Урбан с трудом проталкивается через толпу. Воздев руки над головой, он тщетно призывает к миру и порядку. Его никто не слышит; слова епископа теряются в бурлящем водовороте ненависти. Из толпы вылетает кулак, и епископ падает на пол, из разбитого носа хлещет кровь.

Убей его! Убить узурпатора!

Грохот оглушительный. Толпа давит ближе.

— Убить его!.. Убить его!.. Убить его! — вопят они. Это песнь смерти.

Артур опускает голову и крепче сжимает меч.

И в этот миг хор разрозненных голосов покрывает один могучий голос. Короли замолкают. Многие таращатся вверх, не глас ли с неба они слышат, не рушится ли им на головы крыша собора?

Нет, это Мудрый Эмрис встал рядом с Артуром. Ошеломление прошло, и вот уже они снова вопят об обмане, колдовстве и требуют доказательств, словно им недостаточно меча в руках Артура. Толкаясь, толпа вываливается из храма во двор, где лежит в снегу замковый камень. Пламя факелов мечется. Меча в камне нет!

Погруженный в странные видения, Джеймс наклоняется к камню и, словно Фома Неверующий, вкладывает пальцы в каменную щель, и только в этот момент принимает то, что предстало перед его внутренним взором. Да, это правда, так оно все и было.

— Ты посоветовал мне подыскать на твое место кого-нибудь другого, — горько произнес Эмрис. — Нет другого, Джеймс. Тогда не было, и сейчас нет. Ты единственный.

— Вот почему ты привел меня сюда. Ты знал, что я вспомню.

— Надеялся, что ты вспомнишь. Тебе уже приходилось сталкиваться с подобным. Тогда ты нашел в себе силы принять бремя. Может быть, найдешь и теперь…

Джеймс смотрел на замковый камень и пытался представить бездну времени между тем зимним днем и этим. Помнить-то он помнил, а вот сделать рывок и перейти от того его состояния к сегодняшнему никак не получалось. Стоило представить сборище разъяренной знати современной Британии, требующее его крови, как по спине прокатывалась волна озноба. Но ведь однажды он уже победил. Победит и теперь.

Медленно поднявшись, Джеймс повернулся к своему верному советнику. В тот роковой день рядом с ним стоял Мирддин Эмрис, он и сейчас стоит рядом с ним. И будет стоять рядом, как бы не бесновалось сборище разъяренных грандов.

— Убедил, — мягко сказал ему Джеймс. — Я готов.

Эмрис улыбнулся.

— Ну что же, тогда начнем. Нам еще многое нужно успеть до твоего заявления. — Он собрался повернуться к выходу, но Джеймс удержал его.

— Погоди. Если нам предстоит битва, я хочу драться на своей территории — в Блэр Морвен. Там мы и сделаем заявление.

Глава 21

В это же время Стражи Колдстрима выносили гроб с телом короля Эдуарда из Картинной галереи и устанавливали на заднее сиденье катафалка. [Стражи Колдстрима — старейший полк в британской армии, сформированный в 1650 г. в Колдстриме, в Шотландии. В 1660 году полк принял участие в восстановлении монархии. Тогда же командир полка полковник Джордж Монк получил орден Подвязки, а его полку было поручено поддерживать порядок в Лондоне. После I Мировой войны полк получил звание гвардейского.] Одновременно молодой человек в темно-зеленом блейзере, черных брюках, белой рубашке прибыл в Уайтхолл, в офис председателя Специального комитета по передаче королевских полномочий. При нем был черный кожаный портфель и визитная карточка.

Войдя в вестибюль, он прошел через металлоискатель, предъявил вооруженному охраннику содержимое портфеля. Посетителя зарегистрировали и провели по коридору к красной двери, за которой располагался кабинет, обставленный очень современной и очень дорогой итальянской мебелью из титана и кожи. Стены покрывали шведские обои ручной работы и французские абстрактные картины. Администратор приняла посетителя, мельком глянула на визитную карточку и показала на одно из низких кожаных сидений, предлагая подождать.

Молодой человек еще устраивался, а администратор уже переговорила по телефону и сообщила, что председатель комитета готов принять посетителя. Она указала на дверь с именем Д. Тоули и сказала: «Входите. Вас ждут».

