– А меня ты зачем вызвал? Я-то чем могу тебе помочь?

Олег пожал плечами и грустно улыбнулся, словно каким-то далёким, светлым, гревшим душу воспоминаниям, чудом прорвавшимся сквозь плотную завесу позднейших жутких впечатлений.

– Ты знаешь, в детстве я часто видел падающие звёзды. И загадывал желания… А когда вырос, перестал видеть. Наверное, потому, что гораздо реже стал смотреть на небо.

Сергей уставился на него как на помешанного.

– Какие ещё звёзды? Что ты несёшь?

Олег махнул рукой и вернулся к предыдущему вопросу приятеля:

– Ну, всё-таки мы друзья как-никак. Ещё пацанами корешили… Захотелось рассказать кому-нибудь всё… напоследок…

– Что значит напоследок? Ты что, помирать собрался? – насторожился Сергей, косо поглядев на товарища и невольно отметив, что тот и вправду уже мало похож на живого. – Пример сумасшедшей подружки оказался заразителен?

– Для меня сейчас смерть – избавление! – проговорил Олег, чуть повернув голову и пристально вглядываясь в глубь кладбища, как раз туда, куда уже не раз сегодня не менее пристально всматривался Сергей. – И я приму её с радостью, как щедрый подарок.

– Ну и на здоровье, – тихо проворчал Сергей, с растущим беспокойством наблюдая за обращённым в темноту взором приятеля, делавшимся всё более сосредоточенным и напряжённым. – Что же, ты покончить с собой сюда пришёл? Удавишься или вены себе вскроешь?

Лицо Олега, по-прежнему неотрывно смотревшего вдаль, болезненно исказилось и дёрнулось, как от тика.

– Нет, зачем же? – с трудом выдавил он из себя совершенно изменившимся, чужим голосом, подняв дрожащую руку и указывая ею вперёд. – Обо мне сейчас позаботятся!

Сергей резко обернулся и метнул взгляд в отлично известном ему направлении. И увидел то, что и ожидал увидеть. Красные мерцающие глаза, горевшие на этот раз ещё ярче и яростнее, точно налившись кровью, как если бы они узрели наконец то, чего так долго ждали.

Однако это было не всё, что пришлось ему увидеть. В блеске вспыхнувшей молнии он на один краткий миг, но зато достаточно явственно различил то, что прилагалось к этим глазам. И это была даже не человеческая фигура, что естественно было бы ожидать, а нечто совершенно невообразимое, невероятное, чудовищное. Будто порождение больной, распалённой, свихнувшейся фантазии. Что-то гигантское, бесформенное, глыбоподобное, напоминавшее огромный зазубренный обломок скалы, грузно привалившееся к толстому стволу рослой сосны и обхватившее её длинными мохнатыми лапами, точно собираясь вырвать её из земли, на что у него, вполне возможно, хватило бы сил. Но было очевидно, что не сосна интересовала неведомое чудище, словно вынырнувшее из самой преисподней к ужасу всего живого. Глаза, мрачно и зловеще сверкавшие на его непропорционально маленькой, сравнительно с громадным туловищем, угловатой шишкообразной голове, будто наспех привинченной к могучему торсу и, казалось, сидевшей на нём не очень крепко, были совершенно определённо устремлены на находившихся в ограде приятелей и теперь уже не исчезали, как прежде, уловив встречный взгляд, а сияли неугасимо и разгорались всё сильнее, кровавее и плотояднее.

– От же ж мать твою… – только и смог пролепетать Сергей, чувствуя, как волосы у него на голове встали дыбом, а сердце зашлось от ледяного, пронизывающего холода, залившего ему грудь.

И в тот же миг прогремел такой мощный трескучий раскат, словно там, в вышине, разом ударили в тысячи барабанов. Небеса разверзлись, и так долго собиравшийся, будто копивший силы ливень обрушился на землю сплошной серой массой, в одно мгновение покрыв всё вокруг движущейся шумящей пеленой.

