27 декабря, 2178 год. Границы Сирона, военная база RP-56. Теперь, на радость императрице, в каждой военной базе есть зал с ее троном. Она созывает на каждое собрание нас – военных людей с базы RP-56. Многим кажется это глупостью то, что она созывает всех солдатов, но причина есть. Она пытается вызвать в наших душах страх, покорность к ней, чтобы у каждого задрожало тело, если он сделал что-то не так. Это напоминало диктатуру. Зачем вся эта показуха с троном, угрозы на случай, если ты стоишь не ровно? Ответ я только что дал. Я понимаю все действия Сирона ещё с 2148 года. Зачем Сорока Пятая оставила низкий класс снизу и не дала им даже возможность переучиться на более высокооплачиваемые работы? Очень просто, для нее весь низший народ это расходуемый материал. Захочет, выведет на войну, как стадо овец (вот только тех подкупают). Захочет, направит на производство. Она сделала отдельный мир «бездарей», на которую никак почти не тратиться. Те поедят крыс и всякий мусор, который найдут, если откажутся от преступности. Вольмак держат для того, чтобы была меньшая вероятность, что народ совсем с ума сойдет и пойдет на массовые самоубийства. Пока гильдия воров ничего не ворует у правительства, Сороку ничего не волнует.
А люди из среднего и высокого класса даже не пытаются помочь низкому, ведь тогда их ждёт крупная бойня. Это поведение эгоистично, им плевать на народ, что остался внизу, ведь это никак не мешает их хорошей жизни… Выбрали сладкую ложь, а горькая правда скрыта. Да и даже если будут люди из среднего-высокого класса, которые захотят помочь, то их мировоззрение поменяют. Сделают в ленте им картины сделанные AI, которые переправят их мышление, направят все силы на фальсификацию. Я уверен, они могут это сделать, вряд-ли Сирон согласился на карты копирования сознания, чтобы сохранить историю. Есть цель, которая сильно отличается от той, о которой думают. И их цель скоро погубит нас.
К Уинстону подошел широкоплечий мужчина и сказал:
– Что пишешь?
Он, наклонив свою голову, посмотрел на исписанные страницы, а Уильямс даже не помешал, и фыркнул.
– Тебе политиком надо быть, а не солдатом, бездарь.
– Ну я бы не сказал, что я настолько умен.
Мужчина подсел к нему.
Большинство солдатов тут с грязью под ногтями, красными глазами то ли от недосыпа, то ли от чего-то другого. У большинства дерматит, прыщи по лицам и кривые зубы от ударов на реслинге, которые проводятся каждые три дня. Правила там очень просты: бить друг друга, пока один не сдается. Тот, кто проиграет получит двадцать ударов нейрохлыстом, а это невыносимая боль, поэтому многие выбирают биться до полусмерти, чем получить от хлыста уже ближе к смерти.
Мужчина заговорил:
– Чего не ешь?
– Аппетита нет.
– Нервничаешь, поэтому не ешь.
– Тут все на нервах каждые секунды, но при этом хотят жрать, поэтому не думаю.
– Правильно, что на нервах. – и пробормотал: – И я тоже на нервах, бл**ь. Скорее всего, уже завтра нас отправят на фронт. И будет как всегда…
Уинстон прервал, глядя в одну точку не моргая:
– Огнеметы, газ, конечности отрубленные конечности нейронными хлыстами.
– Каждый день видеть этот кошмар.
Кошмар… Каждый день кошмар. Если ты не на фронте, где ты становишься трупом среди других трупов, то на базах, но тут тебя могут избить нейрохлыстом до последней капли крови, даже несмотря на то, что ты солдат и ты нужен для войны. Люди тут все покрыты гневом и желанием воевать, потому что именно так хочет Сорока VI. Этот гнев сыграл злую шутку. Конечно, они идут, не видя перед собой трупы, на бойню, как животные. Хотя не как животные, ведь они хотя бы инстинкт самосохранения имеют. Они бешеные животные. Но они и готовы также без препятствий создавать войны на базах. Им, будто недостаточно тех раздробленных костей, бледно-желтых лиц, истекающих кровью шей и потертых локтей у большинства человеческих солдат, которых мало относительно роботов, а после контратак ещё меньше во много раз. Война с Критой за территорию, на которой находится топливо для всего будущего прогресса, нескончаема. Нет на самом деле никаких вторых, одних критовский войн. Она одна, идет уже очень долго.
