Кейрмин пожалел, что у него не хватило смелости спросить интенданта, разрешил ли епископ его присутствие здесь этой ночью. Или, если уж на то пошло, знал ли епископ Эрнист вообще, где находится Грейвир. Но он не осмелился - так же, как не осмелился расспросить Грейвира, когда интендант появился с дюжиной своих товарищей-шулеритов, которых распределили по различным войсковым подразделениям, предназначенным для сегодняшней операции.

И, насколько я знаю, он совершенно прав насчет того, что происходит в Чарисе, и что это значит для всех нас. Я всего лишь солдат - что я знаю о Божьей воле? О непогрешимости великого викария? То, что говорят чарисийцы, звучит разумно, учитывая то, что, по их словам, "рыцари земель Храма" действительно хотели, чтобы с ними случилось, и почему. Но откуда мне знать, что они говорят правду, когда сама Мать-Церковь настаивает на том, что все их обвинения - ложь? В конце концов, отец Стивин прав по крайней мере в одном - они не зря называют Шан-вей "Матерью Лжи"!

- Отец, - сказал он наконец, - я солдат, а не священник. Я сделаю все возможное, чтобы следовать моим приказам, но если вам все равно, я оставлю решения относительно доктрины и теологии тем, кто лучше годится и обучен их принимать.

- Это именно то, что вы должны сделать, капитан. - Голос Грейвира был теплее, более одобрительным, чем все, что Кейрмин слышал от него до сих пор. Затем интендант снова повернулся, чтобы посмотреть в ночь, и кивнул головой.

- Именно то, что вы должны сделать, - мягко повторил он.

* * *

- Не мог бы ты, пожалуйста, пойти спать? - потребовала Лизбет Уолкир.

- Что? - Эдминд Уолкир отвернулся от поручня, когда за его спиной появилась его жена. Она мгновение смотрела на него, затем скрестила руки на груди и покачала головой.

- Я сказала, что тебе пора в постель, - строго сказала она ему.

- Да, знаю. Я просто... немного дышу свежим воздухом.

- Имеешь в виду, что стоишь здесь и пытаешься набраться смелости, чтобы уговорить меня в следующий раз остаться дома.

Эдминд слегка поморщился от прямоты ее язвительного вызова, но затем пожал плечами.

- Думаю, это отчасти так, - признал он, - и мне жаль. Знаю, что это сделает тебя несчастной - что, вероятно, означает, что мне повезет, если я сам вернусь в море с головой, не раскроенной кухонной кастрюлей! Но вот оно что. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, Лиз. Мне очень жаль, но я просто не могу этого сделать.

Он не мог хорошо разглядеть ее лицо на затемненной палубе, но распознал смягчение в языке ее тела. Он не так уж часто говорил о глубине своей любви к ней, хотя понимал, что она знает, насколько она глубока на самом деле. Она постояла там еще мгновение, затем подошла к нему и обняла его.

- Не смей так обманывать, - мягко сказала она, прижимаясь щекой к его груди. - И не думай, что сможешь сделать меня такой мягкой и послушной с помощью небольшой сладкой беседы!

- О, поверь мне, я бы никогда так не подумал, - сказал ей Эдминд, обнимая ее в ответ.

- Хорошо. - Она отступила назад, держа его за плечи, и посмотрела ему в лицо в тусклом свете якорных огней. - Я бы не хотела, чтобы ты думал, будто я становлюсь мягкотелой к старости. Но, - она наклонилась ближе и поцеловала его, - если ты так к этому относишься, полагаю, мне придется с этим смириться. Во всяком случае, на этот раз.

Эдминд был достаточно мудр, чтобы не произносить благодарственных молитв там, где она могла их услышать.

- В таком случае, - сказал он вместо этого, - позволь мне сделать еще один круг по палубе, а затем я с удовольствием спущусь вниз и лягу спать.

- Хорошо, - повторила она совершенно другим тоном, и он усмехнулся, услышав вызов - и обещание - в ее голосе.

Он еще раз быстро поцеловал ее, похлопал по все еще удивительно упругому и стройному заду и пошел вперед.

