Мимо прошли двое рабочих, они окинули Гарри враждебными взглядами. Еще бы, он был в хорошо сшитом пиджаке и галстуке. На углу площади он заметил церковь, сожженную, вероятно, в 1936-м. Богато украшеный фасад еще стоял, но крыша обвалилась, сквозь поросшие сорняками оконные проемы виднелось небо. Крупное объявление, написанное ярким карандашом, сообщало, что месса проводится в соседнем доме священника. Оттуда доносились слова Символа веры. ¡Arriba España! – «Вперед, Испания!» – таким призывом завершалось объявление.

Гарри уже немного ориентировался. Если пойдет вверх, окажется на Пласа-Майор. По пути находился «Эль торо» – бар, где они познакомились с Педро, некогда прибежище социалистов. Он отправился туда, на узкой улице его шаги подзвучивало гулкое эхо, приятный вечерний ветерок холодил кожу. Хорошо, что он решил прогуляться.

«Эль торо» был на месте, снаружи болталась вывеска в форме головы быка. Гарри немного помялся у дверей и вошел. За девять лет тут ничего не изменилось: бычьи головы на стенах, старые черно-белые, пожелтевшие от табачного дыма афиши с объявлениями о давнишних корридах. Социалисты не одобряли это развлечение, но вино у хозяина было хорошее, и он оказывал им поддержку, так что они тоже слегка ему потакали.

Внутри сидело всего несколько завсегдатаев, пожилых мужчин в беретах. Они недружелюбно уставились на Гарри. Молодого энергичного хозяина заведения, которого Гарри помнил снующим взад-вперед за стойкой бара, теперь не было. Вместо него там стоял коренастый мужчина средних лет с тяжелым квадратным лицом. Он вопросительно склонил голову:

– ¿Señor?

Гарри заказал стакан красного вина, порылся в кармане в поисках непривычных монет, на которых были изображены, как и повсюду, фалангистские ярмо и стрелы. Бармен поставил перед ним напиток.

– ¿Alemán? – спросил он: немец?

– No. Inglés.

Бармен приподнял брови и отвернулся. Гарри отошел от стойки и сел на лавку, взял брошенный кем-то экземпляр фалангистской газеты «Арриба» – тонкая бумага зашуршала у него в руках. На первой полосе фотография: испанский пограничник жмет руку немецкому офицеру на Пиренейской дороге. В статье говорилось о вечной дружбе и о том, как фюрер и каудильо будут вместе решать будущее Западного Средиземноморья. Гарри глотнул вина, оно было терпкое и кислое, как уксус.

Рассматривая снимок, это безмолвное торжество Нового порядка, он вспомнил, как однажды сказал Берни, что отстаивает ценности Руквуда. Вероятно, тогда его слова прозвучали напыщенно. Берни досадливо рассмеялся и ответил, что Руквуд был тренировочной площадкой для капиталистической элиты.

«Может, и так, – подумал Гарри, – но эта элита лучше гитлеровской».

Несмотря ни на что, это правда. Ему вспомнились сюжеты кинохроники о том, как в Германии старые евреи подметали улицы зубными щетками под смех толпы.

Он поднял взгляд. Бармен тихо разговаривал с парой пожилых мужчин. Они то и дело поглядывали на него. Гарри заставил себя допить вино и встал.

– Adiós, – попрощался он, но ответа не последовало.

Теперь на улице было более многолюдно: хорошо одетые офисные работники, представители среднего класса, расходились по домам. Гарри прошел под аркой и остановился на Пласа-Майор, в центре старого Мадрида, где устраивались праздники и объявляли приговоры. Два больших фонтана не работали, однако вокруг широкой площади по-прежнему располагались кафе, за маленькими уличными столиками тут и там сидели конторские клерки – кто с кофе, кто с бренди. Хотя даже здесь витрины магазинов были полупустые, а краска облезала со стен старых зданий. Нищие жались к дверям заведений. По площади кружила пара гвардейцев.

Гарри стоял в нерешительности и раздумывал, не выпить ли кофе. Зажигались уличные фонари, слабые и белесые. Гарри помнил, как легко заблудиться на узких улочках или подвернуть ногу, угодив в выбоину на дороге. К нему приблизилась пара нищих. Он отвернулся.

