое тело несчастной продавщицы распростёрлось на полу, а её убийца медленно повернул голову в их сторону и слегка кивнул, будто приветствуя старых знакомых, словно какая-то неведомая могучая сила подхватила оцепенелых, приросших к месту друзей и вышвырнула их вон из магазина. Чуть не высадив входную дверь, они пулей вылетели наружу и, в несколько прыжков пересекши тротуар и проезжую часть, углубились в просторный, объятый тьмой двор, раскинувшийся напротив длинной, протянувшейся на целый квартал девятиэтажки, дальняя часть которой терялась во мраке.

Они бежали во весь дух, не чуя под собой ног и не разбирая дороги, порой натыкаясь на что-то в темноте, спотыкаясь и чуть не падая. Но они не обращали на это внимания, не сбавляли скорости и неслись что было сил куда глаза глядят, сами не зная, когда закончится этот бешеный забег, и стремясь только к одному – оказаться как можно дальше от страшного, словно порождённого самой ночью чёрного призрака, убившего на их глазах двух человек и, очевидно, не собиравшегося на этом останавливаться. Они чувствовали, что он где-то рядом, что он идёт за ними следом; им казалось порой, что они слышат за своей спиной, сквозь свистевший в ушах ветер, его размеренную, твёрдую поступь и видят то тут, то там его громадный плотный силуэт, отделяющийся от тьмы и жадно тянущий к ним руки. И они, подгоняемые и реальной угрозой, и этими порождёнными разыгравшимся воображением фантомами, а более всего – безумным, леденящим сердце и разум страхом, понимая, что может с ними случиться, если они остановятся или хотя бы немного замедлят свой бег, мчались во весь опор всё дальше и дальше, одинокие, беззащитные, словно забытые всем миром, оставленные наедине с затаившимся в ночной темени злом…

Они чуть сбавили обороты лишь тогда, когда миновали бесконечную девятиэтажку и выскочили на обширное, заросшее травой и редкими деревцами поле, расстилавшееся между нею и тянувшейся в отдалении улицей, обозначенной цепью белесых мерцающих огоньков. А вскоре, сражённые усталостью, и вовсе перешли на шаг и, едва передвигая ноги, поплелись по вившейся в траве узкой, едва заметной тропинке, ведшей неизвестно куда. И они сами не имели представления, куда им идти, и автоматически, не в состоянии мыслить и принимать решения, обессиленные и отупевшие, тащились по пустынному, запруженному мраком полю, затравленно озираясь кругом, вздрагивая от малейшего шороха и каждое мгновение ожидая чего-то неимоверно жуткого и рокового для них.

То и дело оглядываясь по сторонам, Егор вдруг заметил впереди, на краю пролегавшей чуть поодаль дороги, автомобиль и две человеческие фигуры, отчётливо различимые в свете высившегося рядом с ними придорожного фонаря.

– Смотри, там люди.

Никита устало поднял голову и, прищурившись, точно близорукий, стал вглядываться вдаль.

– Где?

– Вон, возле фонаря. Два человека.

Никита рассеянно взглянул в указанном направлении, а затем вопросительно посмотрел на спутника, будто ожидая его решения.

– Пойдём к ним, – сказал Егор и, свернув с тропинки, двинулся по траве в сторону стоявших на обочине людей.

Никита, не раздумывая и не рассуждая, последовал за ним.