Иногда я думаю, а что было бы, если бы я согласилась тогда? Возможно, у нас бы всё наладилось. А может, и нет.

Как говорит Ольга: оставляя прошлое, простирайся вперёд. Что толку думать о том, что могло бы быть? Куда важнее будущее, в котором места Яну я не вижу.

- Я так понимаю, вам с супругом нужны разные комнаты? - спокойно спрашивает Ольга, когда я, придирчиво принюхиваясь — не несет ли от меня конским потом после этой безумной скачки, прохожу в дом, делая вид, что это не я приехала на одном коне с Яном. - Значит, Дан поживет с мальчиками. Сама понимаешь, дом маленький.

- Ничего, - морщу нос я. - Яну не привыкать. Да и мне тоже.

- Прости, Софа.

- За что?

- Ну... твои комнаты переделаны в детскую. Они большие и светлые... спальня и игровая.

- Оль, ты нормальная? Мы это миллион раз обсуждали, и каждый раз ты извиняешься. Конечно, в детскую! Я приезжаю раз в год! Постели мне в комнате горничной. Она как раз возле детской. А Яну в гостевой, как всегда.

- Да, я так и распорядилась, но мне все равно неловко. Словно я отобрала у тебя что-то важное.

- Оля, ты отобрала у меня отца, - делаю я страшное лицо, но тут же прыскаю, не выдерживая. - И сделала его счастливым. Спасибо!

Она кивает, слабо улыбаясь и глядя на меня с опаской, словно не верит, что я и в самом деле благодарна. А ведь я считаю, что она - лучшее, что случилось в доме Лисовских. Если бы не её внимательность - все было бы совсем по-другому.

А платье всё же пропало: его теперь только в прачечную сдавать. Хорошо, что у меня здесь есть во что переодеться: мои девичьи наряды не все перевезены в поместье. Правда, после родов я раздалась не только в талии и бедрах, у меня еще и грудь увеличилась, поэтому влезть я могу только в одно из платьев. И вырез у него совсем не скромный, а учитывая изменившиеся объемы, декольте я целомудренно прикрываю шелковым шарфом, дабы не смущать управляющего отца, Демьяна Зеленова. Если бы не он, я бы шарф и не подумала надеть.

Обед прошел в тягостном молчании. Ольга, конечно, щебетала как птичка, делая вид, что не замечает напряжения, отец откровенно скучал, дети (все трое) стучали ложками, рассчитывая, что их отпустят играть в саду, а Ян, не скрываясь, разглядывал меня через стол. Зеленова здесь нет, поэтому я спокойно сняла шарф. Глаза мужа прилипли к моему декольте, испорченное настроение стремительно выросло, а аппетит у меня всегда был отличный.

После обеда Ольга увела детей в их комнаты, отец незаметно исчез, а Ян вежливо помог мне подняться, пожирая меня взглядом.

- Платье мне не нравится, - сообщил он уже в коридоре.

- Мне плевать на твоё мнение, - я попыталась ускользнуть от него, но он схватил меня за плечо.

- Очень, очень зря.

- Пусти! — приказала я, украдкой вытирая вспотевшие ладони о юбку.

- А если не пущу, то что? — вкрадчиво мурлыкнул он, скользя пальцами по моей груди, потом по шее, по щеке.

Я замерла от его ласки, а потом вскрикнула, когда он сгреб в горсть мои волосы и оттянул назад, заставляя меня запрокинуть голову и посмотреть прямо ему в лицо.

- А я тебе говорил, что ты - самая красивая женщина в моей жизни?

- Ты говорил, что ненавидишь меня, - напомнила я, прищурившись.

- Одно другому не мешает, - шепнул он мне в губы, отпуская волосы. Его ладонь скользнула по шее и легла точно между лопаток, притягивая меня ещё ближе. - Ты все равно самая красивая. И я тебя ненавижу.

Только зрачки его были расширены так, что голубые глаза казались почти черными. Интересная у него ненависть. Почти как у меня.

Я облизнула пересохшие вдруг губы, и он с невнятным рычанием шатнулся вперёд, впиваясь в них поцелуем. Ноги у меня тут же подкосились, я повисла на нем, цепляясь за его плечи. Ненавижу! И люблю.

Он впечатал меня в стену, жадно ощупывая мои ягодицы, сминая платье, целуя так, словно у него женщины несколько лет не было. А я поняла, что умру, если не почувствую его кожу под своими пальцами. Рванула его рубашку, запустила руки под неё, впиваясь ногтями в твёрдый живот.

