Содом продолжался минуты три, после чего митингующие, как по команде прекратили выражение своего протеста, моментально навели порядок в своих рядах и удалились в торжествующем молчании. Мик перевёл дух.

Положительной чертой почти всех безумств охвативших преображённый город, было то, что они редко имели фатальные, катастрофические или хоть сколько-нибудь серьёзные последствия. Чаще всего немыслимые страсти, громоподобные речи, зловещие призывы, угрозы и проклятия сотрясали воздух, развлекая толпу, грозившую смести всё на своём пути, но имеющую свойство быстро остывать и переключаться на другой объект внимания.

Мик размышлял с минуту, не стоит ли ему вернуться за метлой и убрать мусор оставленный поборниками «чистоты и невинности умов», но тут он вспомнил, что понятия не имеет, где в здании Архива находятся мётлы, а обращаться за этим делом к библиотекарше не хотелось, и, скорее всего, было бы бесполезной тратой времени. Тем более что головная боль его не прошла, а наоборот усилилась видимо из-за всего увиденного и услышанного только что.

И тогда он встал со своего мраморного сидения и направился в сторону прохода ведущего к площади, откуда не раздавалось ни звука. Это была самая тихая и спокойная площадь из всех, что были в городе, несмотря на то, что она же была, наверное, самая большая. Дело в том, что здесь никогда не проводились митинги, а делалось это в знак уважения к личности великого человека, почётного гражданина города о котором среди его жителей, да и за пределами, ходили легенды. Это была… площадь Дульери!

Здесь стоял его памятник — трёхметровая бронзовая статуя на высоком четырёхгранном постаменте, сплошь покрытом высеченными золотом надписями о деяниях великого героя. Сама статуя изображала полного человека в небрежно сидящем костюме, широкополой шляпе и с сигарой в зубах. Дульери стоял, широко расставив ноги, с руками, засунутыми в карманы брюк, безжалостно смяв при этом полы пиджака. Его глаза светились мудрым прищуром, а на открытом широком лице играла обезоруживающая улыбка.

Мик тоже улыбнулся, когда вспомнил какое впечатление произвёл этот монумент на того кому он был поставлен.

Глава 6

Казусы разведки, большие и малые

Это случилось после того, как они четверо беспрепятственно вошли в город, успешно посетили банк, где сняли кругленькую сумму денег и зашли в магазин одежды, чтобы привести в порядок свой гардероб. Вот тут-то и вышла первая заминка.

Хозяин магазина, узнав, что надо его посетителям, искренне огорчился.

— Как, и вы туда же? — спросил он с таким печальным видом, как будто стал свидетелем непристойного поведения того, кто был образцом невинности.

— Что вы имеете в виду? — осведомился Фиг, уже присмотревший себе щегольской серый костюм в тонкую полоску.

— Я имею в виду, что если такие, как вы поддаются общим соблазнам, тогда действительно всё пропало! — ещё более печально произнёс странный торговец и горестно вздохнул.

Путешественники переглянулись.

— Мы по-прежнему не понимаем вас, любезнейший! — вступил в разговор Драгис, повернувшись к хозяину магазина всей своей внушительной фигурой. — Если вас смутил наш внешний вид, то поверьте, мы в состоянии заплатить…

— О, ужас! — возопил, вконец расстроенный негоциант. — Если члены общины «Бедствующих» способны заплатить, что остаётся делать нам, несчастным?! Вы были последними, кто был свободен от стяжательства в этом мире, последними, чьи молитвы могли быть услышаны, ибо произносились они устами, не знающими лжи, лести, зависти! Ваши души были невинны, а карманы пусты, как это завещал вам святой Мик, чьим путём вы шли до сих пор. Вы презирали богатства, и даже достаток, жили под открытым небом, одевались в священные лохмотья и питались объедками. Вы брали на себя все, что недоступно нам, жаждущим денег… Вы молились за нас, утопающих в грехах, за нас, слабых и порочных!..

