Поведав мне об этом, он аппетитно закусил и наглядно стал томиться. Можно было понять, что его распирает, ему хочется поговорить и, возможно, рассказать о чем-то необычном.
Я увиливал. Делал вид, что мне не до разговоров. Еще до посадки в вагон я вывернул из лацкана эмблему нашего журнала, которая нередко приносит излишние огорчения. Особенно в поезде. Заметив значок — крокодил с вилами, — иной пассажир немедля начинает чугунно острить, полагая, что только так следует вести себя в компании сатирика, юмориста.
Но это еще полбеды, другой подсядет и старательно изматывает тебя, по его мнению, ужасно смешным рассказом жилищно-склочного характера. И никуда не денешься. Поезд. Слушай. Будь учтивым.
В купе нас было двое, за окном моросил дождь. Сосед вертелся, тосковал.
— Не возражаете, если я выключу радио? И так нудно… — сказал он и добродушно, с юмором прошелся по адресу радиовещания. Я поддержал его и… попался. Сосед втянул меня в беседу, пер. нее, заставил слушать себя. Мне стало известно, что он металлург, доктор технических наук, возглавляет управление крупного совнархоза.
Приятно было думать: какое великолепное сочетание — ученый, хозяйственник и ко всему, видно, обходительный человек.
Уважаемый читатель, не пытайтесь угадать, а на деле, мол, оказался совсем иным. Так вы подумали? Естественно, не станет же сатирик, «крокодилец» кого-то восхвалять.
Нет, я не ошибся. Сейчас и вы убедитесь.
* * *
«Вам, безусловно, известно, — начал свой рассказ сосед, — что едва вы очутились на территории санатория, то лишаетесь всех прав и вашим начальством являются все, начиная от санитарки до начальника лечучреждения. Вы обязаны слушать всех, кто делает вам пусть деликатные, но все же замечания, дает вам указания, в том числе «не дышите»… И если ты нарушил «правила поведения», то, как в далекой юности, стараешься не попадаться на глаза медсестре, врачу и тем более самому директору. И вот… Перед самым отъездом мне говорят:
— Вас просит зайти директор санатория.
Признаюсь, я стал размышлять: кажется, ничего такого я не натворил. Прихожу. «Извините, что побеспокоил вас, — начал директор. — Мне сказали, что отсюда вы летите в Д. К вам просьба. Не откажите… Один отдыхающий забыл в душевой часы. Золотые. Вас не затруднит взять их с собой и в Д. позвонить по этому телефону? Кстати, забыл их художник Пантелеев А. Ф. Он придет, вы вручите ему часы… И очень обяжете нас».
Я взял часы. Почему? Во-первых, в это время я, рядовой отдыхающий, не мог отказать высокому начальству. Во-вторых, что самое главное, во время отдыха читал Чехова. И большей частью о нем, какой это был чудеснейший человек. А классики влияют, должен вам заметить. И тебе хочется быть сердечным, отзывчивым, благородным, демократичным. Я вычитал, одна ялтинская дама попросила Антона Павловича отдать в починку ее часики. Московские часовые мастера советовали Чехову не чинить их, мол, напрасная трата денег. Тогда классик не посчитал за труд, продал старые часики своей знакомой и купил для нее новые. Мало того, изрядно торговался и добился: ему уступили несколько рублей.
Мог ли я после классика не взять из рук директора забытые художником часы? Глянув на них, я понял, что художник — порядочный растяпа. Это был великолепный, дорогой хронометр. Каюсь, в самолете я уже жалел, почему я не отказался от этой миссии.
В самом деле, звони какому-то художнику, уславливайся о встрече, жди его и удостоверяйся, что явился именно он.
Сперва я хотел положить драгоценные часы в чемодан. Нет, не годится. Мало ли что может случиться с чемоданом! Сунул их во внутренний карман пиджака. Опять же опасно: в самолете я по обыкновению снимаю пиджак… Сунул часы в кармашек брюк и всю дорогу ощупывал их.
Прилетел в Д. Летел туда по семейному делу. Едва вошел в номер гостиницы, тотчас позвонил художнику по телефону. Никто не отвечает. Позвонил вечером — ни звука. Специально проснулся пораньше, позвонил — молчание. Поехал по своему делу. Возвращаюсь, звоню — бесполезно.