Молодой человек поблагодарил женщину, но сообщил, что подождет до назначенного времени. Женщина взглянула на часы и недоуменно заметила, что уже без четверти двенадцать.

— Вы очень любезны, — вежливо ответил молодой человек. — Но у меня инструкции. Я бы предпочел подождать.

Подобная же сцена с некоторыми вариациями происходила в офисах крупных газет, радио и телевизионных студий в Лондоне, а также в столичных районах Уэльса и Шотландии. 277 курьеров — молодых мужчин и женщин, одетых в одинаковые темно-зеленые блейзеры, с одинаковыми черными портфелями, — посетили разные приемные.

Каждый неизменно настаивал на точно указанном времени встречи — в полдень и ни минутой раньше. Все терпеливо ждали с портфелями на коленях. Некоторые из них вместе с сотрудниками офисов смогли посмотреть телевизионный репортаж о похоронах короля Эдуарда.

На экранах небольшая колонна черных машин — катафалк и три лимузина — медленно двигалась по пустынным улицам серым дождливым ноябрьским утром. Никаких конных гвардейцев или экипажей с королевской символикой, никаких цветов и венков, никаких скорбных месс для заплаканных прихожан. На улицах малолюдно, большинство горожан предпочли наблюдать за траурной церемонией по телевизору, уж больно погода не располагала торчать на улице. Немногочисленные пешеходы если и скорбели, то лишь из-за того, что полиция перекрыла улицы. Они терпеливо ждали, пока проедет кортеж и уберут заграждения.

Катафалк прибыл в Вестминстерское аббатство, гроб внесли и установили на низкую подставку. Обширный неф ярко освещали лампы телевизионщиков. Немногочисленные друзья и родственники покойного, разбавленные правительственными и бывшими королевскими чиновниками, заняли несколько сидячих мест. В целом контингент скорбящих выглядел мрачновато и довольно презентабельно. Премьер-министр Уоринг, его заместитель, министр внутренних дел и канцлер казначейства, а также супруги и прочие члены семейств занимали первые места; депутаты от оппозиционной партии во главе с Хью Гриффитом расположились позади них.

Диктор сказал несколько слов о древней часовне, после чего началась церемония прощания. Настоятель аббатства зажег единственную большую свечу в изголовье задрапированного черной тканью гроба и сделал знак органисту. Звуки гимна заполнили неф. Букмекеры получили несколько телефонных звонков от людей, готовых поставить деньги на то, не был ли этот последний для Тедди гимн также и первым, который ему довелось услышать. Пари не приняли, и вовсе не потому, что условия показались агентам маловероятными, а потому, что в связи со смертью короля некому было подтвердить или опровергнуть результат.

После гимна настоятель прочитал фрагмент из Псалтири и предложил собранию помолиться, взывая к милосердию Господа Всемогущего. О том, что усопший был непростым человеком, в молитве не говорилось ни слова. После молитвы певица-сопрано из Английской национальной оперы спела болеро Равеля, — многие ошибочно считали эту музыку любимой мелодией короля Эдуарда при жизни.

Затем последовала длинная проповедь каноника собора св. Павла, достопочтенного Персеваля Престон-Джайлса. Каноник главное внимание уделял тому, чтобы его голос звучал максимально ровно и равнодушно. В проповеди делался упор на то, что, хотя по земным меркам, Эдуарда нельзя считать особенно благочестивым человеком, по меркам небесным усопший король ничем не хуже любого другого грешника. Каноник бубнил долго, но в какой-то момент вдруг решил, не перегнул ли он палку и попытался исправить положение, предложив собранию заглянуть в себя и решить, насколько они сами соответствуют Божьим критериям. У него получалось, что доказательством благочестивой жизни является не то, насколько хорошо она прожита, а то, как ее воспринимали другие. Достопочтенный Престон-Джайлс предположил — да нет, он был почти уверен, — что Эдуарда любили. Благоразумно отказавшись называть имена этих благожелателей, он быстро перешел к заключительному пункту и поведал собравшимся, что смерть — этот Великий Уравнитель, — не различает рангов, а потому каждому христианину надлежит содержать свой внешний и внутренний дом в порядке, поскольку никто, ни принц, ни бедняк, не ведают, когда их призовут к престолу Божьему для Последнего отчета.