Когда он появился в пассажирском салоне, Деду уже наложили пневмошину на предплечье, туго стянули эластичным бинтом запястье и вкололи обезболивающее.

– Спасибо, – кивнул Витька китайцам и взглянул на Деда. – Евгений Константинович, как вы?

– Ничего, как-то так, нормально, – ответил Дед. – А ты?

– Я? – и тут Витька почувствовал такую смертельную усталость, что если бы не невесомость, без сил рухнул бы в ближайшее кресло. Адреналин схлынул, и Витьку начал бить озноб. Его трясло и колотило, выгоняя из организма остатки стресса. Дрожь зарождалась где-то в груди, переходила в плечи и живот, корчила руки и ноги и уходила в пальцы. Снова и снова, волна за волной, из груди в разные стороны, как круги на воде.

– Это ничего, ничего, – говорил Дед. – Это бывает. Ребятки, пристегните-ка его.

Витька почувствовал, что его подхватили чьи-то руки, усадили в кресло, притянули ремнями. Но ему было всё равно. Он сжался в комок, дрожь сотрясала его, кресло под ним ходило ходуном и поскрипывало. Потом он почувствовал, что ему закатывают рукав, и увидел чью-то руку со шприцем.

– Не надо, – лязгая зубами, сказал он. – Не надо. Мне уже лучше.

Ему и правда стало легче, волны дрожи становились всё реже, сердце успокаивалось, он чувствовал покалывание в руках и ногах. Значит, живой, значит, нормально.

И тут – как удар – пришло осознание: не нормально! Ничего не нормально! Они на орбите, а топлива нет. Сердце на секунду остановилось и пустилось вскачь.

– Нет-нет-нет-нет-нет, – забормотал Витька. – Нет-нет-нет, не может быть.

Это не с ним. Это всё не с ним. Это всё с Дедом, с китайцами. Он – просто зритель. Он может встать и выйти из зала в любой момент. Это не с ним.

Это с ним!

Он умрёт.

Они все умрут. Они обречены. Кислорода хватит на пару суток. Эвакуировать их невозможно: шлюз остался на станции. Он сам его отстрелил десять минут назад. Заправить челнок невозможно: заправочный штуцер тоже остался на станции вместе со шлюзом. Они умрут. Они точно умрут.

Витьке захотелось завыть, заорать в голос от своей беспомощности, от неотвратимости смерти, от леденящего ужаса. Пещерный страх овладевал им, ломая тонкий ледок цивилизованности, накатывал чёрными волнами, парализовал волю, туманил мозг. Остатками воли Витька смог заставить себя не заорать на весь корабль, а только застонать.

Ну почему, почему это именно с ним? Он мог бы заболеть и не полететь, челнок мог сломаться и не полететь. Наконец, к китайцам мог полететь кто-то ещё, а не они с Дедом. Чёртовы китайцы! Всё из-за них! Будь они прокляты со своей станцией!

Господи, что же делать? Что делать? Господи, если ты есть, спаси нас! Я не верил в тебя, Господи, но если ты есть… ты же всемогущий, что тебе стоит! Ну пожа-а-а-алуйста! Я… я всё что хочешь сделаю. Только верни нас на Землю, только оставь нас в живых! Я ведь даже ещё не пожил. У меня даже девушки вот так, по-серьёзному, не было. Я даже целовался-то всего пару раз! Господи, да я ничего ещё не успел! Ну пожалуйста, Господи…

Он даже не бормотал всё это, а просто жалобно поскуливал, сжавшись в комок и раскачиваясь в кресле. Откуда-то издалека, из другого мира, до него доносились слова:

– Виктор! Виктор! Курсант, отставить истерику! Подбери нюни! Ты домой хочешь или нет?

Витька медленно повернул голову. Его губы тряслись и кривились.

– Какое "домой"? – тихо, шалея от внезапно накатившего бешенства, прошипел он. – Ну какое, к чертям собачьим, "домой"?! Мы на орбите! Без топлива!!! Мудак старый! Понимаешь ты это или нет! Без топлива!!!

Он сорвал голос и закашлялся.

– Я думал, ты мужик, – услышал он сквозь кашель. – А ты, оказывается, тоже… дитя Мадженты.

Виктор наконец совладал с кашлем и прохрипел:

– А что мы можем?

– Что мы можем? – спокойно спросил Дед. – Что мы можем… Ну, например, подумать.

