- Милорд, - откровенно сказал он, - я совсем не уверен, что его величество не совершает здесь очень серьезную ошибку. И что бы я ни думал об этом, сильно подозреваю, что некоторые из его собственных аристократов не будут слишком очарованы идеей внезапно найти меня на таком важном посту. Однако, несмотря на все это, должен признаться, что я... заинтригован такой возможностью.

- Понимаю, что это стало для вас чем-то вроде сюрприза, - сказал Уэйв-Тандер с великодушным преуменьшением. - Очевидно, это то, о чем вам придется подумать, и его величество это понимает. На самом деле, он рекомендует вам обсудить это со своей женой. Он и императрица питают живое уважение к ее уму, и она, несомненно, знает вас лучше, чем кто-либо другой в мире. Включая, если вы простите меня за то, что я указываю на это, вас самих. Послушайте, что она об этом думает, прежде чем вы дадите императору свой ответ.

- Теперь это, милорд, - сказал Нарман Бейц с полной искренностью, - действительно звучит как очень хорошая идея.

IV

Храм,

город Зион,

земли Храма

Робейр Дючейрн задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь снова пересечь площадь Мучеников, не вспомнив кровавый ужас казни Эрейка Динниса. Осенний холод тяжело лег на город Зион, несмотря на солнечный день, но его дрожь не имела ничего общего с температурой, когда он смотрел на парящую колоннаду Храма Божьего и зеркально отполированный купол за ним с героической скульптурой архангела Лэнгхорна, высоко поднявшего скипетр своей святой власти, и вспомнил тот ужасный день. Затем он замер на месте, закрыв глаза в безмолвной молитве, хотя и не мог бы точно сказать, о чем именно он молился.

Тревожные времена, - подумал он про себя, - снова открывая глаза и продолжая идти через площадь к Храму. Тревожные времена... и пугающие.

Банальность его собственных мыслей раздражала, но от этого они не становились менее точными. Сила его вновь обретенной веры помогла, и он нашел много отрывков из Священного Писания, дающих огромное утешение, но ни один отрывок из Священного Писания не говорил ему, что он должен делать.

Ну, Робейр, это не совсем точно, не так ли? - сардонически подумал он. - Ты точно знаешь, что тебе следует делать. Вопрос только в том, как ты это сделаешь.

Он снова остановился, обдаваемый брызгами бесчисленных фонтанов, обдуваемых свежим ветерком, и пристально посмотрел на то самое место, где погиб Диннис. Казнь павшего архиепископа была самой ужасной вещью, которую Дючейрн когда-либо видел, когда-либо представлял. Он не был шулеритом. Он читал о наказаниях, которые, по мнению архангела Шулера, должны быть назначены отступнику и еретику, но никогда не позволял своему разуму зацикливаться на них. Они были одним из тех неприятных аспектов жизни, к чему призывало Писание, но чего Робейр Дючейрн никогда не ожидал увидеть на самом деле, не говоря уже о том, чтобы помочь причинить вред. И он помог. Бывали времена, особенно когда сны приходили посреди ночи, когда ему хотелось притвориться, что этого не было. Но решение казнить Динниса было принято храмовой четверкой, и поэтому Робейр Дючейрн понес свою долю кровавой вины. Хуже того, он полностью отдавал себе отчет в том, что первоначальное решение казнить бывшего архиепископа Чариса было принято из соображений прагматизма, из соображений целесообразности. И последние слова Динниса, его вызов великому инквизитору с самого края могилы, встревожили Дючейрна.

Этому человеку была обещана легкая смерть - или, по крайней мере, более легкая, - если только он сыграет свою роль. Предполагалось, что Дючейрн не должен был знать об этом соглашении, но он знал, и это делало неповиновение Динниса еще более озадачивающим. Если, конечно, самое очевидное объяснение не было также правильным, и человек действительно верил в то, что он сказал.