Миновав площадь, Гарри заметил, что шедшая впереди женщина застыла на месте спиной к нему: дорогое белое платье, рыжие волосы прикрыты шляпкой. Он тоже остановился, удивленный. Это точно была Барбара. Это ее волосы, ее походка. Женщина снова двинулась вперед и быстро свернула в боковую улицу; она явно спешила, и вскоре ее фигура уже превратилась в смутное белое пятно в сумеречной тьме.

Гарри кинулся было за ней, потом остановился на углу в нерешительности. Едва ли это Барбара, зачем ей здесь оставаться? И она никогда бы так не оделась.

В то утро Барбара проснулась как обычно: когда часы на церкви напротив пробили семь. Ощутила тепло Сэнди рядом с собой, ее щека лежала на его плече. Она пошевелилась и нежно закряхтела, как ребенок. Потом вспомнила, и ее пронзил стыд. Сегодня у нее встреча с доверенным лицом Маркби – кульминация всей той лжи, которую она ему наплела.

Сэнди повернулся с улыбкой, глаза у него от сна припухли.

– Доброе утро, дорогуша.

– Привет, Сэнди.

Она нежно провела рукой по его небритой колючей щеке.

– Нужно вставать, – вздохнул он. – У меня встреча в девять.

– Позавтракай хорошенько, Сэнди. Пусть Пилар что-нибудь тебе приготовит.

Он потер глаза:

– Ладно. Я возьму кофе по пути. – Сэнди наклонился к ней с игривой улыбкой. – Оставлю тебя с твоим английским завтраком. Можешь съесть все кукурузные хлопья.

Сэнди поцеловал ее – усы щекотнули верхнюю губу, – встал и открыл платяной шкаф рядом с постелью. Пока он стоял и выбирал одежду, Барбара наблюдала, как играют мышцы на его широкой груди и плоском рельефном животе. Сэнди не делал специальных упражнений и ел что придется. Как ему удавалось сохранять фигуру, оставалось загадкой. Заметив, что Барбара разглядывает его, Сэнди улыбнулся уголком рта, как Кларк Гейбл:

– Мне вернуться в постель?

– Тебе нужно идти. Что сегодня, Еврейский комитет?

– Да. Прибыло пять новых семей. Без ничего. Из вещей только то, что им удалось унести с собой из Франции.

– Будь осторожен, Сэнди. Не огорчай режим.

– Франко не до антиеврейской пропаганды. Ему приходится поспевать за Гитлером.

– Лучше бы ты разрешил мне помочь. У меня гораздо больше опыта в работе с беженцами.

– Это занятие для дипломатов, а не для женщины. Ты знаешь, как относятся к этому испанцы.

Барбара серьезно посмотрела на него:

– Это хорошее дело, Сэнди. То, чем ты занимаешься.

– Замаливаю грехи, – улыбнулся он. – Вернусь поздно, у меня встреча в горном министерстве на весь день.

Сэнди отошел к туалетному столику. На таком расстоянии его лицо потеряло четкость линий: Барбара была без очков. Он повесил костюм на спинку стула и, мягко ступая, прошел в ванную. Барбара потянулась за сигаретой и курила лежа, пока он мылся. Сэнди вернулся к ней выбритый и одетый. Подошел к кровати и наклонился поцеловать ее, щеки у него теперь были гладкие.

– Ну пока, – сказал он.

– Это ты научил меня лениться, Сэнди, – печально улыбнулась Барбара.

– Чем сегодня займешься?

– Ничем особенным. Планировала попозже пойти в Прадо.

Она подумала, не заметит ли Сэнди легкий трепет, проникший в ее голос с этой ложью, однако он только погладил ее по щеке и прошагал к двери; очертания его фигуры снова расплылись.

Барбара познакомилась с Маркби на обеде, который они устроили три недели назад. Большинство гостей составляли правительственные чиновники и их жены. Когда женщины ушли из-за стола, мужчины завели разговор о делах, а потом, может быть, затянули бы какую-нибудь фалангистскую песню. Но среди них был один журналист, Терри Маркби, репортер «Дейли экспресс», с которым Сэнди познакомился в баре, куда часто захаживали фалангисты. Это был похожий на мышь мужчина средних лет, смокинг болтался на нем как на вешалке. Казалось, его все время тошнит, и Барбара, пожалев беднягу, спросила, над чем он сейчас работает. Журналист наклонился к ней.

– Пытаюсь узнать о концлагерях для республиканских узников, – сказал он тихо с сильным бристольским акцентом. – Бивербрук[19] не принял бы такой материал во время Гражданской войны, но теперь ситуация изменилась.