Немного оправившись от потрясения вызванного лицезрением памятника, путешественники, не сговариваясь, поспешили в музей.
Да, это был поистине музей великого человека. Здесь были тщательно собраны все возможные сведения о доне Дульери, его личные вещи, фотографии, прочие артефакты, рассказывающие о его жизни и подвигах.
Биография сей знаменитости была прослежена с детства(!). По собранным в музее фактам выходило, что дон Дульери родился в семье бедных, но очень честных фермеров и с детских лет отличался прилежанием, трудолюбием, усидчивостью и порядочностью.
Пока Дуля сосредоточенно переходил от стенда к стенду, читая и тщательно рассматривая всё, что там было представлено, Фиг то кипел возмущением, то норовил расхохотаться. От этого его удерживали Драгис, многозначительно кивающий в сторону охраны, и Мик, указывающий своему другу на таблички с надписью — «Не шуметь!».
А, между тем, они имели счастье лицезреть увеличенные фотографии дома детства маленького Дули, его школу, (под последней фотографией на стене виднелась плохо затёртая надпись — «Долой образование!»), сельскую церковь, которую он посещал, его самого — щекастого мальца с кротким личиком и глазами, поднятыми к небу. Тут же имелись снимки его родителей — суровых, но очень колоритных и симпатичных трудяг-фермеров, с достоинством смотрящих в объектив, не выпуская при этом из рук лопат и грабель.
Казалось, Фиг сейчас взорвётся! Он покраснел до цвета свёклы и даже как-то раздулся, как иногда бывает с людьми, которых переполняют эмоции. Мик даже хотел предложить ему временно прекратить осмотр музея и выйти освежиться, всерьёз опасаясь, как бы с беднягой не случился удар. Но тут Фиг натолкнулся на сведения о себе.
Оказывается, у будущего великого человека был брат. Почему-то при этом нигде не упоминалось, что они были близнецами. Фотографии Фиглориуса тоже не сохранилось, зато его характеристика была яркой и многоцветной!
В то время, как юный Дуля являлся образцом всяческих добродетелей, Фиглориус был полной его противоположностью. Мальчик оказался ленив, склонен к чтению и непочтителен к старшим. С молодых ногтей он проявлял склонность к вольнодумству, церковь посещал редко, а впоследствии и вовсе перестал там появляться. Зато неоправданно долго задержался в школе. В то время как Дуля закончил всего два класса, после чего, со всем подобающим хорошим мальчикам рвением, стал помогать родителям по хозяйству, его нерадивый брат сидел за партой целых пять лет, погружаясь в не нужные честным людям науки и напитываясь вредными знаниями.
Далее в биографии обоих братьев имелся странный провал. Музей не располагал сведениями об их отрочестве, взрослении и превращении в зрелых членов общества, а переходил сразу к деяниям великого Дульери. Фиглориус из этого повествования при том временно исчез.
Итак, появившись в некий счастливый день в городе, энергичный, крепкий, активный и деятельный, но пока никому не известный, Дуля, первым делом сплотил вокруг себя наиболее энергичных, крепких, активных и деятельных сторонников. Как он это сделал, не объяснялось, зато за толстыми музейными стёклами красовались несколько фотографий, подлинность которых Дульери тут же радостно подтвердил.
Эти фотки выглядели старше тех, что были в начале экспозиции. На некоторых дон Дульери сидел в кресле, положив ногу на ногу, на других выглядывал из окна автомобиля, на третьих гордо стоял во главе своего грозного клана, ощетинившегося дробовиками и автоматами. При этом он всегда был в дорогом, но небрежно сидящем чёрно-коричневом костюме, в светлой шляпе и с сигарой в зубах.
Пояснительные надписи под фотографиями рассказывали о том, как дон Дульери и его молодцы наводили порядок в городе, погрязшем в бандитизме, разврате и прочих пороках. А еще, там говорилось, как с помощью решительных мер, (не сказано каких), великий герой искоренил коррупцию в правящих кругах и в полиции, как он бескорыстно помогал бедным, заступался за слабых, восстанавливал справедливость…
— Ещё немного и я сам во всё это поверю! — проговорил Дуля, слегка дрожащим, голосом. — Что они сделали с моей репутацией? Кого из меня слепили? Санта Клауса?
