Однако, какими бы ни были его недостатки, здесь было сухо, тепло и скрыто так же надежно, как и в любом другом месте, где они могли бы его разместить. Если уж говорить прямо, им чертовски повезло, что у них была эта пещера, и он это знал.
На самом деле, термин "чертовски везучий" довольно хорошо описывал все, что произошло с того момента, как он был достаточно неосторожен, чтобы в него попали.
Он пришел к выводу, что никогда точно не узнает, что произошло после того, как получил попадание, поскольку Уилсон был единственным свидетелем и, очевидно, не собирался ему рассказывать. Хотя его шурин был идеально подготовлен к тому, чтобы принять подобающую героическую позу, вздернув подбородок и устремив стальной взгляд на невидимый горизонт с благородной решимостью, всякий раз, когда Дворак спрашивал его, он фактически не сообщал ровно никаких подробностей. Что заставило Дворака заподозрить, что все было еще сложнее, чем он думал.
Что он действительно знал, так это то, что ему необычайно повезло, что на своем пути пуля умудрилась не задеть ни одну из основных артерий. Ему также повезло, что Уилсон провел последние пять лет своей карьеры морского пехотинца в поисково-спасательной службе. Когда Дворак получил ранение, тренировка в оказании первой помощи оказалась как нельзя кстати, и Уилсону удалось наложить давящие повязки и остановить кровотечение. По крайней мере, в основном.
После этого они с Деннисом Вардри каким-то образом доставили Дворака с места перестрелки обратно в хижину - ну, в пещеру, если он хотел быть разборчивым, - прежде чем появился какой-нибудь шонгейри.
На следующий день их посетил патруль шонгейри в сопровождении "гида" из полиции штата Северная Каролина. К счастью, солдат, о котором шла речь, заранее сообщил обо всех своих планах, так что когда они прибыли, Шэрон и Джессика "просто случайно" отправили детей купаться на плотину, а обоих овчарок - в пещеру к Двораку.
Обе большие собаки всегда усиленно защищали "своих" людей. Нимуэ стала еще более заботливой, чем обычно, с тех пор, как родила своих шестерых щенков, и Шэрон решила - мудро, по мнению Дворака, - что в сложившихся обстоятельствах было бы лучше держать обеих собак подальше от инопланетян. Последнее, что им было нужно, это чтобы одну или обеих овчарок пристрелили из-за того, что они зарычали не на того шонгейри.
У них также было время перенести в пещеру все оружие, кроме пары дробовиков, старого спортивного охотничьего ружья Дворака SMLE .303 и четырех пистолетов, которые никто из них никогда особенно не любил. В любом случае, там определенно не было никакого навороченного оружия дальнего действия или чего-либо еще, что могло бы пробить пулями даже импровизированную броню расположившихся кругом транспортных средств. Что, вероятно, было хорошо, поскольку, как и следовало ожидать, шонгейри конфисковали все найденное огнестрельное оружие. Однако больше они ничего не нашли и ограничились допросом Уилсона и Алека (Вероника, прошедшая подготовку помощницы медсестры, была в пещере, присматривая за Двораком), вместо того, чтобы проделать оставшуюся часть пути до плотины, чтобы допросить Шэрон и Джессику - или детей - тоже.
Дворак был так же счастлив, как и то, что он лишь время от времени приходил в сознание, когда это произошло. Честно говоря, были некоторые вещи, с которыми, как он обнаружил, ему не хватало смелости встретиться лицом к лицу, и он был бы до смерти напуган, лежа там, в пещере, не зная, что происходит с его семьей... или если кто-то из детей может непреднамеренно о чем-то проговориться.