Но Сергей ничего этого не видел и не слышал. Вернее, не обратил на это ни малейшего внимания, так как бежал без оглядки – или, точнее, летел, почти не чуя под собой земли, – прочь из этого проклятого места. Деревья, кусты, памятники, ограды, струи дождя, заливавшие ему лицо, – всё стремительно мелькало и мешалось у него перед глазами, перед которыми продолжало стоять жуткое порождение мрака, на миг увиденное им при вспышке молнии. И он готов был бежать бесконечно, куда глаза глядят, хоть на край земли, лишь бы оказаться как можно дальше от этого кладбища и никогда больше не увидеть эту неслыханную адскую тварь, непостижимым образом выползшую на поверхность земли для какой-то определённой цели. И Олег совершенно чётко указал, для какой именно…

От этих мыслей липкий, животный ужас охватывал Сергея с новой силой и ускорял его бег по предела физических возможностей. Правда, этот же неимоверный, умопомрачительный страх помешал ему правильно сориентироваться и выбрать кратчайший путь, ведший к выходу. Вместо этого, миновав боковую дорожку и достигнув центральной аллеи, он повернул в другую сторону и, очертя голову, вне себя, устремился в глубь кладбища, в самую гущу могил и надгробий. И в результате вскоре, когда аллея заметно сузилась и превратилась в конце концов в едва различимую извилистую тропинку, петлявшую среди бесчисленных оград, он вынужден был, запутавшись и сбившись с дороги, резко сбавить скорость и перейти почти на шаг. Но, невзирая на это, он, поворачивая то туда, то сюда, задевая углы оград, больно ударяясь об их острые выступы, поскальзываясь на размокшей, превратившейся в грязь земле, спотыкаясь и порой чуть не падая, упрямо двигался вперёд, не совсем представляя себе, куда он идёт и как выберется отсюда. Его уже начинало одолевать сомнение, выберется ли вообще? Чем дольше он плутал в этом бесконечном лабиринте, тем сильнее росло в нём абсурдное вроде бы убеждение, что с этого кладбища нет и не может быть выхода, что оно охотно и гостеприимно принимает всех без исключения, но никого не выпускает, и кто в недобрую минуту забрёл сюда, тот обречён остаться тут навеки, обрести здесь свой дом – мягкую, тёплую, уютную могилу. Однако и на этом его взбудораженная, горячечная фантазия не останавливалась, и вскоре ему стало казаться, что кладбище беспредельно, не имеет ни начала, ни конца, что весь город, а может быть, и весь мир – это одно сплошное кладбище, усеянное бессчётными захоронениями и заваленное неизмеримым множеством истлевших трупов. И у него есть все шансы пополнить своим бренным телом это множество, приклонив тут голову и обретя вечный покой.

Но такая перспектива совершенно не устраивала Сергея. Его жажда жизни была безгранична и всепоглощающа, и он не собирался сдаваться так легко. А потому, отбросив все сомнения и упорно лезшие в голову вздорные мысли, встряхнувшись и собрав волю в кулак, он настойчиво пробирался всё дальше сквозь густые, перепутанные заросли и беспорядочное и бескрайнее скопище надгробий, выраставших перед ним одно за другим и казавшихся неисчислимыми.

И тут вдруг прямо перед ним возникла, будто выросла из-под земли, плотная, коренастая человеческая фигура. Едва не налетев на неё в своём неудержимом движении, Сергей, и без того возбуждённый и наэлектризованный, в ужасе шарахнулся в сторону и, упёршись в какую-то решётку, расширившимися, выпученными глазами уставился на этот новый отделившийся от кладбищенской тьмы призрак. А тот стремительно метнулся к нему, вцепился в его плечи толстыми заскорузлыми пальцами и, приблизив свою сморщенную обрюзгшую физиономию к его лицу, быстро, скороговоркой захрипел, обдавая его вонючим кисловатым перегаром:

– Ну шо, паря, видал красу мою ненаглядную? Мою заступу, мою единую радость и надёжу… Которая одна меня понимает, жалеет, боронит от всех врагов… И карает, коли надо, всяких супостатов! Таких вот примерно, как ты. Безжалостных, бессердечных, бесстыжих. Которым всё мало, которые ненасытны, которые бога забыли…

Сергей, оправившись от неожиданности и узнав в призраке деда Ерёму, который, узрев недавнего знакомого, видимо, решил продолжить общение, недолго думая, отпихнул от себя сумасбродного бродягу, не перестававшего лепетать свою ахинею, и устремился было дальше. Но почти сразу же остановился, услыхав донёсшийся из глубины кладбища страшный душераздирающий крик, прорвавшийся сквозь шум дождя и глухими, замиравшими отзвуками разлетевшийся по округе.