На постели я сажусь рывком.

Просто потому, что если это делать медленно – обязательно захочется вернуться на подушку. Это как дернуть пластырь, да. Либо резко, либо никак.

Правда, за резкость меня самочувствие тут же карает, потому что радужных кругов перед глазами становится больше.

Приходится посидеть и подождать, пока в голове перестанет звенеть, пока сквозь этот цветной туман начинает проступать контур окружающего меня мира.

Зал Лазарета сумрачен, по всей видимости, уже вечер. Зал – общий, сюда стаскивают всех отравленных слегка, чтобы дежурная сестра милосердия (ну или брат милосердия, да), отчитывая исцеляющую молитву, действовала сразу на всех. Я – все в тех же “не форменных” шортах и топе, в которых и выходила на свое “дежурство”.

И… Ну не то чтобы я не знала, что отравленных демонами работников действительно много – те, кто работал на сборе душ и на задержании демонов, регулярно попадали сюда, но… Как-то вокруг меня много народу на койках лежит…

Медсестра, что читает молитву, на меня не отвлекается. У нас тут порядки такие, что, если встал и пошел, значит, можешь и сам разберешься, что тебе делать дальше. Как уже говорилось, умереть второй раз нельзя.

Я шагаю между кроватями и выглядываю Джона. Боже, я боюсь за него сильнее всех прочих, я же помню – Генри хотел истощить его душу, и, если он отравил меня, значит…

Значит, никто и ничто ему в истощении души Джо помешать не мог. Так?

Джона я не вижу. И это лишь усугубляет мою тревогу, потому что это может значить еще и то, что Джона отравили не “слабо”, а истощили совсем, выпили. А значит, он, даже будучи серафимом, от этого восстановится не быстро.

И это из-за меня.

За стойкой дежурного – субтильный паренек, и на бейджике у него написано “Алан Даллас”.

Мне раньше было бы странно, мол, Чистилище и бейджики, но этот мир не отстает от человеческого ни в чем, что касается функциональности. Ну только рекламных экранов тут нет, и то, наверное, потому, что никто не догадался лить на них слоганы, типа “Поработай сегодня – и порадуйся своей кредитной сводке завтра”.

– Алан, здравствуйте, а можно узнать, нет ли среди пациентов серафима Джона Миллера? – быстро тараторю я, потому что вообще-то не особенно люблю отвлекать людей, а у дежурного такой загнанный вид, что его беспокоить попросту жалко.

– Не могу помочь, – без особой охоты откликается Алан, высовываясь из ящичка с карточками, который разбирал, – в этом отделении только работники младших рангов, а по серафимам информацию не дадут ни вам, ни мне. Секретность.

Печально. Значит, для того, чтобы что-то понять, мне нужно добраться до работы? Если меня доставили в Лазарет, то там-то уж точно должны знать, что случилось.

– Жетон можно забрать? – вымученно улыбаюсь я, ощущая лишь новый приступ беспокойства. – Последние цифры номера четырнадцать, двадцать,семьдесят шесть.

– Святая Стража? – Алан ныряет в один из ящиков своего стола. – Много от вас поступило народу вчера. Одних низкоранговых четырнадцать человек. Говорят, сбежал кто-то опасный?

– Ага, – я киваю по инерции, ощущая, как посасывает под ложечкой. Вчера? Я, получается, больше суток тут провалялась.

Генри сбежал. Судя по всему – с концами. И четырнадцать человек… Одних только “низкоранговых”. А сколько тех, кто выше?

И все сильнее, все громче верещит в висках, бьется об стенки моей пустой черепушки мысль: “Агата, что ты натворила?”

Рабочий свой жетон я все-таки забираю. Не тот, который нужен для того, чтобы путешествовать на верхний слой Лимба – об этом в моем состоянии и думать не стоит. Все эти жетоны хранятся только в Департаменте Святой Стражи и никогда не покидают его стен. А для путешествия между слоями необходим простой ключ-жетон работника Чистилища.

Да-да, слоями. Чистилище, по своей сути, напоминает луковицу, и слой с заточенными демонами – это самая сердцевина Лимба.

Зачем кто-то так заморочился, зачем создавал эту странную слоистую структуру нашему миру?

