— Будьте благоразумны, Том.

— Хватит втирать мне тут насчет благоразумия! У тебя было шесть лет, у тебя были люди, мы приняли законы, черт возьми! Я дал тебе все, чтобы ничего такого не случилось, а теперь ты звонишь мне и говоришь, что оно-то как раз и случилось!

На другом конце провода повисла пауза. Потом вкрадчивый голос произнес:

— Может, не стоит по этому поводу заморачиваться?

— Тогда ты чертов идиот, Деннис. Говорю тебе, это катастрофа!

— Том, вы сейчас слишком расстроены. Давайте поговорим позже, вам надо остыть.

— Еще бы мне не расстраиваться! Ты только что сообщил мне, что все, над чем я работал, развалилось на хрен! Что, черт возьми, я должен сказать?

— Я позвоню позже. Обсудим.

— Ты чертовски прав. Обсудим.

Он с такой силой швырнул трубку, что вбежал личный секретарь, узнать, не случилось ли чего.

— Меня окружают идиоты и придурки!, — заорал на него премьер-министр. — А в остальном все прекрасно, просто чертовски здорово!

Затем он все-таки налил себе бокал шампанского и включил телевизор в своем кабинете, чтобы хотя бы примерно оценить ущерб. Сначала ему показалось, что он и в самом деле несколько преувеличил. Возможно, Арнольд все-таки прав. СМИ восприняли полученный материал как диковинку — этакий пример английской эксцентричности.

Но по мере того, как приближался вечер, разные источники все добавляли информации, и тон начал резко меняться. То, что было встречено с легкой насмешкой, теперь вызывало все большее уважение. К растущей тревоге премьер-министра Уоринга, новая история начала затмевать тщательно продуманное и срежиссированное освещение такого несущественного события, как похороны короля Эдуарда.

К четырем часам все телеканалы перешли на двадцатиминутные выпуски новостей. К пяти часам большинство из них и вовсе перекроили сетку вещания, занявшись историческими исследованиями и бесконечными комментариями о поиске таинственного нового короля. К шести часам все теле- и радиостанции в прямом эфире занимались только этим.

В Шестичасовом репортаже BBC Уоринг, окруженный сотрудниками и советниками, с отвисшей челюстью в ужасе наблюдал, как с заднего сиденья черного «Ягуара» появляется высокий смазливый молодой человек. Его встречали. Ни единого намека на скудоумие, умный, сдержанный. И что самое главное, даже на вид властный, такой царственный, что Уоринг испытал огромное желание всадить в него пулю. Человек улыбнулся, и все эти шакалы ни с того, ни с сего начали аплодировать.

Стюарт еще не успел открыть рот, а премьер-министр уже понял, что попал в беду. Когда же молодой король заговорил, Уоринг подумал, что «беда» — недостаточно сильное слово; он смотрел в лицо катастрофе. Вместо обычной королевской болтовни о долге перед народом и естественных привилегиях, этот самозванец с какой-то необузданной страстью заговорил о героическом прошлом и славном, вполне достижимом будущем. Удивительное дело, но он сумел изложить все это простыми, искренними словами, которые просто не могли не достичь цели.

Уоринг только головой качал, слушая, как будущий король говорит о Британии, которую собирается возглавить. Любой на его месте держался бы подальше от националистических настроений, а этот человек словно упивался ими, разжигая искру британской гордости простой, но убедительной честностью.

А еще хуже то, что делал он это без высокомерия, без малейшего намека на помпезность, просто и естественно. Ни единой нотки снисходительности, тщеславия или требования пиетета, обычно присущих королевским особам. Господи Боже, подумал Уоринг, этот педераст столь же скромен, сколь и приятен.

В общем, он видел потрясающий спектакль, да еще поставленный экспромтом, без суфлера и написанной речи! Конечно, Уоринг был уверен, что спектакль отрепетирован в каждом слове, в каждом движении. Это представление, разыгранное для камер проницательным и расчетливым выскочкой с пока еще неизвестными целями.

