Проповедь является главной частью католической литургии и сущностью протестантской литургии. У последних литургия служится на разговорном, народном языке, у католиков тоже, за исключением ектений и некоторых молитв. Мы служим почти на иностранном языке, из-за чего многие верующие оказываются в положении просто наблюдателей, и, не имея возможности участвовать в общей молитве, они всю службу шепчут собственные молитвы. Не поэтому ли нам необходима проповедь, которая истолкует верующим хотя бы Евангелие? Какая польза от самой торжественной службы, если верующие ее не посещают? И если мы служим Господу на малопонятном языке, проповедь нам нужнее, чем католикам и протестантам. А что у нас? У тех она необходимость, а у нас – роскошь. И слишком дорогая роскошь, если мы так редко и мало предлагаем ее верующим. Как чахоточному больному иногда дают лекарство не столько для того, чтобы облегчить болезнь, столько для того, чтобы больной утешился мыслью, что о нем заботятся, так и служитель Божий время от времени появляется на церковной кафедре с горькой пилюлей, которую он называет «проповедью», чтобы исполнить долг перед стадом не столько ради того, чтобы его научить, сколько чтобы показать, что эту часть своего долга он вычеркнул из своей домовой книги еще не полностью.

Сколько раз в год у нас читается проповедь?

Проповедь у нас не является составной частью службы; будет она или нет, зависит от настроения священника. Кроме того что проповеди – редкость, их объем настолько ограничен, что есть все основания утверждать, что они стали роскошью. Большинство проповедей едва ли составляют одну из трех частей, которых требует гомилетика[2]; они настолько коротки, что и самый лучший проповедник вряд ли может таким ограниченным количеством слов наставить, предостеречь, утешить и духовно окормить христианина. Но так же как любая аномалия находит оправдание у своих инициаторов, находит оправдание и эта. Краткость проповедей у сербов оправдывается тем, что это народ, как они говорят, народ бурного темперамента и нетерпеливый (тогда, по-видимому, именно из-за продолжительности проповедей верующие уходят из храма раньше, чем нужно?!). Однако же именно о французах известно, что они бесконечно темпераментны, горячи и нетерпеливы, но все-таки они способны с интересом слушать Босси, Бурдала и других своих известных проповедников, чьи проповеди составляют три-четыре печатных листа (а наши, как правило, менее одного!). Святой Иоанн Златоуст темпераментным грекам читал по две-три проповеди, и все же «нетерпеливые» греки с раннего утра терпеливо ждали перед вратами Святой Софии, когда начнется служба и заговорит Златоуст. Наши проповедники появляются на церковной кафедре и в самые «урожайные» годы в среднем дважды в месяц и говорят не более четверти часа, что составляет шесть часов в год евангельской проповеди.

Имеют ли наши проповеди литературную ценность?

Никто из тех, кто понимает, что церковное проповедничество – искусство, не может отрицать уместность этого вопроса. Французские проповедники XVII века украсили своими проповедями художественную литературу, прославили гибкость, богатство и силу французского языка, вострубили славу Божию громче иерихонских труб. Мы не бедны проповеднической литературой, напротив, печатные проповеди можно измерять на вес, и, если бы они, по счастью, имели какую-либо ценность, они составили бы самую богатую часть художественной литературы. Проповеди есть в отдельных сборниках, есть в многочисленных церковных журналах, наконец, в форме брошюр, по одной или две, иногда изданных с намерением авторов удовлетворить собственные амбиции, чтобы увековечить свое имя, пусть даже этот век издание будет пылиться в каком-нибудь темном углу, или с целью перечислить свои титулы и почетные гражданства[3].

Количество огромное, качество плохое. Наше проповедничество не только не служит никаким вкладом в литературу, но, строго говоря, его нельзя даже рассматривать как литературу. Оно не просто не возвысило и не обогатило сербский язык, но, наоборот, своей шаблонностью показало миру, что сербский язык неблагозвучен, скуден, ограничен в формах и беден вообще; и если это не верно, верно другое – что наши проповеди являются крайне слабыми письменными сочинениями, написаны наспех, без усердия и подготовки, но с большой претензией.

