Первый китаец-офицер что-то ответил, демонстративно бросил сигарету недалеко от Виктора, развернулся и пошёл на вокзал.

Стояли минут пятнадцать, китайские солдаты из оцепления пару раз отогнали прикладами группу каких-то рабочих и железнодорожников, которые стали возле них и что-то пытались втолковать — это происходило шагах в сорока от Виктора.

— Китайцы окончательно обнаглели, они видят нашу слабость и будут наглеть ещё больше, — вздохнул Евсеев.

— Нет величия — нет уважения, — согласился Виктор, доставая сигарету — ощущение беспомощности его раздражало.

Из дверей вокзала показался китайский офицер в сопровождении некоего гражданского. Они неспешно подошли к ним.

— Позвольте говорить мне, Виктор Антонович, — предупредил его секретарь.

— Как скажете! — согласился парень.

«Лучше иметь две роты таких солдат, чем полк тех, кто сейчас в наших отрядах», — подумалось ему с горечью.

— Я вас приветствую, господа! Что вы хотите? — с сильным акцентом и путая падежи, произнес на более-менее понятном русском пришедший человек в черном костюме и в цилиндре — его хитрое лицо очень не понравилось Виктору.

— С кем имею честь? — спросил Евсеев.

— Лю Цзян, помощник губернатора, — приподнял он цилиндр.

— Господин Лю Цзян, от имени консульства Российской Республики я вынужден заявить протест на действия ваших солдат — это нарушение соглашения девяносто шестого года, — заявил секретарь.

— От чьего имени? — снова путая падежи, переспросил китаец. — Российской Республики больше нет.

«Свинья китайская — знает ведь, что сказать», — сжал зубы Виктор.

— Тем не менее, от имени законного представительства властей России я заявляю протест и прошу вернуть доступ служащим дороги на их рабочие места!

Китаец немного насмешливо смотрел на них несколько секунд, потом улыбнулся и на секунду приподнял цилиндр:

— Если вы про оцепление, это сделано ради безопасности губернатора. От имени господина Шициня я вам гарантирую, что ровно в тринадцать часов солдаты вернутся в казарму.

— Благодарю вас, господин Лю Цзян! — почтительно кивнул ему Евсеев.

— Всего хорошего, господа! — откланялся китаец.

Виктор и секретарь вернулись к машине.

— Сергей Андреевич, почему вы на это согласились? — спросил Виктор — он был зол.

— Спасибо вам, Виктор Антонович, что вы дали мне возможность говорить и молчали, — улыбнулся ему Евсеев. — Это был чисто дипломатический вопрос.

— Поясните!

— Китайский губернатор сделал этот демонстративный жест, чтобы показать свою силу, однако они добровольно снимут оцепление, чтобы не обострять инцидент и не привлекать к этому внимание англичан и японцев. И они сохранили лицо, и мы.

— Мы?! — Виктор уставился на секретаря, хотя в глубине души понимал, что он более чем прав.

— Такое сейчас время, — развел тот руками.

Обратно в консульство ехали молча — настроение у Виктора было паршивое, он остро осознал, в каком незавидном положении находятся сейчас все российские учреждения, не говоря уже о простых гражданах.

Вернувшись в консульство, Виктор и секретарь отправили шифрограмму Попову о произошедшем. Потом позвонил начальник вокзала, и он проинформировал его о достигнутой договоренности.

До обеда было ещё далеко, и Виктор попросил Смирнова принести ему крепкий кофе и пару булочек в кабинет — он решил заняться просмотром деловой корреспонденции, которая накопилась за пару дней и требовала ознакомления.

— Игорь Иванович, китайцы в час дня снимут оцепление — займитесь вместе с начальником вокзала благоустройством вагонов, — ориентировал он помощника, когда тот принёс кофе. — Раз все приличные гостиницы заняты, остановимся на этом варианте.

— Так точно!

Попивая кофе, Виктор увлекся чтением некоторых документов о текущей хозяйственной деятельности дороги и проблемах местных купцов — оказалось, что после отступления отряда Семенова в Китай торговое сообщение с Забайкальем было окончательно нарушено по нескольким причинам, в том числе из-за периодического разбора пути атаманом на границе и постоянными задержками поездов на самой станции Маньчжурия для «углубленных досмотров».

