Насколько Олив знала, Гуннар тоже мало кого подпускал близко к сердцу. У него были любовницы, список которых она успешно (успешно? – ничего себе ирония!) пополнила. Но они действительно знали друг друга очень хорошо. И прямо сейчас она хотела бы доверить ему свои горести, но он был их источником и не должен обо всем узнать. Гуннар заставил ее почувствовать себя виноватой за шпионаж, и это было нелепо. Его отец, безусловно, привил ему те же ценности, что и ей. Когда дело доходило до бизнеса, ценились любые средства для достижения цели, ее отец ясно дал это понять. Ведь Магнус всегда действовал таким же образом – напористо и уверенно.

– Я собираюсь отомстить тебе. – Он сказал это как бы между прочим. – То, что ты сделала, незаконно.

Олив резко стало плохо, у нее закружилась голова. И что еще хуже – она чувствовала себя виноватой. Потому что Гуннар был зол, и этого она ожидала. Но возникло ощущение, что она… разочаровала его. Отец не учил ее, как отступать. Он всего лишь научил ее копать глубже в любой сложной ситуации. И прямо сейчас было важно защищать себя. Потому что, скорее всего, она беременна.

Олив отбросила крекеры.

– Этот проныра, Джейсон, он сдал меня, не так ли?

Олив резко встала, готовясь дать отпор. Но внезапно голова закружилась. Напряженный и взволнованный взгляд Гуннара – последнее, что она увидела перед тем, как рухнуть в обморок.

Гуннар никогда не считал Олив слабой. Но вот она была здесь, упала в его руки, потеряла сознание, и он знал, что это не было уловкой с ее стороны. Потому что губы не синеют по мановению волшебной палочки. И не было никаких сомнений в том, что он должен принять меры для ее спасения. Гуннар поднял Олив на руки и вынес в приемную. Работники смотрели на него так, как будто он убил ее.

– Она упала в обморок, – сказал он во весь голос, – у кого-нибудь есть вода?

Никто не вытягивался по стойке смирно. Никто не предпринимал никаких движений, чтобы позаботиться о самочувствии своего явно нездорового босса. Проблема с алкоголем, сказал Джейсон, но дело было явно не в спиртном Олив выглядела совершенно больной. Гуннар шел сюда в крайне злом состоянии из-за того, как ошибался в ней. Он мечтал задушить ее, а потом обнаружил, что она сидит под столом и ест крекеры. Что-то тут было совсем не так. Эта странная женщина заставила его ослабить бдительность. Он должен был задаться вопросом, не вела ли она какую-то аферу все это время. Может, она все это время притворялась грозной и непреклонной, хотя на самом деле была мягкой и пушистой. Он хотел защитить ее так же сильно, как и сразиться с ней.

Однажды он принес Олив кексы, и все началось как шутка, а потом его позабавил тот факт, что она их ожидала. Он начал испытывать к ней чувства. И она предала его. Что-то важное в его душе сгорело, осталось лишь выжженное пепелище. Он собирался жить в одиночестве, никому не доверяя и никого не подпуская близко к себе.

– Гуннар знал, что на свете существует много добрых, хороших и порядочных людей. И все же никого не подпускал близко к себе. Но Олив все изменила. Он был слишком уверенным в своей способности разбираться в людях. Гуннар позволил ей проникнуть в свое сердце. Никогда больше он не впустит никого в свою душу. Даже сейчас, хотя чувствовал себя обязанным заботиться о ее здоровье, он ожесточился против нее. Против этих чувств. Он нес ее обмякшее тело через вестибюль ее высотного офисного здания и вышел через вращающиеся двери. Его водитель подъехал к обочине. Где ближайший кабинет частного врача? Я не знаю, что с ней такое. Она упала в обморок прямо мне на руки.

– Вы ее отравили? – спросил водитель.

Все знали о его соперничестве с Олив. Их соревнование за контракты часто воспринимали как шоу. И иногда он думал, что люди пересматривают их публичные прения просто для того, чтобы насладиться шоу. Гуннар думал о том, чтобы отказаться от этой части бизнеса, но… ему нравилось соперничать с Олив. Нравилось быть с ней.