- Кошка дикая, - прошипел он, на мгновение отрываясь от моих губ. - Ты ещё спину мне расцарапай.

- И расцарапаю, - пообещала я.

Он фыркнул, одной рукой прижимая меня к себе, словно боялся, что я сбегу, а другой - нащупывая ручку двери. Я прикоснулась губами к его коже, темнеющей в расстегнутом воротничке белоснежной рубашки, втянула кожу губами, зная, что оставляю след. Мне нравилось оставлять следы.

Дверь, наконец, поддалась, мы ввалились в спальню. Ян рванул на мне платье, разрывая кружевную отделку. Поскакали по полу пуговицы. Я нетерпеливо стаскивала с него рубашку, бродя руками по его груди, зарываясь пальцами в упругие волоски. Только бы он не останавливался, только бы не вспомнил о том, что мы не можем быть вместе!

- Красивое белье, - похвалил он, обдирая остатки платья. - Мне будет приятно его с тебя снять.

- Заткнись, - прошипела я. - Еще одно слово - и я уйду.

- Да куда ты денешься без одежды! - демонически расхохотался он, с силой толкая меня на кровать и сразу же наваливаясь всем телом. - Ты ведь не хочешь, чтобы все узнали, как сильно мы друг друга ненавидим?

Он захватил в плен мои запястья и зубами потянул за атласные ленты, которые зашнуровывали корсет спереди. Вообще-то сзади были обычные крючки, а ленты здесь скорее для красоты, но на самом деле можно и так. Во всяком случае, я ничего против не имею. Я вообще ничего против его губ и рук не имею...

Мы оба молчим. Безумие, охватившее нас, рассеялось, как утренний туман с первыми лучами солнца. Мне глубоко неприятен человек, чьи руки все еще прижимают меня к горячему мужскому телу, но выбираться из объятий я не спешу. Тело охвачено негой, шевелиться лень. Я менталист, и он менталист. Наша связь сейчас как никогда сильна. Я почти слышу, как он думает, и говорю первая:

- Это всё ничего не значит, лирр Рудый.

- Это должен был сказать я, льера Лисовская.

Его слова бьют наотмашь. Я шесть лет, как его жена. Но он до сих пор называет меня по фамилии отца. Ян чувствует моё настроение, не может не чувствовать.

- Льера Рудая, - шепчет он, невесомо целуя меня в волосы. - Конечно, льера Рудая. Не плачь.

Я и не плачу. Почти не плачу. Ох, ну ладно. Слезы катятся из глаз помимо моей воли. Ну вот, я теперь ещё и истеричка в его глазах.

Он никак не комментирует мою молчаливую истерику, просто гладит по волосам, давая мне выплакаться, а потом тяжко вздыхает и сталкивает меня с плеча.

- Вставай, плакса, всю постель мне промочила своими соплями. У тебя платок хоть есть?

Я мотаю головой, пряча глаза, а он подносит к моему носу белоснежный кусок ткани и командует:

- Сморкайся.

Я послушно трублю носом, а потом молча надеваю панталоны, чулки и сорочку. У корсета распущена лента, мне самой его не надеть, а платье порвано.

- За платье я платил? - уточняет Ян. - И черт с ним, все равно вырез чересчур развратный был.

- Это ты чересчур развратный, - тут же вспыхиваю я. - А платье было красивое.

- Ты красивая, а платье - дрянь. Прошлый век. В столице такое давно не носят.

- Ну ты же у нас специалист по платьям! А белье какое твои женщины носят, не подскажешь?

- Мои женщины встречают меня в неглиже, как и положено хорошим любовницам, - парирует Ян, а я чувствую в его эмоциях стыд и сожаление, вот только не пойму, к чему они относятся. То ли к тому, что он поддался искушению со мной, то ли к тому, что ляпнул про любовниц.

Как будто я не понимаю, что он не хранит мне верность! Он все же мужчина... а близость у нас бывает так редко. Нет, не впервые, к сожалению. Или к счастью. Мы совокупляемся как кролики каждый раз, когда оказываемся друг рядом с другом столь близко. И я каждый раз в кровь раздираю ему спину. Но сейчас было что-то особенное. Я впервые заплакала, а он впервые не издевался надо мной и даже приласкал. Надеюсь, это действительно ничего не значит. Меня всё устраивает в моей жизни.