В записке консулу Попову, помеченной седьмым мая, начальник «Штаба российских войск на Дальнем Востоке» подполковник Акинтиевский писал: «...парализовано организованное движение на всем направлении от Харбина до Хайлара, поскольку на харбинском узле по состоянию на пятое мая сего года скопились четыреста семьдесят товарных вагонов и сто двадцать семь платформ, груженных сельскохозяйственной продукцией, текстилем, углем и другими грузами гражданского и военного назначения. Сортировка и отправка транзита с харбинского узла на порт Владивостока происходит с существенными задержками, поскольку на станции Пограничная отряд атамана Калмыкова проводит самоуправные досмотры проходящих товарных поездов и критически нарушает график движения под предлогом „экономической блокады гнезда большевизма“. Все неустойки частным лицам обязана покрыть дорога согласно контрактам на перевозку, убытки от неустоек нарастают пятый месяц подряд. Отгрузка экспорта из порта Владивосток на харбинский узел полностью прекращена ещё три недели назад — местные большевистские власти при молчаливом согласии японцев под предлогом „борьбы с контрреволюцией и проведения политики национализации“ направляют не принадлежащие им грузы частных лиц и предприятий на Хабаровск, где по нашим данным, уже полностью парализована товарная сортировочная станция. Наблюдается затор товарных и пассажирских вагонов на станции Уссурийск. Уже очевидно, что прекращение сообщения с Читой парализовало организованный график движения по всей протяженности КВЖД. Частные лица, предприятия и дорога несут ежедневные убытки. Всё это приводит к ещё большим убыткам, поскольку продолжаются ранее заказанные экспортные поставки из союзных держав на порты Инкоу, Дальний и Владивосток. По данным японской военной миссии, при отсутствии отгрузок в прежнем объёме не далее как через шесть недель следует ожидать полного затоваривания портов Дальний, Инкоу и станций Южно-Маньчжурской дороги, оборачиваемость вагонов станет нулевая».

Виктор встал, закурил и подошёл к окну, обдумывая прочитанное — уже примерно неделю о развале движения начали говорить везде в городе, но этот доклад окончательно всё расставил по своим местам.

«На станциях Харбин, Цицикар, Бухэду, Хайлар наглухо зависли отгрузки на Забайкалье и Сибирь, и чего там только нет — начиная от примусов, женских туфлей, разных тканей, кож и заканчивая табаком, зерном, рожью, американскими станками, автомобильными моторами, керосином и военным снаряжением. Экспортные военные поставки вообще зависли в Харбине — не большевикам же их отгружать, хотя они идут по старым заказам из Японии и Америки на порты Инкоу и Дальний, через японцев. Всё это добро ежедневно падает в цене, городскую биржу лихорадит, поскольку у местных купцов-дельцов нет никаких надежд на возобновление былого транзита — даже если оно произойдёт, грузы будут конфискованы большевистскими властями или частично разграблены отрядами атаманов. Много добра застряло и в самой Сибири, на десятки миллионов рублей», — Виктор ощущал всю глубину происходящего коллапса, и в то же время у него подспудно начали вызревать контуры плана, какие-то ещё туманные намётки, которые он сам толком не мог ещё сформулировать.

Прочтение таких бумаг и инцидент с китайцами окончательно раскрыл ему глаза на то шаткое и очень двусмысленное положение всех местных учреждений, которое очень сложно выправить в текущих реалиях — при этом большинство людей, с которыми он общался, даже и отдаленно не понимали всего того, что надвигалось.

Виктор поднялся на кухню после двух часов, когда дождался звонка и сообщения от начальника вокзала, что китайцы сняли оцепление и вернулись в казарму, а для поезда китайского губернатора выделен отдельный путь. На этаже он встретил Евсеева с женой — тот сказал ему, что в шифрограмме от консула велено не придавать инциденту значения, поскольку завтра предстоял важный для всей дороги и городской общественности день.