Возможно, Вам интересно будет узнать, веду ли я все еще дневник сновидений, записываю ли то, что мое бессознательное пытается сообщить мне каждую ночь. К сожалению, я почти совсем не сплю в последнее время, поскольку предпочитаю проводить ночные часы с Дарси. Вы, вероятно, сочли бы ее еженощные посещения проявлением божественного, а значит, достойными быть запечатленными и проанализированными, так что я с нетерпением жду нашего с Вами обсуждения своих сверхъестественных супружеских отношений, как только Вы выйдете на связь. Я не думаю, что Вы подвергнете сомнению истинность моих утверждений, но на всякий случай, в качестве доказательства, я собрал некоторое количество ангельских перьев. Каждое утро, приходя в себя от забытья в коконе крыл, я нахожу у себя в постели несколько небольших перышек. Крохотных. Дюйм, не больше. Ничтожных по сравнению с теми, которые я имею возможность наблюдать в великолепии Дарси – те насчитывают от семи до четырнадцати дюймов в длину, так что я полагаю, что мне достаются пуховые перья, которые естественным образом короче маховых, в том числе и у ангелов. А Вы как думаете? У меня уже набрался целый пакет, он ждет Вас и Вашего внимания.
Однако самая важная новость, которой я хотел бы поделиться сегодня – да, я осознаю, что сместил ее с первой полосы, – это что во дворе у меня появился таинственный обитатель. Мы обнаружили его вечером в понедельник.
Я сидел в гостиной и читал «Кастрацию и мужскую ярость» Юджина Моника, потому что наконец закончил его же «Фаллос», последнюю книгу, которую Вы мне рекомендовали – в ноябре, когда мы говорили о распространении темного женского начала в культуре и необходимости возрождения чистой фаллической энергии для обуздания токсичной маскулинности. Короче, Джилл разгружала посудомойку и вдруг закричала из кухни: «Лукас! Кто-то поставил палатку во дворе!»
Я отложил «Кастрацию и мужскую ярость» на журнальный столик и быстро проследовал на кухню. Наступили сумерки, и деревья вдоль западной границы наших владений загораживали последнюю полоску света. Двухместная палатка в углу двора светилась изнутри оранжевым, как тыква на Хэллоуин. Джилл спросила, ожидал ли я таких гостей, и я уверил ее, что конечно же нет. Тогда она спросила, что теперь делать. У меня не было никаких мыслей на этот счет, так что мы просто наблюдали за палаткой следующие полчаса. Полагаю, мы надеялись, что обитателю в конце концов придется выйти – в туалет или зачем-то еще, и тогда мы сможем его, или ее, опознать, но ничего подобного не произошло. Палатка так и продолжала ровно светиться, а мы продолжали стоять на кухне – с выключенным светом – и глядеть в окно над мойкой.
– Может, вызовем полицию? – предложила Джилл, но мне такое действие показалось преждевременным, поскольку никакого преступления никто не совершал, на что Джилл возразила:
– Незаконное проникновение – это уже преступление.
– Преступление без жертвы, – заметил я. – Пойду, посмотрю, кто это, а там разберемся.
– Ну, одного я тебя не пущу, – сказала Джилл и вытащила из шкафа метлу. Я сразу же понял, что она собиралась использовать ее в качестве оружия, если понадобится, и не смог удержаться от улыбки. Кого может испугать метла? Разве что она прилагалась бы к ведьме, но одного взгляда на лицо Джилл было достаточно, чтобы понять, что она не ведьма.
Мы выскользнули с заднего крыльца и прошли через двор. Я шел впереди, а она следовала за мной по пятам, ухватив метлу наподобие меча, так что прутья упирались ей в живот.
– Эй, – позвал я, когда мы подошли ближе, но никто не ответил. Уже совсем стемнело, и я упрекал себя, что мне не пришло в голову захватить фонарик, но возвращаться не хотелось, и к тому же света изнутри палатки было достаточно. – Не бойтесь. Это мой дом. Со мной Джилл, мой друг. Мы бы хотели просто поговорить.
Ответа снова не последовало, и Джилл прижалась ко мне, так что наши предплечья пришли в соприкосновение. Было довольно тепло, и я почувствовал, что кожа у нее немного влажная. Она посмотрела на меня, а я пожал плечами, потому что не знал, что делать дальше.
Тут Джилл начала тыкать в палатку рукоятью метлы, приговаривая:
– Эй, там! Это частная собственность! Вылезай!
– Просто поговорить, – добавил я, желая смягчить настойчивость Джилл.
