На следующий день отец сообщил матери некоторые подробности:

"Председательствовал "страшный" Крашенинников[...] Он был корректен и даже немножко подымал голос, зная, что я туг на ухо. Прокурор даже сошел со своего места поближе и говорил так, что я все слышал. Речь была все-таки обвинительная, но по отношению ко мне не только корректная, но и явно доброжелательная. Вообще же толки о злопыхательстве суд[ебных] сфер по отношению ко мне оказались мифом. Грузенберг говорил очень хорошо, и я все время слушал его очень внимательно. Я старался избегать повторений того, что он сказал, но избег этого только отчасти[...] У меня было ощущение, что я слишком горячусь, и я очень старался сдерживаться в голосе и жестах. Говорят, что усилий заметно не было, и для слушателей вышло очень спокойно..." (Там же, стр. 304-305.).

{246}

ДЕЛО БЕЙЛИСА

На окраине киевского предместья Лукьяновка, невдалеке от кирпичного завода Зайцева, где служил приказчиком Бейлис, 20 марта 1911 года был обнаружен труп 13-летнего мальчика Андрея Ющинского со следами уколов на теле. Местные черносотенные организации и юдофобская пресса объявили это загадочное убийство "ритуальным". 3 августа был арестован Бейлис. Следственные власти оставили без внимания все улики против настоящих виновников преступления - участников воровской шайки, собравшихся вокруг известной в Киеве Веры Чеберяк. Члены этой шайки были привлечены только как свидетели, а делу придан ритуальный характер.

С самого начала защитники Бейлиса, с О. О. Грузенбергом во главе, обратились к отцу с просьбой о помощи.

"Дело Ющинского разгорается и уже меня втягивает, - написал отец 18 ноября 1911 года матери в Полтаву и прибавил: - Если попадется тебе под руку при поисках также и папка (небольшая) с надписью; "Моя речь" (мулт[анское] дело), то пришли и ее со всем, что в ней. Это ведь дела однородные и кое-что мне придется взять из той своей речи" (Короленко В. Г. Избранные письма. В 3 т. Т. 2. М., 1932, стр. 285-286.).

Упоминание о мултанском деле прозвучало совершенно естественно: обвинения были родственны (Короленко В. Г. Бейлис и мултанцы. - "Киевская мысль", 1913, № 292.). Ведь обвинитель мултанских удмуртов начал свою речь с утверждения: "Известно, что евреи употребляют христианскую кровь для пасхальных опресноков". А обвинители Бейлиса заявили: "Известно и должно бы быть {247} занесено в учебники, что мултанские вотяки принесли в жертву человека".

Труды по мултанскому делу и постоянная позиция Короленко в еврейском вопросе делали необходимым участие его в деле Бейлиса.

"...В кружке литераторов Арабажин, Арцыбашев, Чириков и еще другие (кто - не знаю) - затеяли выпустить обращение к обществу по поводу киевского дела и клеветы о "рит[уальных] убийствах". К нам в {248} "Р[усское] бог[атство]" не обращались. Узнав об этом, мы решили, что все равно поддержим это воззвание, т. е. подпишем, когда будет готово, и я напишу 2-3 странички по этому поводу в "Р[усском] бог[атстве]". Но в субботу меня попросил к себе О. О. Грузенберг (он теперь живет как раз против меня на Кирочной). У него я застал Арабажина, Чирикова и Милюкова. Арабажин и Чириков принесли черновую воззвания, а Милюков и Грузенберг ее совершенно раскритиковали в пух и прах. Остальное понятно: пусть напишет Короленко. Я уже написал. Кажется, вышло изрядно[...] Завтра утром перепишу, немного почищу слог, чуть-чуть сокращу и - отошлю Чирикову и Арабажину. Дальше дело уж их: собирать подписи и прочее. Завтра же принимаюсь за статейку для "Р[усского] богатства]" по этому же предмету" (Короленко В. Г. Избранные письма. В 3 т. Т. 2. M., 1932, стр. 283-284.), - написал Короленко жене 15 ноября 1911 года.

Воззвание "К русскому обществу", о котором пишет отец, появилось со многими подписями писателей, ученых, общественных деятелей в газете "Речь" 30 ноября 1911 года и было перепечатано другими изданиями. (См. на нашей странице - ldn-knigi). "Статейка" же разрослась в большую статью, озаглавленную "К вопросу о ритуальных убийствах".

Кроме этих литературных работ, отец принимал участие в совещаниях защитников, внимательно следя за делом.