– Нам же ж необязательно идти вниз по стандартной траектории, – втолковывал Витьке инструктор. Они оба уже сидели в кабине в своих креслах и искали пути к спасению. – Нам бы только зацепиться атмосферу. Чуть-чуть. Она нас притормозит. Мы, конечно, отскочим обратно в космос, ну уже на меньше скорости. И так и будем скакать, как плоский камешек по воде, понял? Пока не утонем. И тут главный вопрос: где? Где мы утонем? Чем больше раз отскочим, тем труднее предсказать. А вдруг над океаном? Поэтому нам лучше бы отскочить не больше одного раза. В идеале – вообще ни разу. Сразу утонуть. Но для этого нам надо нырнуть километров до восьмидесяти. Сколько у нас осталось топлива?

– Да почти нисколько, – буркнул Витька. – По прибору двести пятьдесят три килограмма.

– Двести пятьдесят три, – задумчиво повторил Евгений Константинович. – На какой высоте будет перигей3, если всё топливо использовать на тормозной импульс?

Витька минуту пощёлкал на навигаторе и сказал:

– Расчётный перигей на девяноста четырёх километрах.

– Высоко. Не удержимся в атмосфере. Вышвырнет, как котят, обратно в космос. А сколько осталось топлива в системе двигателей ориентации?

– Ещё почти сорок килограммов.

– Так, а теперь посмотри сколько нужно топлива в сумме, чтобы перигей оказался на восьмидесяти?

Витька опять пощёлкал клавишами и сказал:

– Двести семьдесят ровно.

– Ну, вот и отлично! Дотормозим двигателями ориентации. Оно и лучше, точнее получится. А двадцати оставшихся килограммов на стабилизацию нам хватит. Как-то так. Давай-ка свяжемся с Землёй, объясним ситуацию. Тем более, мы как раз над Восточным полушарием. Надень, пожалуйста на меня гарнитуру и понажимай за меня тангету.

– Королёв, ответьте Ромио Юнифом Два Три Элфа Сьерра.

– Два Три Элфа Сьерра, ответила.

– Королёв, передайте на МКС-3, боюсь, мы не сможем забрать с неё туристов.

– Два Три Элфа Сьерра, надеюсь, у вас веские основания, потому что это нарушит весь график посещения…

– Мы находимся около орбитальной станции Шангшёнг, – перебил диспетчера Дед. – Без топлива. Без шлюза. На борту пятеро эвакуированных со станции астронавтов. Шестой, к сожалению, погиб.

На том конце пришли в замешательство. Потом Витька уловил приглушённый разговор, как будто диспетчер прикрыла рукой микрофон. Дед невозмутимо ждал ответ.

– Два Три Элфа Сьерра, – раздался в наушниках мужской голос. Видимо, микрофон взял начальник смены. – Что намерены предпринять?

– Два Три Элфа Сьерра, у нас осталось около двухсот пятидесяти килограммов топлива, плюс около сорока килограммов в системе ориентации. Мы намерены спуститься до высоты восемьдесят километров и погасить скорость в верхних слоях атмосферы. Как-то так.

– Предполагаемая точка посадки?

– Пока сложно сказать.

– Хорошо, Два Три Элфа Сьерра, мы свяжемся с зарубежными коллегами. Держите нас в курсе событий.

– Непременно, Королёв, – сказал Дед и повернулся к Витьке.

– Ну что. Пришёл в себя немного?

– Да вроде… И вы это… Простите меня, что обозвал вас… ну… этим…

– О, господи! – отмахнулся инструктор. – Нашёл о чем думать! Нам дело надо делать, а не грехи замаливать. Да простил, я тебя, простил. Ты ж не в себе был. Ну всё, проехали? За работу?

– За работу, – облегчённо улыбнулся Витька. – Евгений Константинович, а почему вы не сказали Земле, что ранены?

– Многие знания – многие печали, – вздохнул Дед. – Пусть живут безмятежно. Объяви, пожалуйста пассажирам, чтобы сели и пристегнулись.

Тормозной импульс они дали над Флоридой. По расчётам выходило, что пол-витка они будут снижаться в перигей, четверть витка гасить скорость в верхних слоях атмосферы, и наконец, ещё четверть витка – обычный управляемый спуск на мыс Канаверал. Почему Канаверал? Потому что космопортов, способных принимать аэрокосмические шаттлы, на всей Земле было всего три: Канаверал в США, Восточный в России и Вэньчан в Китае. Причем, в американском космопорте они могли приземлиться уже на следующем витке, а ждать, пока в зоне досягаемости окажутся российский или китайский космодромы, пришлось бы ещё шесть часов. Дед пока держался, но кто знает сколько он сможет продержаться ещё. Поэтому Канаверал. Американцы были предупреждены и готовили аэродром к приёму аварийного борта. Челнок же в это время неторопливо снижался над Средиземным морем. Витька уже сориентировал его по вектору скорости и с нетерпением поглядывал на альтиметр, на котором всё быстрее убывала высота.