Все они были хорошими, умными детьми, но в этом-то и был смысл. Они были детьми, а умные взрослые слишком легко заманивали детей в ловушку или обманом заставляли говорить больше, чем они думали. Особенно напуганные дети, и только ребенок, который был непобедимо глуп - а никто из них таковым не был - не испугался бы перед лицом того, что происходило с их миром. Хотели они признаваться в этом своим родителям или нет, всем детям снились плохие сны, а иногда и кошмары, и он знал, что с тех пор, как в него стреляли, стало еще хуже. Они с Шэрон всегда считали своим долгом отвечать на вопросы своих детей, удобно это или нет, и они придерживались той же политики с тех пор, как сбежали в хижину. О, конечно, были некоторые вещи, которые они обходили стороной, но, по большому счету, они сравнялись со своими детьми. Таким образом, дети всегда знали, что происходит, понимали, почему в эти дни их родители были такими мрачными и сосредоточенными. И все же это было не то же самое, что видеть, как папу привозят им окровавленным на ставне. Нет, это довело их до такого состояния, что он отдал бы свою левую руку - черт возьми, свою правую руку, и это была та, которая все еще работала! - чтобы избавить их от этого.
Неудивительно, что они хотят провести со мной время, - подумал он сейчас, в очередной раз тщетно пытаясь найти удобный способ солгать. - И я тоже хочу провести с ними время! Я просто хотел бы застать их не с таким испуганным выражением в глазах, когда они не понимают, что я наблюдаю за ними.
Он зарычал от нового разочарования при этой мысли. Он хотел встать. Он хотел встать с постели, выбраться из этой пещеры, снова проводить время со своей семьей, где его дети могли видеть его - и он мог видеть их - и все они могли знать, что с остальными все в порядке.
Этого не произойдет, пока ты действительно не сможешь встать и пройти больше пятидесяти ярдов за раз, парень, - строго сказал он себе. - Последнее, что нам нужно, это чтобы шонгейри неожиданно вернулись и нашли тебя, в конце концов, валяющимся с этой проклятой дырой в плече!
Он протянул правую руку поперек своего тела, коснувшись тыльной стороны левой руки, где иммобилизующие ремни удерживали ее поперек груди. Он обнаружил, что делает это довольно часто. Он мог пошевелить пальцами левой руки, но обнаружил, что ему нужно убедить себя в том, что в ней тоже все еще есть чувства. Что он мог чувствовать давление кончиков пальцев его правой руки.
Конечно, реальный вопрос заключался в том, сможет ли он когда-нибудь снова использовать эту руку. На данный момент шансы казались не такими уж хорошими.
Пуля шонгейри, возможно, и не задела артерий и вен, но в человеческом плече было много костей. "Телесные повреждения" плеча в реальной жизни встречались гораздо реже, чем в плохой художественной литературе, и плечо Дэйва Дворака было довольно основательно раздроблено.
Как только Уилсон отвез его домой и понял, насколько все плохо на самом деле, он сразу же отправился обратно вниз с горы. Навыки Вероники были с самого начала бесценным приобретением, но их медицинские принадлежности никогда не предназначались для того, чтобы иметь дело с чем-то подобным этому. Если уж на то пошло, Веронике не удалось полностью остановить кровотечение, и Уилсону было очевидно, что без надлежащей медицинской помощи они все равно потеряют его шурина. Поэтому он сделал то, что всегда делали морские пехотинцы, когда им нужна была помощь, - он призвал другого морского пехотинца.
Или, в данном случае, скорее, двоюродного брата морского пехотинца,. Именно так Дворак пришел в себя - в основном - и обнаружил, что смотрит вверх на очень черное лицо в хирургической маске с профессионально компетентным выражением.
- Осия? - сообразил спросить он.
- Во плоти, - ответил доктор Джеймс Осия Макмердо.
Почему молодой чернокожий мужчина в детстве предпочитал "Осия" "Джеймсу", это всегда озадачивало Дворака, но Макмердо настаивал на том, чтобы его звали по второму имени с тех пор, как ему исполнилось шесть. Может быть, потому, что у него был дядя по имени Джеймс, которого никто в семье никогда особо не любил. Дворак не знал об этом, но он знал Макмердо почти пятнадцать лет. Его двоюродный брат, Элвин Бучевски, был методистским пастором, который часто служил приглашенным проповедником в собственной церкви Дворака. Более того, Элвин был одним из лучших друзей Роба Уилсона с тех пор, как они вместе служили в морской пехоте. Роб был почти на десять лет моложе другого мужчины, но они были из одного родного города, они знали многих одних и тех же людей, и в конечном итоге их распределяли по одним и тем же местам службы, особенно до того, как Бучевски стал офицером, зубрилой и капелланом.
