Боль терзала меня неимоверно. Я кричал, молотя кулаками по вонючей шкуре. Боль катилась по мне волнами, в глазах темнело, хотя, казалось бы, куда уж темнее! Жизнь уходила, и я знал, что дышу в последний раз.

— Господи Боже! — взмолился я, — помоги мне!

Никогда в жизни я не молился с такой истовой силой. Не успели слова слететь с моих губ, как рядом возник Герейнт.

Он словно завис в воздухе, прежде чем упасть на спину чудовища и вонзить меч по самую рукоять в тело монстра. Выдернув меч, он нанес еще несколько ударов.

— Господи! Этот молодой дурень убьет себя! — подумал я, отчаянно дергаясь и пытаясь высвободить ноги.

Меч Герейнта описал красивую дугу и ударил зверя в затылок. Мерзкое существо содрогнулось, тварь взревела громче прежнего. Пасть распахнулась и я выпал на землю. Упал, перекатился, чтобы не быть затоптанным.

Левая нога не слушалась. Я подтянулся на руках и локтях и уполз в кусты. Оглянулся через плечо и увидел меч Герейнта, точащий из черепа чудовища. Монстра завопил, только на этот раз в его хриплом реве звучала мука. Звук, казалось, разрывал мир на части. Пришлось зажать уши руками и вжаться в землю, лишь бы не слышать этот ненавистный звук.

Не могу точно сказать, что было потом. Очнулся я в лесу. Стояла тишина. Черный зверь ушел, я остался один. Бок болел, словно я получил удар копьем, нога горела. Дышать было так больно, что все силы уходили на то, чтобы не потерять сознание.

Во мне бурлил страх, но я боялся и раньше, и в таких же сложных обстоятельствах. Призвав себя к спокойствию, я откинулся на спину и некоторое время прислушивался. Тихо. Я попытался встать. Нога наградила меня таким взрывом боли, что я снова упал.

Борс и Герейнт ищут лошадей и скоро вернутся, сказал я себе. Они меня не бросят. Пришлось повторять это снова и снова, и все равно верилось плохо.

Боль в ноге отвлекала от боли в боку. Кое-как я встал и прислонился к стволу дерева. Потянулся, чтобы ощупать место, где болело сильнее всего. Рука стала липкой и влажной от крови. Я попытался шевельнуть ногой и только огромным напряжением воли не закричал от боли, молнией ударившей в голову. Но зато выяснил, что нога не сломана и повинуется приказам.

Нож оставался на поясе, но меча не было; копье исчезло вместе с конем. Ножом я ухитрился отрезать полосу от туники и перевязать ногу, чтобы остановить кровотечение.

Усилие утомило меня безмерно. Затянув узел, я лег на спину, задыхаясь. На ум пришел фрагмент псалма Мирддина, и я предпочел произнести это вслух. В темном лесу, лежа на спине, весь перемазанный собственной кровью, я прохрипел:

Господь — твердыня моя и прибежище мое,

Избавитель мой, Бог мой, — скала моя;

На Него я уповаю; щит мой,

Рог спасения моего и убежище мое...

Слова утешали. Я всего лишь произнес их вслух в этом мрачном месте, и ощутил странное успокоение, поэтому продолжил:

Он простер руку с высоты и взял меня,

И извлек меня из вод многих;

Избавил меня от врага моего сильного

И от ненавидящих меня, которые были сильнее меня…

Мне казалось, что призывать Великий Свет в таком месте — это и есть достойное сопротивление. Что-то шевельнулось в сердце и часть мужества вернулась ко мне. По правде говоря, я удивился тому, что мне удалось запомнить слова псалма. Ощущая себя почти бардом, я послал темному лесу следующие слова:

Цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня.

В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал.

И Он услышал от чертога Своего голос мой,

и вопль мой дошел до слуха Его.

Чудо чудное! Как только я произнес последние слова, в лесной чаще передо мной забрезжил свет, такой бледный и тусклый, что я поначалу решил, что мне привиделось. Я всмотрелся, и слабое мерцание пропало, но тут же возникло снова. Я приподнялся на локтях и всеми силами души попытался удержать видение, лишь бы не оставаться в темноте одному. Я попытался вспомнить остальные слова молитвы Мирддина. Как там было?

… Он смотрел…

Нет, не так…. Боль в ноге мешала сосредоточиться. Я глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки. Слова приходили обрывками, но я тут же произносил их.

… но Господь был мне опорою.

Он вывел меня на пространное место и избавил меня,

Ибо Он благоволит ко мне.

Пока я бормотал, слабое свечение успело превратиться в ровный свет, подобный сиянию луны в тумане зимней ночью. Я все хрипел слова псалма, надеясь, что свет разгорится ярче, но он так и оставался слабым жемчужным мерцанием, и становиться сильнее не собирался.

Я замерз. Холод пробирал до костей. Влажная одежда липла к телу, и я начал дрожать. Но каждое содрогание вызывало приступ боли, поскольку нога тоже вздрагивала. Я стиснул зубы, всеми силами стремясь удержать видение мерцающего света.

Не знаю, долго ли я пролежал там, дрожа от боли и холода, скрежеща зубами и молясь, чтобы это слабое свечение не исчезало. Наверное, долго, потому что я успел подумать, что Герейнт и Борс пропали, и я остался в одиночестве. Как только это подозрение переросло в уверенность, я решил попытаться встать и двигаться в направлении света.

Я поискал глазами вокруг, вдруг отыщется что-нибудь наподобие посоха. Нашел. Гнилая кора отвалилась, но под ней дерево оказалось достаточно прочным, чтобы выдержать мой вес, и я сделал попытку встать на ноги. Раненая нога отзывалась болью на малейшее движение, но я стиснул зубы и двинулся вперед.

Прежде чем боль сделалась невыносимой, мне удалось сделать несколько шагов. Потом пришлось присесть и отдохнуть. Отдышался и побрел дальше. Теневой зверь проложил для меня широкую дорогу. Идти было бы совсем легко, если бы не пришлось останавливаться возле каждого уцелевшего дерева и отдыхать.

Вот так, с остановками, я и двигался по тропе. Несмотря на холод, я вскоре вспотел от боли и напряжения, дыхание вырывалось изо рта и собиралось призрачными облачками вокруг головы. Я все время прислушивался к любому звуку в лесу. Ждал, не вернутся ли Герейнт с Борсом. Или черный зверь.

Но нет. Я был один. Опять накатил страх, но я загнал его поглубже и пошел дальше, ругая товарищей за то, что они так долго ищут лошадей. Почему я считал, что они отправились на поиски — не могу сказать. Мне хватало своих бед, так что просто ни о чем больше думать не хотелось. А между тем, они ведь могли лежать раненые или мертвые в лесу где-то рядом, но я почему-то об этом не подумал.

— Господи, прости дурака, — вздохнул я вслух, а затем все-таки помолился о безопасности моих друзей. Вот этими делами я и занимал голову, пока бред на слабое свечение впереди.

Тропа слегка свернула, и я вышел к сплошным зарослям ежевики — нагромождению колючих веток. Даже каменная стена не остановила бы меня лучше. Но чудовище врезалось в эту стену и в слепой ярости проделало в ней рваную брешь. Хотя я все еще не видел источник света, но, кажется, он располагался где-то по ту сторону живой изгороди.

Я постоял, опираясь на свой кривой посох, разглядывая заросли. Пульсация в ноге превратилась в устойчивую ровную боль, а в боку у меня, казалось, разложили костер. В одно и то же время я дрожал от холода и потел от напряжения. Пришлось закрыть глаза и сильнее опереться на посох.