Нет ответа.
– Так, я звоню в полицию, – сказала Джилл, вытащила телефон и начала набирать номер, но я прикрыл экран одной рукой и поднял вверх палец другой.
– Я расстегну палатку, – сказал я.
– Лукас, – сказала Джилл. Это означало: «нет, не надо», но я не послушался.
– Если вы не вылезете на счет «три», – сказал я тому, кто сидел внутри, – я медленно расстегну молнию и загляну внутрь. Ладно?
Джилл покачала головой, что опять же означало: «не надо», но я сказал: «раз» и поднял обе руки ладонями вперед, что означало: «спокойно». Она вздохнула и покрепче ухватила метлу.
– Два, – сказал я. – На счет «три» я заглядываю.
Я сделал небольшую паузу, и мне стало интересно, не имеет ли Дарси какое-нибудь отношение к светящейся оранжевой палатке, волшебным образом выросшей у меня во дворе. Мне почему-то казалось, что она могла бы.
– Три. Все, захожу.
Я опустился на колени и медленно потянул молнию на пологе. Потом я засунул голову внутрь и увидел Эли Хансена, и глаза его умоляли меня о чем-то. Он сильно исхудал, и поэтому нос, уши, зубы казались слишком большими по сравнению с остальными чертами лица. Бледная кожа сообщила мне, что он не часто бывал на воздухе в последнее время. А немытая лохматая шевелюра напоминала застывший взрыв – космы во все стороны. Прежде, чем вытащить голову из палатки и застегнуть молнию, я успел заметить внутри стопку книг, сумку, предположительно полную продуктов, большую емкость с водой и спальный мешок.
Джилл схватила меня за руку, и я понял, что уже какое-то время неподвижно сижу так на коленях.
Тогда я встал и пошел к дому, а она пошла за мной. На полдороге я повернулся и крикнул:
– Эли! Можешь оставаться здесь, сколько захочешь!
Мы вернулись в гостиную, и я рассказал Джилл, что работал с Эли в школе до трагедии и что также, уже после трагедии, в каком-то смысле поступил по отношению к нему тем же образом, что Вы, Карл, поступили по отношению ко мне – то есть по некоторой случайности исчез из его жизни и оставил его наедине с его проблемами. Разница в том, что он – будучи всего лишь подростком – не успел, разумеется, обзавестись женой-ангелом, которая утешала бы его по ночам. Он просто лишился брата из-за трагедии в кинотеатре «Мажестик». И хотя он не присутствовал там во время событий, ему в каком-то смысле даже хуже, чем нам, поскольку жители города считают его брата чудовищем, в то время как всех остальных погибших боготворят, а их выживших родственников почитают чуть ли не за святых.
– А что было не так с Эли? – спросила Джилл. – С чем ты ему помогал справиться?
Я ответил, что с ним все было «так». Ему просто необходимо было выговориться по многим разным поводам.
Эли пришел ко мне на прием в начале учебного года, в сентябре, потому что ему было одиноко. Поначалу он выглядел зажатым и неловким, но быстро раскрылся, как только мы познакомились поближе. У него не было особенных интересов, кроме старых фильмов ужасов, которые он любил пересматривать со своим братом. О брате он почти никогда ничего не говорил, хотя я его неоднократно о нем спрашивал. Я почти сразу понял, что Эли скрывает какой-то огромный секрет и что понадобится немало времени и усилий, чтобы этот секрет из него вытянуть. А потом случилась трагедия, и наш совместный труд прекратился.
– Возможно, я должен был работать быстрее? – спросил я у Джилл. – Как ты думаешь? Может быть, Эли поселился у меня во дворе именно поэтому? Что это все значит? Что теперь делать? Чем я могу помочь?
Не спорю, я был в легкой панике и вел себя не так, как обычно, и скорее всего именно поэтому Джилл позвонила Исайе, который немедленно прибыл вместе с Бесс.
К моему удивлению, Джилл сразу же села к Бесс в машину, и они укатили, оставив меня одного в компании моего лучшего друга (мужского пола), который положил руку мне на плечо, как он любит, и сказал: «Мальчишке крепко досталось», а потом пояснил, что Эли – который когда-то входил в первую десятку по академическим достижениям – перестал после трагедии делать домашние задания, а в последнее время и вовсе не являлся в школу, отчего мне снова стало стыдно, что я бросил его и всех остальных школьников, которые на меня полагались, как я полагался на Вас, Карл. Да, я вполне прочувствовал иронию этого положения.