Патетическая речь бедняги оборвалась, так-как её заглушили рыдания. Он долго ничего не мог сказать и только заламывал руки перед растерянной четвёркой. В конце концов, Мик взял на себя заботу о несчастном, отечески обнял его и принялся негромко наговаривать на ухо что-то успокоительное. Наконец, хозяин магазина справился с собой и сказал следующее:

— Пусть так! Наверное, это правильно. Нельзя требовать от малого числа подвижников, чтобы они отвечали за грехи и пороки целого человечества. Не упрекать я вас должен, а благодарить за то, что вы уже сделали для нашего спасения! И я отблагодарю! Я это сделаю! Вы можете взять в моём магазине всё, что пожелаете и совершенно бесплатно! Всё! Всё! Я настаиваю! Вы хотели одеться прилично? Так оденьтесь роскошно!

И он принялся бегать по своему магазину, выхватывая то один, то другой костюм из висящих на вешалках и швыряя это всё к ногам обалдевших посетителей. Дульери недвусмысленно покрутил пальцем у виска, Драгис направился было к выходу, но Мик остановил его.

— Наш уход сделает этого человека несчастным! — сказал он. — Примем его любезное предложение, а потом придумаем, как отблагодарить его за это.

И они остались. И попали в текстильный рай. Или может быть в ад, смотря с какой точки зрения воспринимать то, что происходило в магазине.

Прошёл наверно час или два, (часов ни у кого из них не было, а спросить время у хозяина, вившегося волчком, было неудобно), а примеркам не было конца. Трудно было сказать, сколько они всего перемерили — десятки или сотни костюмов? Сил едва хватало на то, чтобы отвергать камзолы с кружевами и кафтаны из золотой парчи. Больше всего повезло Мику — хозяин в самом начале заметил, что он похож на священника и через минуту тот был одет в дорожный костюм патера, единственный в магазине. Это дало возможность, вновь обретшему нормальный вид, падре Микаэлю не принимать участие в общем безумии.

Наконец, все члены экспедиции были одеты по-человечески. Драгис получил костюм спортивного кроя, одинаково пригодный для появления в приличном обществе и для игры в крокет, а ещё широкополую шляпу, длинный сильно приталенный плащ, узконосые штиблеты, белоснежную манишку и перчатки.

Костюмы братьев — близнецов отличались лишь по цвету. Дуля вырядился в одежду выдержанную в чёрно-коричневых тонах, Фиг остался верен серому костюму в полоску, выбранному в самом начале.

Взглянув друг на друга, оба фыркнули, но тут хозяин магазина воскликнул, не дав разразиться их новым препирательствам:

— Ба! Да вы, ребята, решили примкнуть к дульеристам? Так бы сразу и сказали. Это правильно! Достойнейший и благороднейший выбор, раз вы больше не хотите причислять себя к «Бедствующим».

— Извините, почтенный, — обернулся к нему Драгис, выбиравший клетчатые брюки, широкую куртку и кепку побольше для Быковича, — к кому, по-вашему, мы решили примкнуть?

— К дульеристам! — повторил хозяин. — Неужели вы не слышали? Ах, да! Я должен был догадаться, что вы не здешние. Это же самое сильное общественное движение нашего города! Правда, кое-кто у нас с этим не согласен, так-как чайнианцы более многочисленны, но лично я стою на позициях дульеризма. Ха! Вот вы, например, просто вылитый дон Дульери!

Говоря это, он ткнул пальцем в сторону Фига, только что сунувшего в рот сигару. Тот от неожиданности выронил сигару и закашлялся.

— А что? — не унимался эмоциональный торговец. — Можете сами убедиться. Памятник дону Дульери всего в двух кварталах отсюда. Сходите прямо сейчас, сами всё увидите! Вы ещё не были на площади Дульери?

Так они попали на площадь Дульери и, наверное, минут десять все четверо смотрели, открыв рты, на упомянутый выше памятник. Ну, и, конечно же, самое сногсшибательное впечатление сей монумент произвёл на самого бывшего мафиозного дона.

Дуля смотрел серьёзно и недоверчиво. Казалось, он менее всех здесь был склонен верить в реальность увиденного. Но памятник был реальностью, как и музей Дульери, возвышающийся за его спиной.