Я умоляю тебя, жди… но никогда не осмелюсь попросить об этом вслух, никогда не скажу тебе, потому что ты… Я не знаю! Я ничего не знаю – не знаю, что будет дальше, не знаю, что ты скажешь, не знаю, что случится. Я могу рисковать собой, но не тобой. Я люблю тебя, и буду кричать об этом внутри себя, не прошло ни минуты без мысли о тебе. Будь счастлива.
Пойми, это дело сейчас важнее всего. Если бы ты знала, что я уехал, чтобы создать этот город, я уверен, ты бы поддержала меня. Но я не могу сказать тебе, зачем я уехал: Ты поедешь со мной, а это опасно. Как только обо мне узнают, на меня тотчас объявят охоту. Я не хочу подвергать тебя такому риску. Но это лишь один вариант развития событий. Может быть, что ты, узнав о моем деле, рассмеешься, скажешь, что это глупости и оставишь меня… Прости, что я так сомневаюсь в тебе, я не имею такого права.
Прости меня за мое поведение тогда.. Я был так зол, но не на тебя, ни в коем случае так не думай. Я оставил тебя – эта мысль не давала мне покоя, она раздражала мой мозг, как раздражает назойливая муха своим жужжанием в ясный день. Я говорил, что ты свободна, боясь, что ты воспользуешься этой свободой. Ты улыбалась, была весела. Почему? Все, о чем я прошу тебя, люби меня.. Нет, нет.. Я не могу , не долен этого просить. Я люблю тебя.
«Так получилось» – я сказал тебе это, когда ты спросила, почему мы расстаемся. Я ответил. Прости меня.
Я люблю тебя. Жди меня, умоляю. Но ничего тебе не скажу»
"Ты замечала, что наши с тобой письма никогда не начинались с приветствия? Я думаю, это от того, что мы не прощались. Боюсь, теперь настало время. Я хочу, чтобы ты знала, что я не жалею ни о чем. Я безумно рад встречи с тобой, пусть даже мы сделали не все, что было в наших силах, чтобы помочь таким же как мы, но, будь уверена, этот город, который мы создали, поможет им, когда нас не будет в живых. Я люблю тебя. Ты не увидишь этого письма никогда. Пишу и не могу понять этого НИКОГДА. Ты знаешь, они решили наказать нас – убить на глазах друг у друга. Они, верно, совершенно не понимают, что я увижу тебя перед своей смертью, а это моё самое заветное желание. Так что они сделали мне своеобразный подарок.
Ты бы улыбнулась, когда прочитала это. Раньше я бы сомневался в том, что ты чувствуешь сейчас. Но теперь я точно знаю, ты разделяешь мои мысли. Ты всегда это делала. Сколько бы ошибок я ни допустил, ты всегда прощала меня, понимала, искала выход, даже если я практически сдавался. Больше не нужно никаких доказательств, мы всем доказали… Я люблю тебя. Может, мы увидимся?..на том свете! Смешно, быть ангелом и не знать, есть ли рай, впрочем, если есть хоть какой-нибудь потусторонний мир, мы будем там вместе.
Завтра мы увидимся, не могу дождаться завтра.
Помнишь, чем дальше – тем ближе»
Глава 9.
Все ответы находятся в тебе.
Ты знаешь больше, чем написано в книгах.
Но чтобы вспомнить это-
нужно читать книги, смотреть в себя,
слушать себя и доверять себе.
Л. Н. Толстой
Василий Трубецкой любил трудиться, за что бы он ни брался, все у него выходило ровно и складно, словно он был мастером в том деле. Мне представляется, что причиной таких способностей стала отнюдь не особая одаренность, данная свыше только ему одному во всем свете, а уникальный подход родителей к его воспитанию и образованию с самого рождения. Чтобы ни делал Василий: рисовал, лепил, строил, писал, готовил и так далее, – за все, что в итоге у него выходило, его в первую очередь хвалили и восхищались работой, даже если нос у собаки был кривой, пирог пересоленый, гвоздь вбит кривовато. И уже окрыленный своим успехом ребенок слушал замечания и бежал делать эту же работу, но с еще большим интузиазмом, ведь когда мы лучшие в какой-нибудь сфере, нам приятно возвращаться в нее снова и снова. Здесь я бы хотел поведать читателю интересный факт, на мой взгляд, у великого итальянского мастера Страдивари не получилось передать все секреты своего искусства собственным детям. Почему? Если вы хотите отбить желание чем-то заниматься у своего ребенка – говорите ему, как плохо у него это получается. Постоянно критикуя работу сыновей Страдивари полностью избавил их от любви к своему ремеслу.