Решаю: рядом почта, отправлю злополучные часы директору санатория с язвительным письмом, пусть знает, как затруднять отдыхающих.
Но… на почте у окошечка длиннющая очередь: южане отправляют северным родичам фруктовые посылки. И еще милейшая деталь: часы надо упаковать, желательно в коробочку, четко написать адрес, снова стать в очередь…
На работе я любое письмо диктую стенографистке, а тут ищи коробочку, упаковывай чувствительный хронометр…
— Нет, я не Чехов, — пришел я к выводу.
Принимаю иное решение: часы директору санатория отправит моя секретарша. Отличная мысль. Но тогда ей придется объяснить, как они ко мне попали. Сказать ей правду — не поверит. Чтоб я, столь ответственная персона, взялся доставить часы какому-то малоизвестному художнику?! Конечно, она начнет додумывать, и пойдет писать губерния… И этот вариант отпадает.
Снова воодушевляюсь примером классика и шагаю к киоску местного справочного бюро. Мол, узнаю адрес Пантелеева Александра Филатовича, сяду в такси и доставлю ему часы на дом.
Девушка из бюро справок задает мне всего четыре вопроса: сколько художнику лет, где родился, откуда прибыл в Д. и где примерно проживает. Вот и все. Заискиваю, убеждаю ее навести справку без неумолимых вопросов, чувствую себя трепещущим просителем ордера на жилплощадь…
Девушка не сжалилась, нет. Очевидно, я ей просто надоел. Она подняла трубку, назвала имя, отчество, фамилию художника и через минуту буквально получила точный ответ: Пантелеев Александр Филатович проживает… Первая строительная, дом 2, квартира 28.
Оказывается, Первая строительная — это на краю света, в новом районе, рядом с Северным полюсом. Выхожу на площадь и ловлю такси. В Д. поймать такси — лотерейная удача. Бегаю по площади с простертыми руками, шляпой на затылке, взмокший и чувствую, что худею на глазах у прохожих. Словом, го, чего не мог добиться санаторный врач, успению добиваются шоферы такси в городе Д. Мимо меня мчатся свободные машины — и никакого внимания: они спешат к пригородным поездам, где их ждут бойкие клиенты, везущие фрукты на рынок.
И о, удача! Вскочил в такси, шофер не успел удрать. Прибыл на Северный полюс, нахожу улицу и дом. Квартира 28 на пятом этаже, дом без лифта. Подымаюсь поэтажно. С привалами, не взирая на счетчик, такси я не отпустил. Звоню. Открывает миловидная, симпатичная, молодая женщина. Спрашиваю:
— Здесь живет Пантелеев Александр Филатович?
— Да. А что?
— Вы Пантелеева? Видите ли, Александр Филатович забыл в санатории золотые часы… Я их привез. Прошу получить… Расписки не нужно, — галантно заявляю я.
— Спасибо. Вы очень любезны.
Меня дополнительно благодарят милейшей улыбкой, я расшаркиваюсь, кланяюсь — и вниз, к такси.
Вернулся в гостиницу поздно вечером, в начале первого. Звонок. Мужской голос называет меня по имени, отчеству.
— Да, это я.
Говорит Пантелеев:
— Вы привезли мои часы?
— Да, привез. И вручил их вашей жене, Первая строительная, дом 2.
— Вас никто не просил. Вам поручили только позвонить по телефону…
— Во-первых, мне не «поручили», а просили. Во-первых, я звонил, и не раз.
— Это телефон театра, вчера был выходной.
— Но я их вручил вашей жене.
— Мы с ней уже год, как развелись. Я там только прописан. У пас теперь ничего общего. Так что потрудитесь получить часы и вручить их мне.
— И не подумаю потрудиться.
— Тогда я подам в суд. Я звонил в санаторий, и мне сказали, кто взялся доставить часы. Не надо было браться. У вас есть расписка?
— Не-е-ет, — промямлил я.
— Понятно.
— А почему бы вам самому не поехать на Первую строительную и получить свои часы?
— Она мне их не вернет. Так что либо поезжайте за ними, либо ждите повестку суда. Я позвоню вам завтра в два часа дня. — И положил трубку.