- Сохраняй во мне человечность, насколько можешь, мой Стивен, - мягко сказал он по-английски. - Сохрани мне рассудок. Напомни мне о том, почему я так старался забыть.

Темнокожий человек снова посмотрел на него сверху вниз и кивнул, а затем зеленые глаза снова переместились на Тикейра.

- Полагаю, у тебя есть незаконченное дело с этим, мой Стивен, - сказал он, и настала очередь улыбнуться более крупному, высокому, темноволосому и бесконечно менее устрашающему человеку.

- Да, есть, - прогрохотал его глубокий голос, и Тикейр завизжал, как маленький зверек, попавший в ловушку, когда мощные темные руки потянулись к нему.

- Это за моих дочерей, - сказал Стивен Бучевски.

Эпилог: Планета Земля. 1-й год Земной Империи

Дейв Дворак стоял, глядя в морозное, безлунное ночное небо, обняв одной рукой плечо своей жены. Другая рука все еще была обездвижена, но ей становилось лучше. И, похоже, Осия Макмердо все-таки получит возможность восстановить его левое плечо.

На самом деле, многое должно было произойти "в конце концов". Его дети собирались жить и взрослеть, иметь своих собственных детей. Его страна собиралась снова подняться из-под обломков и кровавой бойни. Другие нации по всему земному шару жили бы еще раз, оплакивая своих мертвых, но живые. Весь его мир собирался выжить.

В конце концов.

- Трудно в это поверить, не так ли? - пробормотала Шэрон, и он посмотрел вниз и улыбнулся ей.

- Всегда верь в три невозможные вещи каждое утро перед завтраком, - сказал он ей.

- Это глупо, папочка, - сказал другой голос, и он повернулся, чтобы посмотреть на своего сына. У Мэйлэчея Дворака были темные усы от горячего какао из запасов, все еще припрятанных в пещере и выставленных по такому случаю, и он покачал головой, рыжие волосы заблестели в свете тихо шипящего фонаря Коулмена.

- Невозможные вещи нереальны, - сообщил он своему отцу с безупречной логикой шестилетнего ребенка. - И если они ненастоящие, ты не должен в них верить.

- Ты думаешь?

Мэйлэчей твердо кивнул, и Дворак убрал руку с шеи Шэрон, чтобы взъерошить волосы мальчика, затем посмотрел на своих дочерей. Мейгрид оглянулась на него, но Моргэйна, казалось, уплетала маршмеллоу со своей огромной кружкой горячего какао. Во всяком случае, она уткнулась в него лицом.

- Что ты думаешь, Мейгрид? - спросил он. - Стоит ли тебе верить в невозможные вещи?

- Хорошо...

Его дочь склонила голову набок, явно размышляя, затем повернулась к еще более миниатюрной светловолосой девочке, сидевшей рядом с ней. Зинаида Карпова смотрела в свое горячее какао с почти благоговейным выражением лица.

- Что ты думаешь, Зинаида? - спросила Мейгрид.

- О чем? - ответила Зинаида, поднимая взгляд от кружки. - Я не слушала.

Русская девочка безупречно говорила по-английски, и этого было достаточно. Мейгрид могла бы задать этот вопрос на столь же безупречном русском, если бы захотела, благодаря установленному в пещере нейронному обучающему устройству. Они потянули за несколько ниточек - Дворак был готов признать это, если бы кто-нибудь спросил, - чтобы заполучить этого педагога, но особых споров по этому поводу не было. На данный момент их насчитывается более трех тысяч, разбросанных по всему миру, и производство большего их количества стало одним из первых приоритетов перестроенной инфраструктуры мира. Тем временем Дэйв Дворак был полон решимости идти дальше и реализовать свое желание стать учителем истории... особенно теперь, когда у него под рукой была история целой межзвездной цивилизации (такая, какой она была).

