Квадратура круга решилась как-то сама собою: Иван Александрович закрыл чемодан, пхнул его под диван и бросил в синюю спортивную сумку (подарок Ларискиных родителей ко дню рождения) пару рубашек (еще Лариска стирала), плавки, мыльницу да зубную щетку, принял на дорогу душ (Ларискина купальная шапочка перед глазами, розовая; Ларискин крем - белый шарик на стеклянной полочке у зеркала) - и вышел вон. У порога отцепил с брелочка квартирный ключ и положил под резиновый придверный коврик.
Ехать было надо, но абсолютно некуда: отец Ивана Александровича погиб на войне, мать в сорок девятом посадили, и там, в лагере, она и померла, а Ивана Александровича разыскала в пятьдесят четвертом и забрала из детдома тетка, собственно не тетка даже, а материна подруга: они вместе сидели, и подруга пообещала, если выйдет и цела будет, разыскать Ванечку и о нем позаботиться. Но и тетка давно умерла. Коммунальную комнатку, что осталась после нее, Иван Александрович сдал государству, когда въезжал с Ларискою в свой кооператив, и сейчас в комнатке, наверное, живут какие-то чужие люди, вроде как голуби на бывшем его балконе.
А больше у Иван Александровича на всем белом свете не было никого.
На Белорусском вокзале, куда привела Ивана Александровича полная, совершенная свобода ситуации, у каждой кассы толпились жуткие очереди, и он, прежде чем пристроиться к одной из них и, выстояв положенное время, назвать кассирше первый пришедший в голову населенный пункт, вышел на перрон. На ближнем пути стоял, готовый к отходу, поезд "Москва-Берлин". Толпа вела себя подобающе: была оживлена, шумела, толкалась громоздкими чемоданами, тележками носильщиков и скорее смеялась, нежели плакала. Улыбнулся и Иван Александрович.
И вдруг услышал откуда-то не то что бы издалека, вагона, приблизительно, от шестого, выученную в пятом классе, потом надолго забытую и снова недавно припомненную мелодию - мажорную, нежную, сладкую:
[Image]
Иван Александрович протиснулся ближе и увидел десятка полтора молодых немцев и немочек в стройотрядовских гимнастерках.
Und wir wьnschen,
немцы под дудочку и гитару,
fьr die Reise
Freude und viel Glьck.
Kleine weiЯe Friedenstaube,
Kommt recht bald zurьck!..
Ивану Александровичу показалось, что это те самые, нефтекамские, он даже, кажется, адвентиста среди них узнал, и, приподнявшись на цыпочки, помахал ему рукою. Нет, не ему, а, пожалуй, всем им сразу. И кто-то в поющей группке дружелюбно ответил - только не понять было: узнав, или просто, от хорошего настроения. Иван Александрович снова улыбнулся и теперь уже окончательно пошел в кассовый зал.
Больше Ивана Александровича никто никогда не видел.
1980 г.
Я боюсь утечки газа...
мелодрама с песнями
сценарий для кино
Евгений КОЗЛОВСКИЙ
1994
Я боюсь утечки газа,
я боюсь дурного глаза,
я боюсь, что кто-то скажет,
что мне надо похудеть...
Песенка
***
Оркестр выдал очень короткое вступительное sforzando и Певица, словно взлетев без разбега, вошла в песню. Песня была агрессивной по отношению к еще более агрессивному миру вокруг, однако, некоторая печаль, каким-то чудом присутствующая в наступательном бравуре, заставляла - вопреки тексту, мелодии, оркестровке - предполагать, что победителем окажется мир...
Зал был не слишком велик, но полон, причем, даже с первого взгляда очевидно - публикой не случайной, своей. Глаза тех, кто постарше, светились отраженным светом былой молодости. Из юного же поколения, представленного, правду сказать, не так широко, кто глядел на Певицу, пытаясь почувствовать на вкус легендарные времена молодости родителей, кто просто слушал, попав под артистическое обаяние, кто - презрительно кривил губу на пропахшее нафталином старье...
Концерт явно не был нашумевшей премьерой сезона, на котором считал своим долгом появиться весь beau monde, - потому присутствие в одном из первых рядов двух мужчин в смокингах казалось несколько странным. Один из них, постарше, лет, пожалуй, пятидесяти от роду, подобно перекрахмаленной манишке собственного смокинга, был весь какой-то деревянный. Другой, помоложе, лет тридцати, а, может, и сорока - выглядел вальяжно приусталым и беззлобно ироничным.
Тот, который постарше, чуть заметно повернул голову и кивнул глазами. Два бандитского вида лощеных мальчика, подпиравшие стенку (хотя свободные места в зале, в общем-то, были), кивнули в ответ и бесшумно скрылись за боковой дверью, откуда, спустя минуту, появились, не без труда протаскивая сквозь узкий для нее проем огромную корзину белых роз.
Деревянный владелец смокинга рассчитал все удивительно точно: корзина оказалась в зале как раз на начале аплодисментов, и молодые бандиты понесли ее к сцене.
Певица, со свежестью и наивностью дебютантки принимавшая бурную благодарность публики, засекла взглядом плывущую по залу корзину, перевела его на дарителя и тут же вся чуть сникла, обнаружила на лице усталость.
Деревянный же встал и громко хлопал в ладоши.
певица уже сняла парик и снимала грим, когда, постучав, но и не думая дожидаться ответа, в дверях возник деревянный. Чуть сзади за ним, в полутьме коридора, стоял второй владелец смокинга. Бандитские мальчики разве что угадывались где-то совсем в глубине.
- Извините, Евдокия Евгеньевна, - сказал деревянный. - Я понимаю, что Вам не с руки было тащить сюда мою корзину. Да Вы бы, - прихмыкнул, - и не дотащили. Так что - не обижаюсь. Мои ребятки доставят ее прямо Вам на дом. Я ведь знаю: помочь-то Вам ее поднять - некому.
Певица глядела на него: холодно и пристально.
- А если б, Паша, я была не одета?
Деревянный Паша еще более одеревенел, шея налилась кровью, и выпалил:
- Неужели ж Вы думаете, Евдокия Евгеньевна, что я увидел бы что-нибудь такое, чего до сих пор еще не видел? - Но тут же взял себя в руки. - Я извинился бы, закрыл дверь и подождал в коридоре.
- С этого и надо было начать!
- Простите!
Младший в смокинге улыбнулся, уловив переливы состояния старшего.
- Я бы сказала Вам, чтобы впредь Вы так себя и вели, но очень надеюсь, что никакого впредь у нас с Вами не будет Паша, - сказала Певица. Не тратьте зря время. И деньги...
