Менее чем через минуту он, довольный, под неослабевающие крики туземца, висящего на скале, выбрался обратно с небольшим глиняным сосудом. Осмотрев трофей, мужчина замотал его в тряпку и аккуратно положил в свой рюкзачок:

– Годится. А теперь к нашему крикливому другу.

Европеец был уже готов расправиться с орущим благим матом индейцем, как вдруг услышал топот множества босых ног и понял, что на расправу нет времени. Он посмотрел вниз с обрыва. Метрах в тридцати от него рос жидкий кустарник, ущелье уходило куда-то за поворот. А топот ног слышался всё ближе. Время на раздумья не было. Следопыт достал из рюкзачка моток троса и быстро завязал какую-то странную петлю. Мгновение – и он уже спускался в пропасть, мерно отталкиваясь ногами от скалы. Он знал, главное – не ослабить натяжение троса, иначе смерть. Секунд через пятнадцать европеец стал ногами на каменистый грунт ущелья, развязался и дёрнул за конец альпинистской верёвки. Приспособление легко оборвалось и упало к его ногам. Узел британского горного спецназа, который обрывается вслед за спустившимся альпинистом. Хитрый узел… Но полезный. Теперь никто из индейцев не спустится по тросу вслед за беглецом. Время было выиграно. Мужчина с навыками суперагента быстро смотал трос и побежал между кустами уходящего вдаль ущелья. Что происходило у пристанища Пернатого змея, его уже не интересовало…

Извилистую змейку дороги вдоль хребта Сьерра-Мадре-де-Чьяпас смело можно было назвать горным серпантином. Европеец в костюме сафари и летних туфлях уже второй час шёл по ночной дороге. «Где этот проклятый Рольф на своём драндулете, чтоб его черти взяли?» Неприступная скала сменилась отрогом с прекрасными лесными видами, где тропическая растительность джунглей переходила в хвойные леса и заросли лимонных деревьев. Луна хорошо освещала эту часть гор. Лето, наступающее здесь в феврале, очаровывало запахом зелени вперемешку одновременно и с морским, и горным воздухом. Однако было опасно. Можно легко нарваться на забредших сюда гватемальских сепаратистов с оружием или, зайдя в лес по зову организма, встретиться с хозяином этих лесов – ягуаром. Ни та ни другая встреча не обрадовала бы любого путешественника…

Наконец европеец услышал звук двигателя и машинально поправил рюкзачок, в котором прощупывался заветный глиняный кувшин – то, ради чего пришлось рисковать жизнью ещё каких-то два часа назад.

Из-за утёса показался маленький крытый грузовичок. «Нет, это не Рольф, – мелькнуло у следопыта. – Ну и ладно, сам доберусь». Мужчина поднял руку, сложенную в кулак с большим пальцем вверх, – знак автостопа, известный во всём мире. Через две минуты он уже ехал в кузове машины, предвкушая гостиничный номер в Паленке с душем и чистой постелью…

Но сладостные мечты были прерваны знакомым звуком из тёмного угла фургона:

– У-у-у-у-а-а-а-а! У-у-у-а-а-а! А-а-а-ап!

И из темноты выступил маленький человек – мужчина лет шестидесяти, одетый в потёртую накидку из ягуара и в тонкую набедренную повязку, засаленную, словно её держали над коптильней.

Его появление было настолько неожиданным, что европеец раскрыл от изумления рот. Малыш-туземец снял с шеи какой-то мешочек, развязал его, едва держась на ногах от дорожной тряски, насыпал из него коричневого порошка на ладонь и дунул… Порошок вспыхнул огнём и заискрился, опадая на дощатый пол фургона. Глаза европейца заволокла пелена, тело будто налилось свинцом, и не было сил пошевелиться. Мужчина упал навзничь, его руки свело судорогой, а из груди вырвался сдавленный стон…

Он открыл глаза и сквозь пелену увидел голову крокодила… Рука по инерции хотела нащупать нож, но не было ни ножа, ни ремня, за которым этот нож мог помещаться, ни одежды. Европеец лежал на каменном возвышении абсолютно голый, со связанными руками и ногами. Перед ним стоял майя в накидке из крокодильей шкуры. Голова крокодила служила ему как бы капюшоном, и торчащие острые зубы были похожи на забрало средневекового рыцаря. Курандеро – так мексиканцы называют знахарей. Судя по взгляду дикаря, было понятно, что курандеро – это не обязательно доктор. Он иезуитски улыбнулся и что-то залопотал на своём языке.