Что он, несомненно, и сделал, - сказал себе Дючейрн, глядя на то место, где измученному человеческому существу наконец-то позволили умереть. - Вот что по-настоящему мучает тебя в этом, не так ли, Робейр? Что бы ни происходило сейчас, ты - ты и остальные трое - привели это в движение. Что бы ни натворил Чарис с тех пор, как вы и ваши друзья организовали нападение на него, вы были теми, кто это начал. Ты подтолкнул Чарис к его отвратительным действиям. Любое животное будет бороться за свою жизнь, за жизни своих детенышей, если вы загоните его в угол, и это именно то, что вы сделали с Чарисом, и Диннис это знал. Не только знал это, но и имел смелость заявить об этом даже после того, как инквизиция вынесла приговор о его смерти.

Эта мысль часто приходила ему в голову в последнее время, и с силой своей возрожденной веры он заставил себя еще раз взглянуть ей в лицо. Он молился Богу и Лэнгхорну, умоляя их простить его за катастрофические решения, которые спровоцировали немыслимое, но тот факт, что он глубоко и искренне раскаивался в своей ответственности за них, не освобождал его от обязанности что-то с ними делать. Его долгом было бы противостоять бедствию и каким-то образом провести Церковь Ожидания Господнего через испытание, с которым она столкнулась, независимо от того, как оно произошло; роль, которую он сыграл в провоцировании этого испытания, только усилила его ответственность.

И каким бы трудным ни было путешествие, - еще раз сказал он себе, - в конечном счете может быть только один пункт назначения. Это Божья Церковь, учрежденная самими архангелами для спасения душ всех людей. Во что бы ни верили эти заблудшие души в Чарисе, Мать-Церковь должна быть сохранена в неприкосновенности. И поскольку она должна, она это сделает. Другого исхода быть не может... до тех пор, пока мы, защищающие ее, остаемся верны ей, Писанию, архангелам и Богу.

Он верил в это. Он знал это. Чего он не знал, так это того, простит ли его когда-нибудь Бог за те поступки, к которым он уже приложил руку.

Он еще раз посмотрел на место, где Эрейк Диннис умер своей ужасной смертью, задаваясь вопросом, скольких еще других инквизиция подвергнет той же ужасной участи, прежде чем будет удовлетворен вызов законному верховенству Матери-Церкви. Затем он покачал головой, спрятал руки в теплые широкие рукава сутаны и продолжил свой путь.

* * *

- Что ж, вижу, мы все здесь... наконец-то, - язвительно сказал Жэспар Клинтан, когда Дючейрн вошел в конференц-зал.

Теплый воздух легко и непринужденно циркулировал по всему залу, поддерживая температуру на обычном уровне идеального комфорта. Нетленный стол для совещаний - как и весь Храм, работы собственных рук архангелов - был таким же совершенным и не испорченным использованием, каким он был в самый день Сотворения, а освещение, исходящее от самого потолка, струилось вниз с такой яркостью, на которую не могло надеяться пламя свечи или лампы. чтобы бросить вызов. Как всегда, это неопровержимое доказательство того, что он действительно находился в присутствии Божественного, убедило Дючейрна в том, что какие бы ошибки ни совершали простые люди, Бог в конце концов способен все исправить, если только Его слуги будут верны своей вере.

- Извините, что опоздал, - сказал он сейчас, направляясь к своему месту за этим мистическим столом. - Мне нужно было разобраться с несколькими пастырскими делами, и, боюсь, время ускользнуло от меня.

- "Вопросы пастырства", не так ли? - фыркнул Клинтан. - Я бы подумал, что сохранение Матери-Церкви будет иметь приоритет почти над любым другим "пастырским вопросом", который я мог бы придумать.

Замсин Тринейр слегка пошевелился в своем кресле во главе стола. После казни Динниса Клинтан стал еще более язвительным и раздражительным. Как будто последнее неповиновение бывшего архиепископа подтолкнуло великого инквизитора к еще большей воинственности и мстительности. И каким-то странным образом явно возрождающаяся вера Дючейрна на самом деле сделала Клинтана еще более нетерпеливым по отношению к генеральному казначею. Это было почти так, как если бы он боялся, что вера Дючейрна еще больше смягчит решимость викария, которого он с самого начала всегда считал наименее решительным из храмовой четверки.