Я взглянул на Пери, слушавшую чтеца так, словно он был единственным живым существом в этом зале, и представил ее Ферейдуном, освобождающим народ от злых сил. Мне подумалось, что не случайно величайшая поэма Фирдоуси делает героями троих — мать, кузнеца и правителя. Не добивайся они этого вместе, как можно было бы победить?

Конец месяца поста — всегда время радости и щедрости. Я воспользовался случаем и спросил Пери, могу ли я послать за Джалиле, и она дала милостивое соизволение привезти ее после новогодних праздников, когда начнут обучать новых служанок для гарема. К тому времени я уже получу изрядную часть моего выросшего жалованья. Так как до Нового года было почти три месяца, а восшествие нового шаха могло нарушить все обещания, я решил не делиться подробностями с Джалиле, пока все не определится в точности. В последний раз она была так огорчена новой отсрочкой, что я не хотел ранить ее снова. Вместо этого я написал, что дела во дворце устраиваются и я полон надежды, что к весне все решится.

Сразу после Рамадана Мохаммад Ходабанде прислал своих людей, чтоб подготовить дворец для себя и своей семьи. Они встретились с Анвар-агой, разрешившим евнухам из их числа осмотреть здания на площади гарема, тщательно обследовав покои на предмет острых углов, неожиданных поворотов лестниц или открытых балконов, представляющих опасность для слепого человека. Евнухи, посоветовавшись с дворцовыми строителями, предложили свои изменения.

Затем во дворце появились доверенные Мохаммада Ходабанде, прибывшие куда большим числом, с ними были воины. Нам с Пери объяснили, что они посланы удостовериться, что все перемены сделаны. Однако вечером Анвар-ага прислал Пери записку, что в казначействе разгорается ссора, и Пери послала за дядей, а меня отправила в бируни — выяснить, что происходит.

Закутавшись в теплый халат, я поспешил к Залу сорока колонн, по пути вспоминая, как ратники давили сапогами розовые кусты, и от души надеясь, что не увижу нового столкновения. День был холодный и сырой, на деревьях тяжело лежал снег. Перед казначейством, как я и ожидал, черкесы Шамхал-ха-на вместе с таккалу несли караул. Они притопывали и подпрыгивали на месте, чтоб согреться. Но перед ними стоял еще один вооруженный отряд.

— Будущий шах приказал, — сказал их старший, выдыхая густой пар.

Я узнал в нем одного из остаджлу.

— Мне приказано стоять здесь, — ответил начальник черкесской стражи.

Воины смотрели друг на друга, держа руки на оружии.

— Салам алейкум, храбрые воины, — сказал я самым своим повелительным голосом. — Шамхал-хан уже едет сюда. А до этого уважайте спокойствие дворца. Вы что, уже забыли, что случилось в прошлый раз, когда кучка вояк затеяла тут выяснение отношений?

Я красноречиво показал в сторону тюрьмы. На мгновение они унялись и согласились дождаться Шамхала. Я помчался к Пери с новостями. Они с дядей совещались с мирзой Салманом.

— Госпожа, прошу вас изменить свое намерение, — услышал я слова мирзы Салмана по его сторону занавеса.

— Каковы ваши доводы?

— Первое, что новый шах захочет знать, — насколько вы покорны его велениям.

— Но это же ужасно.

— Полагаю, что неподчинение приведет к худшим последствиям.

— Разве не видно, что так начинается племенная свара? Остаджлу снова пытаются взять верх. Мы не можем этого позволить.

— Но шах может благоволить, кому он пожелает.

— Вы подчиняетесь приказам, даже если они нелепы?

Шамхал гулко хохотнул:

— Конечно, подчиняется.

— Какой дурак это сказал? — поинтересовался мирза Салман.

— Я, Шамхал, а дурак теперь ты.

Шамхалу разумнее было вести себя осторожней. Мирза Салман стал слишком силен, чтоб сносить оскорбленья.

— Ваш вопрос напомнил мне одну из историй «Шахнаме», о шахе Ковусе, — ответил он спокойно. — Помните, как он решил изобрести летающую машину и парить, словно птица? Рустам решил, что это глупость, но помогал шаху, пока тот не разбился в неудавшемся испытании. Урок здесь в том, что пока ты на службе, то должен исполнять все решения повелителя, даже если они кажутся неверными.

— Так я должна рисковать нашими деньгами и позволить племенам начать резню, только чтоб доказать Мохаммаду, что я его слуга?

— Да, госпожа. Таково мое мнение.

Пери повернулась ко мне спросить, что я думаю.

— Он прав, — шепнул я. — Давайте убедимся, что новый шах вас любит и доверяет вам, прежде чем вы воспротивитесь ему.

Лицо Пери потемнело.

— Мохаммад слишком слаб, чтоб противостоять чему-то, — шепнула она в ответ.

— А его жена?

— Она всего лишь женщина, — ответила она, а ее дядя засмеялся.

Уже громче она сказала мирзе Салману:

— Я благодарна за ваши советы, но ради блага страны не могу их принять. Людей Мохаммада немедленно отослать.

Долгое молчание по ту сторону занавеса: Пери ждала, нетерпеливо дергая нить бахромы своего пояса.

— Досточтимая повелительница, я умоляю вас не противоречить его приказам. Неужто вы хотите быть отстраненной, как в прошлый раз? — наконец сказал мирза Салман.

— Но ведь я же права! — отвечала Пери, и отчаяние усиливало ее голос. — Если остаджлу возьмут верх, они почувствуют себя вправе добиваться уступок. Кроме того, откуда я знаю, что они надежны как охрана? Я отказываюсь рисковать достоянием страны.

— Госпожа, а если оставить казначейство под охраной всех трех племен — черкесов, таккалу и остаджлу?

Я подумал, что это отличное решение. Пери может показать, что подчинилась приказанию, сохраняя преимущество во власти.

— Отличная мысль! — шепнул я.

Она не обратила на меня внимания.

— Они передерутся между собой, — сказала она мирзе Салману.

— Ваше решение может развязать во дворце внутреннюю войну, — настаивал мирза Салман.

— Мой ответ — нет.

— Как же тогда вы собираетесь усмирить их? — спросил он.

— Об этом позабочусь я, — сказал Шамхал. — Есть вещи, для которых таджик-управитель не годен.

Оскорбление было жестким, как вкус металла.

— Дядя, — прикрикнула Пери, — таджики и тюрки смешались в крови Сефевидов, и ты это знаешь! Как одни смогут жить без других?

Во мне также текли обе крови, и я должен был согласиться.

— А что тогда черкесы? — огрызнулся мирза Салман, но мудро не стал продолжать.

Все мы знали, что черкесы и грузины, недавние пришельцы в сравнении с кызылбашами, старались проложить себе дорогу на лучшие места.

— А что с черкесами? Мы такие же свирепые, как и другие, — сказал Шамхал.

— Мы все иранцы, — осадила их Пери.

— Если бы только все племена так думали… Каждый добивается преимуществ для своих: остаджлу для остаджлу, черкесы для черкесов. Неужели так будет всегда? — спросил мирза Салман.

То есть, другими словами, приняла ли Пери сторону дяди против него.

— Нет, — ответила она. — Но мое решение о казначействе остается.

Повисла долгая, удручающая пауза.

— Ради бога, царевна! Это ошибка, — сказал он.

— Я согласен с мирзой Салманом, — настойчиво прошептал я, хотя испытывал при этом непростые чувства: он же не сказал мне, как хорошо знал счетовода, убившего моего отца.