Дети, конечно, тоже подумали, что это была хорошая идея. Они привыкли думать о нейронном педагоге как о самой большой и лучшей энциклопедии во всей известной вселенной, и их тяга к знаниям казалась безграничной. На самом деле, взрослым приходилось быть осторожными, чтобы не впихивать знания слишком быстро в детей; существовали физиологические ограничения на то, сколько передаваемой нейронам информации без когнитивного и психологического ущерба мог усвоить все еще созревающий мозг. Кроме того, педагоги давали только знания, а не способность усвоить эти знания или оперировать сложными концепциями. Должно было пройти некоторое время, прежде чем кто-либо из детей станет достаточно взрослым для получения полного нейронного образования, и они, похоже, не до конца осознали - пока, во всяком случае, - что им все еще придется ходить в школу, чтобы развить эти когнитивные навыки, научиться обращаться с этими концепциями. Но у них уже был хорошо развитый набор языковых навыков, и поскольку Зинаида и ее семья собирались пожить с ними некоторое время, все вовлеченные родители решили, что имеет смысл сделать всех детей двуязычными.

- Папа спрашивал, должны ли люди верить в невозможные вещи, - объяснила теперь Мейгрид, и Зинаида пожала плечами.

- Конечно, должны, - просто сказала она. - Если бы мы не верили в невозможные вещи, нас бы здесь не было. Я имею в виду, если бы кто-нибудь спросил, думала ли я, что когда-нибудь выпью что-нибудь подобное... горячему какао, - она произносила слова осторожно, несмотря на свое новое свободное владение английским, - я бы подумала, что это практически невозможно.

Она снова пожала плечами, и Дворак кивнул.

- Хороший ответ, малышка, - сказал он ей, протягивая руку, чтобы дразняще потянуть за мочку ее правого уха. Затем он снова посмотрел на своего сына.

- Ты знаешь, Мэйлэчей, все невозможно, пока кто-то не поверит в это настолько, чтобы сделать это реальным.

- Отличное наблюдение, - сказал другой голос, и взрослые Двораки немного поспешно обернулись, когда поняли, что прибыл почетный ночной гость.

Он улыбнулся им и протянул левую руку Зинаиде. Она улыбнулась в ответ, затем прижалась щекой к его ладони, поймав его руку между своим лицом и плечом в объятии без рук, которое было каким-то невыразимо нежным.

- И как заметила Зинаида, - продолжил Петр Ушаков, глядя поверх ее склоненной головы на Дэйва и Шэрон Дворак, - если бы мы не верили в невозможные вещи, нас бы здесь не было, не так ли?

Боже мой, но правильно ли ты понял это, - иронично подумал Дворак. - Легенды, мифы и монстры, о боже! Граф - простите, князь - Дракула? Хорошие парни-вампиры, спешащие на помощь всему человечеству? Кто бы мог это сделать?

Он посмотрел на светловолосого голубоглазого мужчину, чье дыхание не создавало облаков пара, которые, казалось, выдыхали все остальные. Что имело некоторое отношение к тому факту, что Петр Ушаков больше не выдыхал. И не вдыхал, если уж на то пошло, если только ему не нужен был воздух, чтобы говорить.

Дворак снова взглянул на небо. Большая часть небес человечества все еще была чернее тучи, без высокотехнологичного небесного свечения, которое когда-то было неотъемлемой частью его крупных городов. Однако были места, где эти города уже возвращались, и какая бы человеческая власть ни сумела сохраниться во время кошмара вторжения шонгейри, она отчаянно пыталась навести хоть какой-то порядок в мире, справляясь с голодом, болезнями и - по крайней мере, для северного полушария - быстрым наступлением зимы.

Он знал, что это будет плохо. Не так плохо, как могло бы быть, но даже при всей доброй воле в мире и со всеми захваченными ресурсами шонгейри, которые как можно быстрее были преобразованы и применены для решения проблемы, все равно должны были умереть еще миллионы людей. По-другому и быть не могло, когда планетная инфраструктура была такой забитой, потрепанной и сломанной.

Но какой бы плохой ни обещала быть эта зима, за ней последует весна, и из заглубленных на зиму корней появится новая поросль. И возможно - только возможно, - подумал он, развивая эту метафору, - что-то новое, более сильное и лучшее вырастет из богатой, поддерживающей почвы прошлого.

Видит бог, в нем было достаточно крови, - трезво подумал он. - И мы знаем, что мы больше не одиноки. И не только это, я не думаю, что нам очень понравятся наши соседи. Итак, поскольку люди, похоже, лучше всего умеют скрывать свои различия перед лицом какой-то взаимной внешней угрозы...