Прижалась нежно и заговорила:
«Спасибо музыканту и Творцу!»
Потом ладонь раскрыла, предоставив
Возможность сесть поближе соловью,
Погладила его, поцеловала,
А тот вновь песню ей пропел свою.
Все спать легли. В дому была прохлада.
Она ещё держалась от игры.
Сквозняк от духоты делать не надо.
Не страшно, что закрылись до поры.
Когда Давид очнулся – было жарко.
Он явно уже что-то пропустил,
Ведь кто-то настежь отворил оконце,
И двери в дом широко растворил.
И всё бы ничего, но музыканту
Вдруг захотелось выпить молока.
Но в дареной ему пастушьей крынке
Всё скисло, что не сделать и глотка!
Ответ само собою напросился.
Пока он отдыхал, явился гость.
Невидимо прокрасться в дом под крышу
Ему не ясно как, но удалось.
А этот день последний был и главный.
Как всё же неразумен был старик!
Обрадовавшись появленью дочки,
Он допустил, что кто-то в дом проник.
Красавица качалась на качелях,
Возможно вспоминая, как жилось
Прекрасно до сердечного сближенья…
Ведь именно тогда всё началось.
Давид спросил: «Где батюшка? Давно ли
И для чего раскрыто так жильё?
Припрятаны ли вами веретенца?
Иначе ведь напрасным было всё».
А девушка ответила: «Не бойся.
Сундук вскрыть может только соловей.
Он улетел за тонкою рубахой,
Что я должна расшить рукой своей.
Отец пошёл за красящей травою,
А также, чтобы ягод подсобрать.
В три цвета я должна окрасить нити
И после лишь узоры вышивать!»
Давид в оттенках красок разбирался,
О каждом без сомнения б сыграл.
Но сам процесс окрашиванья нити
Не видел, и поэтому не знал.
Не притворяясь, он признался деве:
«О каждом цвете много знаю я.
И даже кто, какой цвет излучает.
Оранжевый исходит от тебя.
Но с мастерством окрашивать изделья,
Признаюсь, не был ранее знаком.
Надеюсь, что сегодня ты покажешь,
Какой травою красишь, иль цветком…»
«А тут мудрить не надо. Даёт зелень
Мохнатая крапива и пырей.
Они как сорняки растут повсюду.
Собрать их можно даже у дверей.
Душица и крушина в красный красит,
А в жёлтый – лист берёзы и полынь.
В цвет синий – василёк и ежевика.
От ягод бузины бледнее синь.
В коричневый – кора ольхи, крушины
И луковые листья шелухи.
Кувшинок корни серым напитают,
А толокнянка носит цвет земли.
Но это лишь мельчайшая частичка
Возможностей. Тебе это зачем?
Твоё призванье восхищать игрою.
Такой талант дарован ведь не всем!»
«Спасибо, что немного просветила.
Но мы с тобою говорим сейчас
Наверно не о том. Дом отворили,
И что-то нехорошее ждёт нас.
Внутрь не входи. Прикрой окно снаружи.
Я в обереге и не пропаду.
А ты всё время пребывай на солнце,
Не смей скрываться в тень иль полутьму!»
Давид вошёл в избу, надеясь слухом
Воспользоваться именно теперь.
Он не играл – как прежде, просто слушал,
И всматривался, словно дикий зверь.
Приглядывался – всё ль ему знакомо?
Вся утварь была вроде на местах.
Поймать что изменилось, одним взглядом,
Непросто, если внутрь закрался страх.
Тот, кто живой, но всё-таки невидим,
Укроет тело, но не сердца стук.
И юноша, ступая осторожно,
Пошёл, ища знакомый, схожий звук.
Не зря учитель настоял, прослушать,
Как на пути возможно различать
Людей по тонам внутренних ударов,
Они ведь могут много рассказать.
У стенки, где сундук стоял – спокойно,
Как и в восточном и святом углу,
Где были установлены иконы.
Всё было тихо, кажется, в дому.
Однако еле-еле уловимо,
Под полом раздавалось: тук, тук, тук…
Давид увидел приоткрытый подпол.
Шёл именно оттуда этот звук.
Кто прятался там, было неизвестно,
А потому не стоило и лезть.
Звук говорил, что недоброжелатель,
С коварным, зачернённым сердцем здесь.
Бороться с ним, не зная чародейства,
Давид не смел. Его маг остерёг.
Он подпол затворил, подпёр ухватом,
Чтоб доски приподнять злодей не смог.
А сам пошёл предупредить девицу,
Что в доме без отца ходить нельзя.
В избе под полом кто-то притаился,
И нужно остеречь, теперь себя.
Ему уйти на луг необходимо.
Вернуться к пастуху он обещал.
Быть может, тот подскажет и поможет,
Раз обо всём и раньше что-то знал.
Давид сказал: «Мне нужно отлучиться.
Прошу не выпускайте никого,
Кто в подполе сидит. Покорно ждите
С прогулки возвращенья моего.
Я повторяю, будьте осторожны.
Сегодня самый главный для вас день.
Прошедшая ночь в красках показала
Наличие мешающих людей».
Девица знала, что поторопилась.
Но ей так захотелось подышать
На воздухе открыто, полной грудью.
Не век же прялкой у окна стоять.
Её судить не каждый бы решился.
Кто знает жизнь, мог девушку понять.
Другой вопрос, что действием бездумным
Подобный шаг всё может поломать.
Ругаться было просто бесполезно.
Поэтому в отчаянье Давид,
Заставил деву пребывать на солнце,
Ведь там ей лиходей не навредит.
А сам почти бегом пустился к старцу,
Что пас коров на заливном лугу.
Он рад был его доброму участью,
Как друга, в нужный час и наяву.
Тот ждал его и даже чуть сердился,
Предчувствуя возможную беду:
«Ты что-то очень сильно припозднился.
Уж думал, что не свидевшись уйду.
Должно быть, всё же что-то приключилось.
Я вижу, что спешил, даже бежал.
Раз ты ещё в старухиной рубахе,
То значит, облик пришлый потерял.
Так что ж тебя, мой мальчик, беспокоит?
Неужто продолжает злыдень жить?
Коль так, тогда советую немедля
Про всё, что приключилось, доложить».
Рассказывал Давид не очень долго.
Происходило всё, как в прошлый раз,
Лишь громче стон звучал, как бесконечность…
Чернее сердце слышалось в тот час.
Внимательно смотря в глаза Давида,
Старик рассказ в живую представлял.
«Ты спящим был один в дому открытом,
И этим очень сильно рисковал!
С тобой могли тогда что хочешь сделать.
По счастью дух вселиться не успел
В другого, чтобы взять на время силы
И отобрать, что прежде не сумел.
Ты сделал верно, в погреб не спустившись,