скрипка в хаосе плачет – скорбь скрывается в её устах.

Под массой тел и солнцем беспощадным,

девушка на ней играет в ветхом платье.

Молча она поёт пустоте все самые сокровенные печали.

А монеты людей – словно копья врагов, всё метаются

в обветшалое тело. Под предлогом помочь

(бессердечный подход)

не различающих сердца куплеты.

Он смотрит свысока на всех, горделиво отбрасывая

большую тень своего тела-профиля-лица, превозмогая

жар уединения.

Он смотрит строго на тех, кто (рой опущенных плеч) идёт

одинаковым строем.

Как презрены и жалки вы, коль поселилась в умах ваших

слабость, подчинённость сложной жизни. Уж лучше вам

не быть совсем, чем так позорить уникальность;

общее пространство, общий вымпел – человек!

Выньте изо рта всю грусть, расправьте плечи. Смотрите! –

хищным взглядом на врагов. Вы – мягкие люди без глубокой

цели, но кто сказал, что без клыков?!

Серенада тиши

вновь слышна за углом.

Снова сидишь один,

вокруг – непроглядная ночь.

(только мысли страшны)

Серенада кротка,

её уста не кричат.

Снова наедине,

наконец-то можно вздохнуть.

(только мысли страшны)

Серенада ночи

не любит слова.

Только молчи –

бережно слово храни.

(только мысли страшны)

В богом забытом месте,

на развалинах этой эпохи,

всё слышны соловьиные песни –

разносящие благие вести.

Соловьи дарят надежду

на незыблемость этой планеты.

А ещё, что новые дети

не сживут всё живое на свете.

В свободных муках

странствия

можно найти клад

усыпанный золотом

знания

очень странных слов.

И дойдя до пика

перевала реальности –

выйти с другой стороны.

Прокладывая путь к

подсознательному

можно сорвать плоды.

Есть период в жизни,

когда у желаний

слишком много потерь,

что нету сил

терпеть давления.

Надо расстаться…

А затем,

стать тенью своей –

отпечатком на стенах.

Детство. Память юга снова уносит в горы.

Там каски погибших солдат,

спасение от потопа часто выходящих вод.

Кирпичный одноэтажный дом. Здесь рамы

поедают насекомые. Они поедают полы и

ноги – снова плесень.

Дом детства – разрушенная и пустая крепость.

Огород – десять соток. В памяти –

живая аллея плодов!

Сейчас же только проволока свисает,

да поросли сорняком все тропы.

Ночью, когда в округе начинаются пляски,

дом поглощает свет окон

своим прискорбным молчанием.

Светает вновь за окном. Прольётся ещё не один дождь,

погружая ум в воспоминания, в светлую пору юных лет.

Беззаботных. Упрямых. С трагедией слёз на щеках

и радости улыбок родительской заботы.

Так иногда бывает, что грусть хочет управлять и головой,

и телом,

но под рукой снова пустой листок, а значит,

что на месте стоит наше дело!

Время набирать массу густых слов в стремлении не ослепнуть.

Твёрдая (стылая) земля – напоминание, что не всегда

удобно копать. Для этого есть свой сезон ясности

внутреннего откровения.

Прочие мысли – стыд! В момент угасания всё больше

обманывается людей. Теплит себя идеей о новом веянии,

новом языке…

Но, как бы ни грубо было сказано, своя фантазия в голове

так и останется фантазией. Зритель же видит только голову,

похожую на ссохшийся листок; да этот взгляд безумный…

словно бесовской!

Все расходятся, и ты (еле живой) стоишь

под палящим солнцем, под знаменем природы,

где не в силах сказать ни слова.

Так и становишься заложником дерева,

в которое обязательно ударит молния.

Кощей искал так долго тишины

(завоевания и власть – темы прошлых дней)

Для него – старика, скопившего немного

золота,

есть единственная цель:

покинуть земли людей, посадить лес деревьев,

и уйти умирать в горы.

Всё забывается…

пустынный город блуждает

в собственной тени голых стен.

С надрывом тот

выслеживает мальчика,

что станет не мужчиной,

но голой стеной:

холодной и ровной;

Исполняющий волю

узаконенных праведников.

Себе блага творящих,

не ждущих.

Всей ночи помыслов личных,

под тенью идущих.

В заточении сидит господь,

он пленник разума людского.

Среди томов бескрайней

информации,

он был затерян, брошен всеми.

Туника белая смешалась с кровью;

всех помыслов дурных

нечистых прихожан!

Господь в умах стал просто

оправданием, для дел чужих –

под маской высшего закона.

Так серые будни

стали серыми днями.

Кто искал правды – тот отпустил.

Кто корыстен, не верен –

дарит свой поцелуй отцу небесному,

что сидит в темнице на узколобой

цепи.

Здесь никого.

Стоит пластинка на повторе

простого ритма.

Хозяин заведения, закрыв глаза,

слушает свои глухие мысли.

Нету больше преград.

Станцуй для меня историю

своих печальных глаз.

Среди руин бетона,

среди ночных фонарей:

чье-то эхо грохочет,

гложа эго своё.

Там, в темноте порока,

среди всей толпы зверей,

происходит акт любования

выдуманных масок людей.

Там, за кустами высокими;

там, где кусает смрадом –

обитают ночами пьяни,

что лишились судьбы иной.

В умах живёт лень и глупость,

вялость и грязные зубы.

Там, в темноте порока,

когда-то рождались люди.

Пьяная карусель

пропахла прошлым

и банальной скукой.

Лучше в тишине

послушать песни

шагов людей

за железной дверью

своих страшных снов.

Мучитель животных –

сам мученик с рождения,

распятый явью.

Где сила притяжения

тепла обошла его,

оставив напоследок –

холодные стены бетона

после расстрела.

Любые дары –

знак сомнений,

диапазон скрытых

подтекстов.

Любой дар –

признак лести,

он жаждет

взаимного ответа,