"...В газетах появились известия (в первом "Киевлянине" притом), что предание суду Бейлиса еще далеко не решено, может, и не состоится и т. д. Выдвигая меня, может быть, Грузенберг и имел в виду показать, что кое-как под шумок черносотенных воплей это дело провести не удастся, что оно будет освещено со всех {249} сторон и т. д. Ну, а улик, говорят, никаких. Вот они там в Киеве и призадумываются. Срамиться не хочется. Значит, твой престарелый супруг на сей раз, пожалуй, выдвинут в качестве некоего декоративного пугала. Ну, а придется выступить, - чувствую, что справлюсь. Не совсем еще ослаб. Подчитываю кое-что, в том числе и черносотенное, и меня подмывает: ты ведь знаешь, что с черносотенцами поговорить я люблю" (Короленко В. Г. Избранные письма. В 3 т. Т; 2. M., 1932, стр. 286-287.), писал Короленко жене 26 ноября 1911 года.

Следствие тянулось два года, и дело было поставлено в суд на 25 сентября 1913 года. К этому времени отец тяжело заболел.

"Если дело Бейлиса не отложат, поехать, вероятно, не смогу, - писал отец мне 17 сентября 1913 года. - Очень вероятно (пишут в газетах), что отложат. Очевидно, боятся огромного скандала, можно сказать, на всю Европу. А придумать еще какой-нибудь фокус все равно не удастся. Говорят, заседание все-таки откроют, но найдут какие-нибудь причины, чтобы отложить. Бедняге, ни в чем неповинному Бейлису, придется сидеть еще... Мне лично дело очень интересно и быть на нем очень бы хотелось".

Выступить в защите по болезни отец не мог, но не усидел и в Полтаве.

"...Завтра едем с мамой в Киев. Это для защиты уже поздно, и я в суде выступать не буду, да и Будаговский решительно воспрещает. Хочется, однако, посмотреть на все это собственными глазами" (Там же, стр. 323.),- сообщил он Наталье Владимировне 11 октября 1913 года.

12 октября отец и мать приехали в Киев, и на следующий день отец присутствовал на суде, сидя в ложе журналистов. В письме ко мне 15 октября он сообщал: {250} "Вчера, во время перерыва, я подвергся жестокой атаке защитников: я изложил свою точку зрения на религиозную сторону вопроса для того только, чтобы передать им кое-какие материалы и то, как я их думал бы осветить. Они и насели,- но я не пойду[...] Сегодня, напр[имер], настроение отличное, но вчерашний день (работал и был в суде) все-таки сказался признаками (легкой еще) одышки. Ну, а уж это известно: как одышка, так и сорвусь. И защита не выйдет, и себя испорчу. Сбежать, уже примкнувши к защите, - скандал и только повредит делу".

В том же письме отец говорит о происходящем в зале суда:

"Суд, по-прежнему, старается обелить воров и обвинить невинного. Дело до такой степени явно бесстыдно, что даже удивительно, и нужно разве совершенно подобранный (лично и поименно) состав присяжных, чтобы обвинили Бейлиса" (К о p о л е н к о В. Г. Избранные письма, В 3 т. Т. 2. M., 1932, стр. 324-325.)

Не имея возможности выступить защитником, он работал все время, как корреспондент. С 19 октября начали появляться его статьи о деле. Из них первая. "На Лукьяновке" была напечатана одновременно в трех газетах: "Киевской мысли", "Речи" и "Русских ведомостях".

Следующие корреспонденции из залы суда передавались по телеграфу в "Речь" и "Русские ведомости". Центральное место среди этих статей, вскрывавших всю глубину той "гнуснейшей подлости", по выражению отца, которая творилась в киевском суде, занимали две, напечатанные под одним заглавием "Господа присяжные заседатели" и заключавшие указания на противозаконный подбор присяжных. {251} Суд закончился 28 октября, на 34 день заседаний. Приговор был вынесен вечером.

"Среди величайшего напряжения заканчивается дело Бейлиса,- писал отец в статье "Присяжные ответили" (Статья опубликована 29 октября 1913 г. в газетах "Русские ведомости" и "Речь" (здесь под заглавием "Приговор").). Мимо суда прекращено всякое движение. Не пропускаются даже вагоны трамвая. На улицах - наряды конной и пешей полиции. На четыре часа в Софийском соборе назначена с участием архиерея панихида по убиенном младенце Андрюше Ющинском. В перспективе улицы, на которой находится суд, густо чернеет пятно народа у стен Софийского собора. Кое-где над толпой вспыхивают факелы. Сумерки спускаются среди тягостного волнения.