Сиронская служба – это коробка ограниченная от внешнего мира. Пока во внешнем мире, чтобы внушить какие-то утверждения, пользуются нейронными сетями, обширностью средств подачи информации и возможностью изменять эту информацию, на базах же сиронской службы все очень просто. Ключевым является крайне суженное инфопространство. Как вы уже помните, наверно, большинство детей с рождения воруют из Низкого класса на службу ( стоит вспомнить причину самоубийства мужчины в лифте с самого начала истории). Кстати, вот еще причина появления такой строгой иерархии – возможность отобрать без наказания. Низкий класс подкреплен, конечно, конституцией, однако лишь в защиту остальных классов, а прав у Низкого класса нет. У них отобрать могут, что угодно. Это является одной из причин заселенности Вольмака, ведь там они у них есть. Правда, и туда Сирон начал ограничивать проход, а это уже другая история… Собственно, забирают детей и отправляют на службу. Там он ничего не может узнать о нациях, с которыми враждует, о других вещах, что не положено ему знать, по мнению власти. Все источники информации на базах говорят лишь об одном – нация, с которой враждуешь, ужасна. Большинство солдат ведутся, а есть исключения, например, Мог, который, хоть и был все время до совершеннолетия на службе, потом появлялся переменно. То был, то не был. А как таких ограничивают, чтобы они не пытались рассказать правду? Бьют хлыстом до смерти. Это уже как смысл жизни для солдат.
– Везде тут эти телики понаставили и в них все прутся о том, что у нас все враги.
– Ты бы потише говорил…
Их разговор прервали громкие ликования на другом конце столовой. Там столпился весь народ и кидал шляпы вверх. Уинстон закрыл дневник, спрятал в свой комбинезон. Он подошел к толпе хромающей походкой, приподнимая подбородок в попытках увидеть, что там случилось. Он слышал чавканье и звуки, которые напоминали зверя, гул и крики. Подойдя ко всей толпе солдатов, он громким голосом спросил:
– Что случилось?
Шум стих и солдаты обернулись на него озверевшим взглядом, они окружали стол, который был накрыт едой. Эта еда была похожа на ту, что подают в городе, роскошной для солдат. У Уинстона разбежались глаза. Куда глядеть? На с ума сошедших солдат или на всю еду? Комбинезоны военных были все испачканы в еде, они секунд десять смотрели на Уинстона, но потом продолжили есть. Они рвали мясо на куски зубами и ели грязными, вонючими руками, которые они не мыли неделями. Толкали друг друга, били. Он захотел попытаться растолкать толпу, но как только он коснулся плеча одного человека, тот развернулся и посмотрел на него ярым взглядом. Уинстона переполнил испуг, но он хотел есть, хотел есть хорошую еду, пока они ее всю не съели.
Он побежал обратно к своему месту и взял бластер. Вернулся к толпе, навел пистолет на них и выкрикнул:
– Дайте поесть, прошу вас!
Весь шум снова стих и толпа обернулась к нему, а потом их глаза бежали от бластера до влажных глаз Уинстона. Тот увидел как слиплись из-за жира пальцы у многих солдат. Из толпы выбежал широкоплечий мужчина и воскликнул:
– Стреляй, ну!
Он начал подходить с толпой к Уинстону все ближе и ближе, а тот отходил назад. Уинстон перепугался и бросил бластер на пол. На лице широкоплечего мужчины появилась улыбка, а изо рта виднелись зубы с кариесом и гноем. Уинстон замер и не мог двинуться, его переполняла паника.
– Прошу, не надо!
Мужчина подошел к столу, взял металлическую поварешку и медленными шагами направлялся к Уинстону. Он воскликнул:
– Лежать, мерзавец!
Уинстон присел на колени, убрав руки за затылок. Он смотрел вниз и только вниз, разглядывал влажный, грязный пол. Мужчина посмотрел на стол и увидел, что там все съели. Злобная толпа смотрела и ждала конечного итога, они смотрели на это все, словно в стае волков появился предатель и его должны жестко растерзать. Мужчина, закончив расхаживание с поварешкой, подошел ближе к Уинстону и злобным низким голосом сказал:
