Моя благодарность Альфреду Шнитке совершенно особого свойства. С 1965 года Алемдар постоянно жил в Симферополе и в первый раз приехал к нам в Москву только спустя девять лет, в 1974 году. Он хотел показать свои новые сочинения нам, москвичам, и первым, кто пришел повидаться с ним и послушать его музыку, был Альфред. Две большие комнаты нашей квартиры - кабинет Евгения Павловича и гостиная - соединяются общей дверью. Алемдар сел за рояль, Альфред сел рядом, чтобы переворачивать страницы объемистого клавира, а я тихонько расположилась на диване в гостиной, и через открытую дверь мне все было отлично видно и слышно. Алемдар играл только что завершенную симфонию "In amorem at vivificantem", в переводе с латыни - "В любовь животворящую", слово "верую" в названии симфонии опущено. В первый раз в своей жизни я внимательно вслушивалась в звучащую музыку и всеми своими духовными силами старалась понять, постичь эти странные не привычные моему немузыкальному слуху кульминационные нарастания и всплески. И в один из моментов мощной кульминации я вдруг почувствовала, как неведомая сила стягивает меня с дивана, и мне хочется слушать эту музыку дальше, уже стоя на коленях. Впервые в жизни я испытала подобное экстатическое состояние, потом Алемдар объяснил мне, что возбуждение чувства экстаза и было задачей этой музыки. Вот с того памятного для мел дня, когда Алемдар играл симфонию "In amorem", а Альфред сидел рядом и переворачивал страницы клавира, началось мое постижение не только этой симфонии, но и понимание всей остальной музыки, уже написанной к этому времени Алемдаром. С присущей ему прозорливостью Алемдар инстинктивно осознавал мою тогдашнюю полную внутреннюю глухоту к его музыке, он не навязывал мне прослушивание своей симфонии, даже не звал в кабинет, и не для меня с таким вдохновение играл. Если бы не это потрясающее, проникновенное исполнение для одного Альфреда, возвозможно, для меня ещё долго оставался бы закрытым бесконечно прекрасный мир духовно содержательной музыки.

Альфреду Шнитке понравилась и услышанная им спустя несколько лет уже в оркестровом звучании девятнадцатая симфония "Кровию Агнчею", исполненная в 1977 году в Киеве. Оставаясь верным авангардизму, Альфред все-таки одобрил и поддержал новое направление в музыке Алемдара. Историческая аналогия - "и в гроб сходя, благословил". Так что моя глубокая душевная благодарность всемирно известному композитору Альфреду Шнитке, прах которого ныне покоится на Ново-девичьем кладбище в г. Москве, и за слова, сказанные об Алемдаре и по сей день помогающие ему в жизни, и за мое музыкальное прозрение.

Нелегко и непросто жить рядом с гениями. У них свое понимание окружающего мира и редкостное умение не обращать внимания на крайне важные жизненные обстоятельства и детали. Дней за десять до концерта я выделила деньги и послала Алемдара в кассы БЗК купить билеты на концерт для нас, наших знакомых и тех лиц, чьи фамилии и адреса продиктовал по телефону Евгений Евтушенко - им надлежало достави тьбилеты в конвертах. Алемдар вернулся домой с билетами в блаженном состоянии, растроганный, размягченный. Из его рассказов я поняла, что благостный восторг был вызван афишей предстоявшего концерта, перед которой он долгое время простоял в радостном изумлении, любуясь своей фамилией, выведенной на афише крупными буквами, - именно это обстоятельство его особенно восхищало. Послушав его восторги, я инстинктивно заподозрила что-то неладное, но недоброе предчувствие быстро развеялось, хлопот и забот было предостаточно, и я даже толком не успела осознать всю важность ниспосланного мне предвестия. В очередной раз высшие силы вмешались в дело спасения концерта в лице приятеля Евгения Павловича Арнольда Порка. Заехав проведать Евгения Павловича и услышав о концерте, он взял почти все ещё остававшиеся у меня билеты для того, чтобы раздать их слушателям той академии, где он читал лекции. Билетов нехватало, и утром во вторник, 16 января, я поехала в кассы БЗК. Афиша на стендах БЗК, перед которой в эйфории простаивал Алемдар, эйфории простительной, поскольку он видел подобную афишу в первый раз в своей жизни, - меня ужасно расстроила. Да, действительно, фамилии Алемдара Караманова и Константина Кримца были написаны достаточна крупными, издалека видными буквами, а вот фамилия Евгения Евтушенко, для художника, писавшего афиши БЗК, видимо, так мало значившая, была указана в перечне прочих исполнителей так незаметно, что разобрать её можно было, лишь подойдя к афише на очень близкое расстояние.