Дело было в Чистилищном солнце, в основном. На разных слоях оно светило по-разному. И по-разному иссушало греховный голод у обитателей слоев. На моем слое – втором по глубине – солнце иногда доводило меня до мигреней. Ну в периоды, когда я основательно искушалась послать всю эту работу к чертовой матери. Такое хоть и редко, но случалось.

Лазарет находился на нижнем слое, потому что отравленных берегли.

И я понимаю почему, потому что стоит только закрыть глаза и сжать между пальцами жетон, ощутить, как бегут по коже теплые волны девяти слоев, которые я пролетаю за девять секунд – и стоять на солнцепеке нашего слоя мне становится тяжело.

Нет, все-таки самым лучшим решением было бы пойти к себе, в мою квартирку в чистилищном общежитии №719 и лечь полежать, и все-таки я материализую крылья, чтобы быстрее добраться до здания нашего Департамента.

Охраной верхнего слоя занимается Святая Стража, и я даже не сомневаюсь, что именно они доставили меня и других пострадавших в Лазарет – они точно в курсе, что случилось с Джоном. И с мистером Пейтоном, конечно. И… Про Генри я тоже хочу узнать все-таки.

Я была уверена, что говорю ему правильные слова.

По крайней мере, в Кодексе Святой Стражи действительно было про “сошедший с креста достоин веры”. Но…

Почему-то же Артур и Джон хотели вернуть Генри на крест…

В нашем Департаменте непривычно тихо. Даже для вечера, точнее, особенно для него, обычно в это время работники возвращаются со своих смен, идут смывать дневные метки, писать отчеты о прошедшем дне.

Сейчас же – да, сдающие смены есть, но как-то очень много.

И, завидев меня, дежурная по приему смены Лили удивленно встряхивает кудрявой русой челкой.

– Агата, разве тебя не доставили в лазарет?

– Привет, – я измученно киваю, – да, я оттуда.

– Так быстро восстановилась? – недоверчиво спрашивает Лили. – Мистер Пейтон оставил прогноз на твое восстановление не раньше чем к концу недели.

– Мистер Пейтон? – у меня нет охоты объяснять то, чего я особенно не понимаю, поэтому я цепляюсь за важную для меня информацию. – Он цел? Восстановился?

– Да-да, полчаса назад вернулся из рейда, – Лили торопливо закивала. – Агата, тут такое творится… Хотя чего я тебе объясняю, ты, должно быть, в курсе.

Я запоминаю слово “рейд”. Потому что до этого дня я ни о каких рейдах, в которые ходил мистер Пейтон, не слышала.

– Честно говоря, не очень я в курсе, – вздыхаю я. – Знаю только, что был амнистирован демон из исчадий.

– Не амнистирован! – Лили качает головой. – Числится сбежавшим. Агата, ну какие амнистии для исчадий, ну ты же знаешь – демонам с двойным кольцом в печати амнистия не полагается. А у исчадий их три.

– Ну с креста же он сошел…

– Ну… – Лили неопределенно пожимает плечами, – он просто очень сильный был, и оковы его не удержали. Так говорят.

– Много пострадавших? – я решаю перевести стрелки. О моем участии в освобождении Генри не сказали? Интересно, это потому что я ни при чем или почему-то еще?

– Четырнадцать младших стражей, три серафима и один архангел, – хмуря темные аккуратные бровки перечисляет Лили. – Отравления легкие, мистер Пейтон сказал, слава богу, что ни одна душа не истощена.

– А Джон, Джон цел? – не удерживаюсь я. Пусть она сказала, что выпитых нет, но все-таки для того, чтобы облегченно вздохнуть – я не откажусь, чтобы она повторила.

– Мистер Миллер? – Лили тут же меняется в лице и крепко грустнеет. – Мистер Миллер был цел, да, но взял неделю отгулов на восстановление. Его доставили в ужасном состоянии. Его отравление было слабее, чем у мистера Пейтона, но и мистер Миллер не архангел…

– Увы, да, – я вздыхаю все же с облегчением. Итак, Джо цел, хоть и пострадал.

– Кто там болтает вместо работы, – вдруг раздается над моей головой раздраженный рык мистера Пейтона – и, ей-богу, я впервые слышу от него такой яростный тон.

И вправду живой, уж не знаю, насколько целый, но у меня вроде нет слуховых галлюцинаций. Тем более, что не я одна это слышу.