Хотите ли, чтобы мы дали определение, что такое наша проповедь? Неловко говорить, когда знаешь, что правда горька и для того, кто ее говорит, и для того, кому ее говорят, да не упрекнут нас в том, что мы делаем это ради удовольствия кого-то унизить, а не из чувства необходимости поступить именно так. Итак, наша проповедь – это масса вымученных, выжатых, сухих фраз, без конца повторяющихся, не имеющих гомилетической формы, беспорядочно нагроможденных, нелогичных; множество холодных слов, которым, может быть, нельзя отказать в догматической правильности, но которые прилипают к душе, как чешуя, и быстро слетают с нее, – вот что называется у нас проповедью. Такой проповедью наши проповедники не в состоянии вызвать в слушателях даже минимум духовного напряжения и трепета, больше того, они не в состоянии даже удержать обычного внимания, вызвать простую заинтересованность, о чем свидетельствует массовое исхождение христиан из храма во время чтения проповеди.

Верующие, устав от напряженных и тщетных попыток понять хоть что-нибудь из того, что поется, читается или говорится, уходят в себя, в свои мысли и молитвы своими словами. Чувство радости от размышлений о Боге, вечности и блаженной жизни в ином мире, страх от осознания своих грехов и наказания Божия, благодарность Промыслу за все и поиск новой милости – все это чередуется, переплетается и смешивается в душах верующих, им все непонятно, они не знают, на чем остановиться и как все это себе объяснить. Пастырь выходит на проповедь неохотно, выходит с предубеждением, что он не сможет выполнить стоящей перед ним задачи, потому что его проповедь не содержит ничего нового, ничего убедительного и сильного, что могло бы тронуть, умилить или укрепить, выходит, чтобы сражаться оружием, которое пришло в негодность. Отсюда и безволие, печаль, напряженное и утомленное выражение лица, искусственность речи, боязнь и неуверенность в словах. Сильный служитель Божий, который может «вязать и решить» (см. Мф. 18, 18), в самый ответственный момент своего служения проявляет себя немощным и связанным. Он не знает душевного состояния верующих, для него сокрыты их чувства, и потому он не затрагивает их, не анализирует состояния их души, но вдруг начинает говорить о совершенно ином для слушателей предмете, далеком в этот момент от их религиозного чувства. Апатичная и сухая речь оскорбляет слушателей, они расстраиваются и – уходят из церкви с пустотой в душе и, может быть, с решением больше туда не ходить.

В чем причина плохого церковного проповедничества? Проповедь отражает общий уровень образования проповедника. Только знания правил гомилетики недостаточно. Это только внешнее, формальное требование, без которого проповедь была бы нескладной, но которое не составляет ее сущности, так же как рама и стекло не являются содержанием картины. Проповеднику слова Божия необходимо глубокое знание богословских дисциплин и церковной литературы, без них представить себе хорошего проповедника невозможно; следовательно, необходимо фундаментальное знание истории мира, философии, литературы и мировой риторики.

Наше церковное проповедничество со всей ясностью показало, что уровень образования наших проповедников недостаточно высок. У нас уже стало обычаем легкомысленно принимать на себя тяжелые, очень тяжелые обязанности, несущие на себе огромную ответственность, с подготовкой, совсем не соответствующей высоте такого служения, с несоразмерными высоте священнического служения способностями. Но разве можно ожидать от нашей богословии (т. е. семинарии) при существующем уровне преподавания, чтобы она обеспечила более глубокую и фундаментальную подготовку кандидатам в священство? На это нет никакой надежды, зная, до какого состояния она доведена, каких слабосильных воинов Христовых она призывает, каких немощных поборников Евангелия и народа готовит, какое уродливое в воспитательном смысле поколение священства выпускает; наконец, когда известно, каким насмешкам подвергается этот священный институт, который должен, подобно небесному лучу, освещать все уголки сербской земли, но который при всем этом является едва ли не худшим органом просвещения такого рода в Сербии. И будет ли удивительно, если наши проповедники обидятся, если кто-то обратится к ним вместе с апостолом Павлом со словами: Вам надлежало быть учителями; но вас снова нужно учить первым началам слова Божия (Евр. 5, 12).