– Я – мирный путешественник, – с трудом пробормотал шпион, но его, похоже, не услышали.

К знахарю подошёл… тот самый воин, который несколько часов назад убегал со своего поста у пристанища Пернатого змея. Он что-то шепнул на ухо человеку с головой крокодила, тот в ответ кивнул.

Вокруг, насколько хватало взгляда, простирался лес, но сам европеец, как и два туземца, находились на какой-то возвышенности. Пленник, обладающий недюжинной силой, напрягся, в надежде разорвать свои путы, но не тут-то было. Странное растение, которым он был связан, не только не поддалось, но ещё и стало врезаться в запястья с силой не меньшей, чем его пытались разорвать. Мужчина застонал от боли.

– Вы не имеете права! Слышите, вы! Я представитель консульства…

Он не успел договорить. Курандеро поднял голову и испустил протяжный и уже такой ненавистный крик:

– У-у-у-у-а-а-а-а! У-у-у-а-а-а! А-а-а-ап!

В тот же миг на его крик из лесу вышло целое войско туземцев. Пожалуй, не войско, а деревня – мужчины, мальчики, старики, женщины, дети. Услышав клич «крокодила», все стали подниматься на гору. Знахарь посмотрел нежданному гостю прямо в глаза. Только тут пленник заметил, что зубы индейца заточены как-то особенно, на лбу болтается какой-то талисман, а глаза сведены в одну точку и смотрят так ужасно, что кажется, точно заглядывают в глубину души.

– Вы меня с кем-то путаете! – выкрикнул европеец, не уверенный, что его английский вообще кто-то понимает. И перешёл на язык, который, как ему казалось, в Мексике должны понимать все: – Вы говорите по-испански?

Собеседник удовлетворённо закачал головой. Будто понял, чего от него хотят. Но… вынул большой деревянный нож с кремниевым лезвием. При этом толпа туземцев довольно зарокотала. Здесь явно готовилось что-то ужасное.

– Лихаса! – послышался крик издалека.

И все присутствующие начали повторять это слово:

– Лихаса, Лихаса, Лихаса. – Этот звук распространялся волнами.

Мужчина не понимал ничего из того, что происходило. Ни эмоций, ни слов этого странного языка, на котором переговаривались аборигены. Это был язык майя, понятный им одним. Язык, письменность которого дошла до наших дней всего в нескольких рукописных монографиях. Но было совсем не похоже, что эти полуголые люди умели писать и читать.

К пленнику подбежали две девушки, которые разложили вокруг него пучки колючей сарсапарильи и принялись растирать плоть белого воина благовониями из неизвестных трав и масел. Их темнокожие тела, почти ничем не прикрытые, отблёскивали в свете факелов, которые держали два молчаливых майя, стоявшие в изголовье у лежащего пленника.

– Что это? Зачем вы меня натираете? – удивлённо спросил европеец, но ему никто не ответил.

Рокот племени нарастал, и вот из лесу выступила та, прихода которой, видимо, ждали дети гор. Древняя как мир жительница джунглей Мексики стояла, одетая в шкуру броненосца с роговыми пластинами. Испещрённое морщинами бронзовое лицо без тени эмоций. Худые как плети руки, выглядывающие из-под накидки, крепко держали посох из красного дерева махагони. Верхняя часть посоха была украшена… сухим человеческим черепом. Гордый взгляд дикой королевы джунглей. Это была Верховная жрица майя – Лихаса.

Женщина с невероятным проворством для её лет забралась на возвышенность, минуя павших ниц соплеменников. Пленник не смотрел в лицо старухи, он не думал о её руках, её странном одеянии, он не мог оторвать взгляда от маленького человеческого черепа на посохе. Глаза черепа мерцали слабым светом.

– Я-а-а… я хотел попросить у вас прощения, – холодея и запинаясь, начал следопыт.

Это не была трусость. Мужчина почувствовал, как ослабли его путы. Он был готов сорваться с места и ценой неимоверных усилий совершить ещё один побег. Но его тренированное тело на этот раз не слушалось. Он не мог пошевелить ни пальцем. К тому же ему показалось, что он стал понимать майянскую речь.