Но всё равно, какою-никакою,

А нечистью болотною слыла.

Рубашка же от них и защищала.

Давид не ставил это ей в укор.

Она ведь ничего ему плохого,

Нашкодив, не свершила до сих пор.

Он принял ею дареный подарок,

Лишь потому, что слышал сердца стук

Чистейший, добродушный, издающий

Красивое и нежное: «Тук! Тук!»

Сказав за щедрость нечисти «Спасибо!»,

Давид пошёл искать из леса путь.

Уже на небе начало смеркаться,

И нужно было к старцу заглянуть.

Тот ждал его, немного беспокоясь.

Стоял, бросая вдаль тревожный взгляд.

Пора было вести коров на дойку,

Отсутствие которых не простят.

А он уже опаздывал сегодня,

Но всё же, просто так не мог уйти.

Чудесный музыкант с ним сговорился,

И должен был вот-вот к нему прийти.

Давно из леса вышел дед спасённый,

Спеша домой своих предупредить

О том, что парню нужно быть в рубахе,

И тем болезнь его предотвратить.

Давид же задержался и надолго.

«Что с ним случилось?» – был большой вопрос.

Неужто он забыл предупрежденья,

И слов последним вслух не произнёс?

Но вот вдали из чащи показался

Почти бегущий путник и ему

Он делал знак немного задержаться,

Крича и нарушая тишину.

Старик погнал коров, не сомневаясь,

Что тот догонит их неспешный шаг.

От радости вдруг слёзы проявились

В усталых, слабых, старческих глазах.

Давид и впрямь настиг довольно быстро

Рогатый и мычащий, сытый строй.

Он изнутри, как солнышко светился,

Довольный делом и чуть-чуть собой.

Весь путь, лежащий до большой деревни,

Повествовался юношей рассказ

О том, что приключилось в чаще леса,

И чем он занят был не один час.

А старец, проникая в его речи,

Сказал: «Тебе сегодня повезло.

Ведь нечисть очень редко помогает.

Им нравится творить повсюду зло.

Но ты, на счастье, к ним попал в то время,

Когда помочь никто не мог вокруг.

Как жаль, что сердце Феечки влюблённой

Не издавало нужный тебе звук.

Я понимаю, что мы расстаёмся.

Навряд ли ты в краях наших найдёшь

Страдающую, любящую душу.

Такого нет, что ты услышать ждёшь.

И я хочу совет тебе дать парень:

В пути всем, кому можешь, помогай.

Не бойся быть непонятым. Как сердце

Тебе подскажет, так и поступай.

И вот ещё, сыграй мне на прощанье.

Я буду долго это вспоминать.

Здесь мало музыкантов проходило,

И так, как ты, никто не мог играть!»

Когда же старец приостановился

И произнёс последние слова,

Случилось вот что: из большого стада

Бык вышел. И большая голова

Пред музыкантом тут же наклонилась.

Он так согнулся, будто приглашал

Сесть на него, немного прокатиться,

И в это время что-то промычал.

Старик сказал: «Садись, раз предлагают.

Мой подопечный хочет услужить.

Тебе ведь будет так сейчас удобней

Нас музыкой чудесной усладить».

Для парня это было необычным.

Он не катался раньше на быке.

И был, конечно, вовсе не обучен

Такой «наездной», скажем так, игре.

Однако, не разрушив ожиданий

Открытого душою старика,

Давид повёл смычком по чудо-скрипке,

Касаясь струн, как пёрышком, слегка.

Потом закрыл глаза и, пропуская

Через себя волшебный, чудный мир,

Насыщенными, яркими цветами

Картины мелодично оживил.

Теперь казалось, будто нет прекрасней

На свете этой самой стороны.

Со звуками природа оживала,

Благоухали нежностью цветы,

Ласкающий и тёплый, лёгкий ветер

Листочки на деревьях шевелил,

Что чувствовалось как прикосновеньем

Он с ними о приятном говорил.

Сверчки ожили и застрекотали,

Вступили птицы в говор меж собой,

Вечерний, чистый воздух насыщался

Вселенскою любовью неземной.

Коровы уже больше не мычали,

Послушно и, ступая тихо, шли.

И стадного к деревне приближенья

Никто не слышал, как всегда, вдали.

Давид играл, не ощущая время.

Душе сейчас так было хорошо…

Возможно потому, что сердце старца

Ему дарило нужное тепло,

А может потому, что он невольно

Тянулся сам душой своей к нему.

Он был ведь, как известно сиротою,

Который знал, как плохо одному.

Почувствовав отцовскую заботу,

Он в этот миг, когда ему играл,

Ожившим сердцем сблизиться пытался,

И старец это явно ощущал.

Невидимые нежные потоки

Звучания волнующих кровь струн

Их, кажется, невольно породнили,

И навели на единенье дум.

Им не хотелось больше расставаться,

Но вот вдали забрезжили огни.

В деревне их, похоже, ожидали

И с нетерпеньем. Им навстречу шли.

Давид в игре своей остановился,

Спустился с осторожностью с быка,

Стараясь не задеть и не поранить

Хоть чем-нибудь красивые бока.

В беззвучии коровы замычали,

Встречающим вдали, давая знак,

Что скоро уже будут возле дома,

И побежали, ускоряя шаг.

Да быстро так, что старец еле-еле

За ними с музыкантом поспевал.

И под конец уж было очевидно,

Что каждый скоро двигаясь, устал.

Хозяева немного пожурили,

Что стадо не пришло сегодня в срок.

Но быстро разошлись, забрав скотину,

Ворота закрывая на замок.

Пастух же ничего уже не слышал.

Он в мыслях был от всех давно далёк.

Когда они остались только двое

Сказал: «Зайди сейчас на огонёк

В тот дом, где ты расправился с бедою,

Но не сиди там долго – лишь простись,

А после церемоний расставанья

Обратно непременно возвратись.

Я буду ждать. Признаюсь, что сегодня

От беспокойства малость подустал.

Боялся, что ты что-то не домыслил,

И в чаще нашей навсегда пропал».

Давид пристроил старца на скамейке,

Чтоб он чуть отдохнул и посидел.

А сам пошёл внутрь маленького дома,

Где в эти дни игрою преуспел,

Не сомневаясь, что в избушке праздник,

Что там теперь любовь царит и лад,

И то, что он со скрипкою своею

Помог в дом радость заманить назад.

Лишь только дверь открыл – его там ждали.

За крытым и «ломящимся» столом

Сидел старик довольный и счастливый

И молодые рядышком при нём.

Увидя музыканта, все вскочили,

Под руки взяв, на пир свой повели.

Им очень уж хотелось в благодарность

Всем угостить, что только лишь нашли.