Второй тяжелый удар ожидал меня, когда за стеклом окошечка кассы кассирша стала перебирать и перекладывать пачки длинных неразрезанных полотнищ билетов на концерт, который должен был состояться через день. Не знаю, что было бы с концертом, если бы мне лично не пришлось бы увидеть эти толстые целехонькие лачки. В моем воображении незамедлительно возникла ужасающая, угнетающе картина - обожаемый поэт Евгений Евтушенко выходит на сцену Большого зала консерватории, позади него большой оркестр, большой хор, в зале - пусто, людей там меньше, чем на сцене, только горсточка музыковедов и композиторов, ещё не успевших за двадцать лет забыть имя Алемдара Караманова. Чтобы не случилось подобного неслыханного позора, мне пришлось прожить два спрессованных во времени дня на пределе своих человеческих возможностей. Наша квартира превратилась в боевой штаб по спасению концерта. Были куплены плакатные перья, цветная тушь, большие листы бумаги, и жена Алемдара, художница по профессии, написала несколько афиш, начинавшихся с очень крупно написанных слов: "Поэт Евгений Евтушенко читает поэму В. Маяковского "В. И. Ленин". Дальше шли фамилии композитора, дирижера и других исполнителей. Пока изготавливались такие афиши, мы с Майей Михайловной Гурджи отправились в Московскую филармонию, чтобы там взять афиши, отпечатанные в типографии. На полу в приемной директора филармонии лежали даже не распечатанные пачки афиш концерта, и секретарша, отводя в сторону неоднозначные, увиливающие от правды глаза, стала что-то толковать нам о случившейся задержке с расклейкой этих афиш по городу. В этот же день мы обратили внимание, что в больших стендовых декадных афишах с программой всех театров и концертных залов в графе Большого зала консерватории на дне концерта стоял прочерк, не было упоминания о концерте и в сводных декадных буклетах. Не знаю, чем в действительности была вызвана со стороны Московской филармонии талая обструкция концерта - личностью композитора Алемдара Караманова, или личностью поэта Евгения Евтушенко.

Евгений Павлович припомнил, что пару месяцев назад, когда приглашал на предстоявший концерт композитора Вячеслава Овчинникова, то услышал от него зловещее предсказание: "Вас ждет провал". Директор филармонии был большим другом В. Овчинникова, и тогда я была безапелляционно уверена, что противодействие филармонии концерту произошло именно с подачи Овчинникова и даже высказала это свое убеждение прямо ему в глаза в день концерта. Сейчас я так не могу думать, сейчас моя душа не приемлет подобных скверных мыслей о человеке, который учился вместе с Алемдаром, делил с ним кров в студенческом общежитии и даже считался его другом.

Однако, информационная блокада концерта была слишком очевидной, провал нас поджидал, и сопротивляться ему приходилось изо всех сил. Кто-то помогал расклеивать взятые в филармонии афиши, я лично расклеивала все написанные от руки женой Алемдара афиши в тех местах, где концерт мог вызвать подлинный интерес: в здании Литературного института и его общежитии, в Мерзляковском музыкальном училище, в Институте им. Гнесиных, где-то ещё - я уже не помню, а самую последнюю афишу уже поздно вечером 17 января я повесила в фойе зала в здании Московского университета на Ленинских горах.

Майя Михайловна Гурдди разыскала двух своих знакомых по Институту им. Гнесиных однокурсников и побывала у ник с просьбой об информационной помощи концерту; один из них дал на следующий лень оповещение о концерте в какой-то газете, а другой организовал объявление по московскому радио утром 18 января о предстоящем в БЗК концерте с участием Евгения Евтушенко. Эти сообщения всколыхнули москвичей, всегда живо интересовавшихся всем, что делает поэт Евгений Евтушенко ещё с той поры, когда поэты-шестидесятники выступали на открытых площадях города при огромном стечении народа. Многие звонили в кассы БЗК, чтобы узнать, есть ли билеты на Евтушенко, но им с возмущением отвечали: