М. Эдель
Поросенок с хреном
Главный кассир заводоуправления металлургического завода Иван Антонович Горлица отсчитал и вручил главному инженеру Роману Васильевичу Волошину заработную плату и премиальные за квартал — довольно значительную сумму — и по обыкновению дружелюбно придвинул ведомость: «Прошу расписаться».
Волошин, тоже по обыкновению, сказал: «Спасибо, Иван Антонович», — но на этот раз как-то внимательно осмотрел Ивана Антоновича, задержавшись на его круглой лысой голове, покрытой розовато-рыжеватым пушком.
Роман Васильевич глядел на кассира, словно он впервые видал его черный опрятный пиджачок, застегивающийся под самым подбородком жилет, накрахмаленный полотняный воротничок и ниточку золотой цепочки у жилетного карманчика. Волошин уже хотел было что-то сказать Горлице, но, подумав, только улыбнулся. Выйдя на крыльцо конторы. главный инженер вторично чему-то улыбнулся, затем вернулся и решительно вошел в кабинет начальника орса.
— Мне нужен поросенок! — сказал главный инженер завода начальнику орса. — Но чтобы был крупный, упитанный, первосортный. Можешь ты меня понять?..
Начальник орса не понимал. Он с минуту назад вернулся от зубного врача и сейчас, глядя на Волошина, одновременно прислушивался, болит ли зуб или ему только кажется...
— Мы сейчас не продаем поросят... А на базаре хорошего поросенка не найдешь... — внимая поведению зуба, машинально отвечал начальник орса. — Хочешь, я тебе выпишу откормленного гуся?
— Зачем мне гусь? Нужен именно поросенок! Как тебе объяснить?.. Поросенок, как символ, как память... воспоминание... Впрочем, черт с тобой! Я тебе расскажу. Хотя я знаю, что ты человек без лирики, без высоких чувств...
— Правильно замечено, — сказал начальник орса, — какая уж тут лирика!.. 12 лет подряд кормлю и снабжаю вас, несколько тысяч друзей и товарищей... Огороды, фермы, сады, сенокосы, столовые, дома отдыха, пионерлагери... Сколько раз меня на собраниях перевоспитывали, даже в холодный пот бросало!.. Не считая, конечно, устных приветов от руководящих товарищей: «Поставим о тебе вопрос на партбюро. Снимем с работы». Какие уж тут высокие чувства!..
— А два ордена за эти же столовые и фермы получил! — заметил Волошин.
— Это от правительства! А от вас не всегда и спасибо услышишь...
— Вот, вот! Я как раз по этому вопросу. Позвольте, Григорий Тарасович, быть кратким. 20 лет назад я пришел на наш завод прямо из ФЗУ. И тебя еще здесь не было, и ферм твоих, и этого кабинета. Там, где сейчас наши мартены стоят, плавали дикие утки, а где парк культуры н отдыха, — стоял вековой лес… Картина ясная?
— Вполне, — сказал начальник орса, — тем более, что 20 лет назад я для этих мартенов лично рыл котлованы, то есть был нормальным землекопом. Начальники орса тоже когда-то были рабочим классом. Ну, ну. давай дальше...
— Оказывается, ты и я начинали здесь одновременно, — обрадовался Волошин. — Тогда ты поймешь меня…
И главный инженер изложил начальнику орса суть своей затеи, основанной на высоких лирических чувствах.
— Теперь ты понял, почему поросенок?
— Правильная идея! Да, чувства — великое дело, — сказал Григорий Тарасович довольно трогательным голосом.
— Ты гляди! — изумился главный инженер. — Начальник орса — и такое тонкое восприятие!..
— Погоди! Не люблю подхалимства. Мне этого не нужно. Мне хватает и славы и выговоров. Погоди, погоди. Ей богу, зуб перестал болеть... Не болит! — оживился по этому случаю начальник орса. — Так вот, слушай... Во-первых, для такого дела нужна дата. Подарок без торжественной даты теряет свое внутреннее содержание. Во-вторых, подходящего поросенка нет... А через две недели день рождения этого славного человека. Я сейчас дам команду — поставить на откорм порося, чтобы он в известный момент, что называется, на блюде играл и отвечал всем кондициям... Чтобы он, подлец, лежал с розой в зубах и прославлял отдел снабжения и подсобное хозяйство нашего завода...
— И чтоб сюрпризом! — расфантазировался и Волошин. — И ты своей Глаше, а я своей Маше — ни слова. У них ведь нет секретов.
И накануне торжественного дня, рано утром — день был воскресный, выходной, — когда главный кассир Горлица еще брился, парень-возчик внес и положил на кухонный табурет сверток в новенькой рогожке.
— Это вам, — сказал парень супруге кассира.
И пока Антонина Ивановна разворачивала рогожку и ахала, увидев розового, как закат, свежеразделанного поросенка, парень исчез.
Появившийся с полотенцем на шее и мыльной кисточкой в руке Иван Антонович, рассмотрев аппетитного красавца, сразу же ощутил во рту вкус пряного хрена. Тем более, что в рогожке рядом с поросенком покоилась красивая банка пищепромовского хрена, запечатанная коричневым сургучом...
Оба супруга стояли приятно ошеломленные таким нежданным подарком. Первым опомнился Иван Антонович.
— Кто же это прислал? — еще без тревоги и сомнений спросил кассир. — Это, конечно, очень приятно. Но некому присылать нам поросят на дом... Дети наши в других городах живут, а на заводе?.. Не знаю. Ни записки, ни сопроводительной. Я ведь не тенор, не модный дамский закройщик, не профессор-гомеопат...
— Посмотри, на спине печать: орс нашего завода, — обратила внимание Ивана Антоновича Антонина Ивановна.
— Орс? Нашего завода?! Не трогай его.
Обыкновенная круглая лиловая, чуть расплывчатая печать, которую ставят на живности санитарные организации, ясно свидетельствовала, откуда поросенок родом.
Но и это не сыграло бы большой роли, если бы не злополучная банка с надписью «Хрен». Именно хрен и наполнил честную душу главного кассира сомнениями и негодованием.
— Тут ошибка! Возчик ошибся! Кто же станет посылать подарок, приложив хрен? Это действие подхалимства или того хуже.
— Ну, чего там хуже, — сказала Антонина Ивановна. — Кто станет перед тобой подхалимничать или угождать тебе?.. Главное, за что? Ты даже не бухгалтер и никакой не начальник. За что? Чтобы ты ему заработную плату выдал крупными или мелкими купюрами? Если тебе и прислали, то от чистого сердца. Мало ли какие хорошие чувства у людей бывают! Лучше я его начну приготовлять.
— Погоди, Тоша… погоди… — после доводов жены кассир несколько смягчился. — Все-таки я зайду к Чепурному, к Григорию Тарасовичу, он должен знать, раз этот поросенок нашего производства.
Но начальник орса Чепурной отказался наводить справки о поросенке. Иван Антонович снова стал кипятиться, сердиться и пригрозил:
— Я 34 года кассиром... Я не позволю этого! Я отправлю сейчас же поросенка в завком, пусть там разбираются. Ты же понимаешь, кому посылают на дом поросят с хреном?! С хреном! Это же — безобразие!..
— Какой хрен? — удивился Чепурной, который лично распорядился об отправке поросенка Горлице.
— А вот такой! В рогожке поросенок и рядом с ним хрен в банке.
— Хорошо, я выясню, — сказал Григорий Тарасович и вышел в другую комнату, пожимая плечами. — Какой хрен?!
Оказалось, что банку хрена вложил по своей инициативе лихой агент снабжения, исключительно из явного угодничества, решив, что поросенок предназначен заместителю директора по адмхозчасти, которого тоже звали Иваном Антоновичем.
— Ох, подхалимы!.. Нет у вас высоких чувств, — сказал Чепурной агенту… и позвонил Волошину... — Роман Васильевич, пришел старик, скандалит, требует справки, кто ему послал поросенка. Придется сказать, иначе он его отошлет в завком...
— Ни в коем случае!.. Придумай что-нибудь. Я к нему завтра приеду в гости вместе с секретарем нашей парторганизации. С женами приедем... весь замысел пропадет. Прошу тебя.