Теперь это была такая очевидная слабость, что ему стало стыдно. Нужно было отвезти Олив к врачу. Сейчас ему явно стоило забыть о соперничестве. Он отнес ее обмякшее тело к краю тротуара и рывком открыл пассажирскую дверь и усадил ее на сиденье. Затем сел рядом. Он закрыл за собой дверь, и в первый раз девушка пошевелилась.

– Мне плохо, – сказала Олив.

– Если тебя стошнит в мою машину, будет большой штраф за уборку.

– А что, если меня вырвет тебе на колени? – спросила она.

– Я не знаю. Никто никогда этого не делал.

Сейчас умру, – повторила Олив, и это признание заставило его сердце сжаться, потому что всякий раз, когда видел в Олив хоть каплю беззащитности за образом жесткой бизнес-леди, он тут же чувствовал себя воином, викингом. Ему сразу хотелось вмешаться и защитить ее от любой опасности. Защитить от самого себя в том числе.

– Я сказал, что разорю тебя, а не убью.

Олив полулежала на сиденье, прижав руку ко лбу. И внезапно осознала, что понятия не имеет, что происходит.

– Куда мы едем?

– Я везу тебя к врачу, глупая ты женщина. Ты упала в обморок.

– Нет, – сказала она, внезапно принимая сидячее положение, – мне не нужно к врачу. Выбрось меня в канаву. Ты хочешь отомстить, верно? Оставь меня на холоде!

– Ты рухнула в мои объятия в своем кабинете. Я нашел тебя на полу, когда ты ела крекеры. Возможно, у тебя обезвоживание.

– Я думаю, что упала в обморок из-за твоих угроз. Отвезешь меня к врачу – тебе не поздоровится.

Он удивленно приполнял бровь:

– Почему-то я не думаю, что доктор обнаружит, что я являюсь причиной всех твоих бед.

Олив рассмеялась истеричным смехом и долго не могла остановиться. И он понятия не имел почему.

– Классно ты пошутил. Действительно. Высокое искусство. Отличная комедия.

– Олив, – сказал Гуннар, теперь его тон был почти официальным, – что происходит?

– Ты тот, кто знает все. Почему бы тебе не рассказать мне подробности? Включая то, как ты планируешь погубить меня.

– Все очень просто. Я хочу, чтобы «Эмбиент» стала дочерней компанией «Магнума».

Наказание должно было оказаться соразмерно проступку, хотя даже сейчас под его яростью скрывались жалость и непонимание.

– Ты хочешь купить меня? Я думаю, что это действие нарушает множество антимонопольных законов, Гуннар. И тебе ни за что не позволят так поступить.

– Я не согласен. Есть и другие крупные технологические корпорации. Такие же влиятельные, как твоя. И в любом случае у моей компании есть и другие способы влияния.

– Почему я должна соглашаться на это?

– Потому что альтернатива – судебное разбирательство, которое вполне может окончиться тюрьмой. Ты совершила серьезное преступление.

– Ты действительно хочешь, чтобы меня арестовали?

– Твой отец добивался бы ареста моего отца в подобной ситуации. И ты думаешь, что я должен щадить тебя, потому что ты женщина?

Олив презрительно фыркнула:

– Какая невероятная жестокость.

Он видел: она на самом деле не верила, что он сделает это.

– Неправильно с твоей стороны совать нос в мои дела и затем соблазнять меня.

– Ха! Соблазнять тебя. В последний раз, когда я читала сплетни в Интернете, не у меня был целый форум, посвященный моему сексуальному мастерству, Гуннар. Так что если кто и соблазнял…

– Разве я снял рубашку посреди своей гостиной?

– Нет. Но некоторые люди сочли бы тонны шоколадных кексов, которые ты мне дарил, знаками симпатии.

– Я не собираюсь этого отрицать.

– Чего я хотела, – сказала она, наклоняясь, – так это завершить то, что не успел отец. Я больше не желала тебя видеть. Я мечтала выйти на первое место в бизнесе, и я хотела разобраться… Чтобы закончить наше вечное противостояние. Потому что ты знаешь, Гуннар, если прения с человеком, который переходит дорогу в каких-дибо деловых вопросах, возбуждают меня больше поцелуев с другим мужчиной, что-то явно идет не так. Я просто хотела покончить с этим безумием. Вот и все.