Премьер-министр не стал дожидаться окончания пресс-конференции. Он выключил телевизор и, повернувшись к своему штабу, тихим, размеренным тоном произнес:

— Этот человек представляет угрозу. — Кое-кто из молодых советников открыл было рот, собираясь возразить, но Уоринг жестом и мрачным взглядом остановил их. — Не знаю, чего он хочет добиться этим трюком, но уверен, больше ему в центре внимания не быть. Это был последний раз. — Он нашел взглядом вице-премьера: — Анжела, я хочу знать, кто за этим стоит. Я хочу знать, в какую игру они играют. Я хочу знать, чего они хотят.

Телфорд-Сайкс давно знала Уоринга, прекрасно понимала, когда можно возразить, а когда надо заткнуться и делать то, что ей говорят.

— Я займусь этим, — сказала она. — Немедленно.

Уоринг повернулся к своему пресс-секретарю.

— Хатч, этот медийный цирк нужно закрыть. Если он собирается лоббировать какое-то решение, пусть знает: его кампания провалилась. Он больше не получит эфирного времени, во всяком случае, не больше, чем любая реклама.

— Сделаем, — ответил Хатченс.

— Остальным, — сказал премьер, — заниматься делом. Соберите на него все, что сможете. Полное досье жду завтра утром.

— Сделаете заявление? — спросила Анджела Телфорд-Сайкс.

— И не подумаю, — пренебрежительно усмехнулся Уоринг. — Он указал на пустой экран телевизора. — Не собираюсь комментировать это дерьмо. Шутите? Пусть развлекаются. Когда у нас будет готов ответ, он должен разнести его в пух и прах.

Он отпустил всех и некоторое время сидел, глядя в темный экран и размышляя о том, что видел. Чем больше он думал, тем большее беспокойство овладевало им. Он встал и отправился в кабинет личного секретаря, где и замер на пороге. Де Вриса нигде не было видно, но две его помощницы — молодые незамужние женщины, имена которых он так и не удосужился запомнить, — сидели на краю одного из столов, наблюдая за репортажем о явлении короля.

— Он великолепен, — сказала одна из помощниц. — Этот шотландский акцент! Так бы и съела его прямо сейчас.

— А то! — с энтузиазмом согласилась ее коллега. — Я бы тоже не отказалась.

Реакция этих молодых женщин обрушила на премьер-министра ушат ледяного ужаса. Если всего минуту назад он был встревожен, то теперь его охватила паника. Две молодые женщины, готовые прыгнуть в экран, пускающие слюни при виде молодого самца, напугали его больше, чем все прочее. Ибо в них он увидел исход грядущей битвы.

Уоринг шагнул в комнату.

— Где мистер Де Врис?

Обе женщины вскочили, как ошпаренные.

— Извините, господин премьер-министр, мы просто…

Он поднял руку.

— Это мне не интересно. — Он изобразил пренебрежительную улыбку и взглянул на телевизор. — Согласен, он привлекательный. Я бы и сам увлекся.

— Мистер Де Врис вышел на минутку, — сказала старшая из двоих. — Сказал, что скоро вернется. Я сразу передам ему, что вы хотели его видеть.

— Передайте, пожалуйста, — ответил Уоринг, возвращаясь в свой кабинет.

Он подошел к столу и сел, но не мог сосредоточиться ни на одном из документов, ожидающих его внимания. Перед ним все еще стоял Стюарт, изливающей сердце и душу на головы телевизионщиков. Неслыханно! Реакция двух женщин в соседней комнате была надежным признаком того, что мир поглощал эту речь полной ложкой.

Раздался стук в дверь, и Леонард Де Врис сунул голову внутрь.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

— Курение — отвратительная привычка, Лео, — сказал премьер. — Однажды она тебя убьет.

— Вы правы, сэр, — беззаботно откликнулся личный секретарь. Подобный разговор возникал у них не в первый раз — Вам что-то нужно?

— Вызовите машину. К номеру 11. Я выйду через заднюю дверь.

— Сию минуту. Назвать пункт назначения?

— Я сам скажу водителю, — ответил премьер. — Если что-то произойдет, свяжетесь со мной по мобильному.

— Непременно, сэр.

Как только Де Врис исчез, Уоринг поднялся из-за стола, подошел к шкафу и достал темно-синее кашемировое пальто и перчатки. Затем прошел через систему коридоров к соседнему дому. Он подумал было переговорить с канцлером, но решил, что на мнение Адриана Бертона можно наплевать. Тот был просто шутом при премьере.