Однако, согласно притче о ложке дёгтя в бочке мёда, где-то на середине «правдивого и познавательного» рассказа в который складывалась информация, подкреплённая экспонатами, (личный обрез-лупара дона Дульери, его старая шляпа, окурок сигары и так далее), появился, временно исчезнувший, непутёвый брат героя — вставший на скользкий путь порока, Фиглориус.
Теперь его звали иначе. Теперь это был беспринципный, кровожадный и бессовестный гангстер по прозвищу — Граната Фигольчик!
Тут случился новый казус — прочтя всё это под полицейским фотороботом вышеозначенного гангстера, (фотографий опять не сохранилось), братья молчали несколько секунд, и вдруг разразились таким хохотом, что буквально попадали на пол. Теперь внимания со стороны охраны было не избежать.
И охрана явилась. Дульери, будучи во главе мафии, рад был бы видеть подле себя таких молодцов. Казалось, что кто-то, шутки ради, вырядил в человеческую одежду двух хряков-рекордсменов, которых к тому же научили ходить на задних ногах. При этом с размером костюмов всё-таки вышла ошибка и теперь оба «красавца» щеголяли в пиджаках с рукавами по локоть, обнажающими волосатые руки с пудовыми гирями вместо кулаков. При этом разговаривали оба бугая на удивление вежливо.
— Можем ли мы вам чем-нибудь помочь, господа? — прогудел первый, но в его тоне слышалось: «Готовьтесь к смерти, придурки!»
Оба брата замолчали на миг, после чего с ними случился новый приступ смеховой истерики. Охранники переглянулись и грозно нависли над странными посетителями музея.
— Мы вынуждены напомнить вам о необходимости соблюдения тишины в здании музея! — ухнул, как из бочки второй и засучил рукава, собираясь видимо переломать нарушителям все кости.
Но тут между мрачнеющими на глазах охранниками и утратившими самоконтроль близнецами, встал Драгис Драговски, улыбнувшись своей фирменной улыбкой в шестьдесят четыре зуба, при виде которой, в недавние времена, у самых самоуверенных громил сразу исчезала охота шутить.
— Всё в порядке, ребята! Всё под контролем! — заговорил он самым дружелюбным тоном, на который мог быть способен нильский крокодил. — Я прошу прощения за столь бурное выражение радости со стороны моих пациентов. Они сейчас успокоятся и постараются впредь держать себя в руках.
— Пациентов? — спросил первый охранник, недоверчиво взглянув снизу вверх на Драгиса, который был выше обоих здоровяков на полторы головы.
— Да, пациентов! — подтвердил тот, улыбнувшись ещё шире. — Позвольте объяснить. Я врач-психиатр, специалист по лечению душевнобольных воображающих себя кем-то ещё. Президентом, например или святым Иекадимом, да хоть жареным поросёнком на блюде, и такое, знаете ли, бывает! Так вот, эти двое — весьма достойные и состоятельные граждане, страдают, как раз таким заболеванием. Представьте себе — они воображают себя, один — доном Дульери, а другой — его братом и противником — Гранатой Фигольчиком!
— А ведь точно! — воскликнул второй охранник, уставившись на всё ещё давящихся смехом близнецов, словно только что их увидел. — Они действительно похожи! Вот этот, так просто вылитый Дульери!
При этом он указал на Фига.
— Но что вы делаете в музее с вашими, э-э, пациентами? — вновь спросил первый охранник, бывший видимо поумнее.
— Дело в том, — мягко ответил Драгис, доверительно взяв бдительного секьюрити за локоть, — что мой метод лечения отличается от традиционных, принятых в обычной медицине. Вместо того чтобы разубеждать пациентов, опровергать их притязания на то, чтобы быть теми кем они себя ощущают, я всячески поощряю эти заблуждения, стараясь довести их до абсурда. Смысл такой терапии заключается в том, что больной сам осознаёт всю нелепость своих утверждений и выздоравливает! Эти двое, как раз находятся на пути к выздоровлению. Их смех был вызван тем, что они поняли, насколько на самом деле они далеки от тех, кем считали себя до сих пор.