Однако кризисы личности бывают у любого ребенка, и вот для Трубецкого этот кризис выразился в скептическом отношении к необходимости изучать литературу. Беседы Александры Михайловны никак не помогали, тогда Ольга приняла решение подтолкнуть брата к литературоведению сама, и начать стоило, как ей казалось, с совместного похода в школу, чтобы убедиться, что предмет преподается правильно, доступно и интересно. Без пятнадцати восемь утра Василий в костюме ожидал свою сестру, он был несколько смущен ее решением как маленького сопровождать его в школу, но любовь к ней и уверенность в благих намерениях помогали ему мириться с положением. Он терпеливо ждал, пока Ольга собирала свою сумку будто бы она тоже собиралась учиться, когда она закончила, Василий взял с нее слово, что она будет присутствовать только на уроке литературы и не станет привлекать к себе много внимания, афишируя их кровное родство.
Если вы помните, Трубецкой учился в спецальной школе для хранителей, дверь в которую находилась чуть дальше того самого лифта в Небесную канцелярию. Дверь эта вела сразу в коридор школы, он был такой же светлый и просторный, как в канцелярии. Вдоль всего коридора, протяженностью несколько километров, было расположено множество дверей, из которых выходили другие ученики других стран. Начиная со второго этажа, располагались учебные кабинеты для разных курсов: на втором этаже первые курс, на третьем этаже вторые курс и так далее. Всего школа насчитывала около пятнадцати тысяч учеников по полторы тысячи на курс, семьдесят пять классов в параллели. Всего восемь курсов. Помимо привычных для нас с вами предметов в международной школе хранителей изучали такие дисциплины, как учет человеческих ресурсов, планирование и дипломатия, межпланетное право, межвидовое право, международное судопроизводство и еще несколько, которые я, увы, запамятовал. Каждый студент изучал три языка- один язык своей страны и два дополнительно по выбору. Каждый новый курс дисциплины сменяли друг друга, уходили и приходили, и только один предмет длился все восемь лет обучения – литературоведение. Все произведения старались изучать на языке оригинала, конечно, учитывая изучаемые студентами языки. По выпуску из школы студенту выдавался тот образец документа об образовании, который катируется в стране проживания.
Поднявшись на восьмой этаж, так как Василий был на седьмом курсе, Трубецкие прошли к классу первой в расписании дисциплины, на счастье, это оказалась именно литература.
– Здравствуйте! – со звонком зашла в класс немолодая учительница, заполняя пространство своим энергичными словами и действиями, и сразу же атмосфера в кабинете и настрой учеников из расслабленного превратился в рабочий на сто процентов, – Записываем тему сегодняшнего урока: «Роль библейских глав в романе Булгакова. Философско-поэтические проблемы". Тема совести, – учительница сделала кроткую паузу, чтобы дети могли записать услышанное, и продолжила, – Сколько всего глав в романе?
Вверх взлетели руки, желающие дать ответ на вопрос, преподаватель указала на девочку за третьей партой, и та быстро и громко заговорила:
– Всего в романе 32 главы плюс эпилог.
Учительница одобрительно кивнула.
– Из них 4 главы о Понтии Пилате,– сказала она, стоя у первых парт,– всего это одна шестая романа, но эти главы являются его содержательным центром, – снова под запись,– В романе автор пытается решить важные философские вопросы. Что есть истина? Что движет человеком? Существуют ли какие-нибудь нравственные категории или человеком движет страх перед силой и смертью, жаждой власти и богатства?
Ребята старательно записывали каждое слово, выделяли что-то маркерами, карандашом подчеркивали строки в книге и ставили на полях восклицательные знаки.