* * *

- Хорошо, двинулись! - резко прошептал сержант Дикин, и его взвод начал двигаться бесшумно - или так близко к бесшумности, как только могли двигаться двадцать пять пехотинцев с коровьими ногами - вдоль тускло освещенного пирса.

Он оглянулся через плечо на младшего священника, который присоединился к взводу. Дикину не очень понравились пылкие манеры священника. И еще меньше ему нравилось ощущение, что во взводе теперь два сержанта. Или тот факт, что второй был значимее самого Дикина

И так достаточно для того, чтобы все уже полетело прямиком в ад без чьих-то одновременных приказов войскам, - ворчливо подумал он. - Почему, о, почему, Шан-вей, офицеры и священники не могут просто убраться с дороги и позволить сержантам разобраться с деталями?

Он вернул свое внимание к текущей задаче, когда он и его люди приблизились к первому судну в их списке. Они как раз поравнялись с фонарем у подножия корабельного трапа, когда с дальнего конца пирса раздался внезапный крик.

- Ты, там! Отойди в сторону! Мы поднимаемся на борт!

- Шан-вей! - Дикин выругался, узнав голос.

Он никогда не был высокого мнения о сержанте Зозефе Стивирте, который командовал вторым взводом роты. По его взвешенному мнению, Стивирт был достаточно глуп, чтобы стать вполне пригодным офицером, но они оба присутствовали, когда капитан Кейрмин отдавал им приказы. Что означало, что даже Стивирт должен был сначала отправить своих людей на борт самого первого корабля в своем списке, прежде чем начать выкрикивать вызовы с пирса!

- Хорошо, давайте поднимемся на него! - рявкнул он своим людям, когда Стивирту ответили крики из портовой вахты чарисийского галеона. Чарисийцы казались не очень счастливыми - или склонными к сотрудничеству, - и Стивирт выкрикнул что-то более громкое и значительно более непристойное.

- Идиот! - Дикин что-то пробормотал себе под нос. - Что, черт возьми, он делает?..

Вопрос сержанта оборвался, поскольку крики были внезапно прерваны безошибочно узнаваемым звуком "чуннннг" стального лука арбалета и раздирающим горло криком.

- Черт возьми! - зарычал Дикин.

Меньше минуты на то, что должно было быть быстрой и тихой работой, а этот тупой сукин сын уже позволяет своим людям стрелять в мирных жителей!

* * *

Грейгору Уолкиру было четырнадцать лет от роду. Он провел почти треть своей жизни в море на одном из двух семейных галеонов, но это было первое плавание, когда ему позволили по-настоящему начать выполнять некоторые обязанности настоящего офицера, а не застрять в роли заслуженного юнги. Это был головокружительный опыт, но даже его было недостаточно, чтобы не заметить напряжение, охватившее его родителей, особенно с момента их прибытия сюда, в Фирейд. Он не до конца понимал все проблемы, связанные - на самом деле, он не понимал до конца ни одну из таких проблем - с конфронтацией Чариса с Церковью. Он был слишком сосредоточен на своих внезапно расширившихся профессиональных горизонтах, чтобы сильно беспокоиться об этом.

Тем не менее, он чувствовал беспокойство, и - как и его мать (и, если уж на то пошло, каждый другой член экипажа) - он точно знал, куда пошел его отец в своих заботах о делах на борту "Уэйв". Он не собирался мешать своим родителям. У него бы не одну пятидневку звенело в ушах от той взбучки, которую устроила бы ему мать, если бы он осмелился сделать что-нибудь подобное! С другой стороны, младший офицер, даже находящийся на ранних этапах своей подготовки и карьеры, несет определенные обязанности. Вот почему Грейгор взял за правило совершать свои собственные тихие обходы корабля, прежде чем ложиться спать ночью.

Он был осторожен, не подходя слишком близко к отцу и матери, ожидая, пока они спустятся вниз, чтобы он мог заняться своими дополнительными обязанностями, которые он сам себе назначил, без несомненно саркастических комментариев, которые они бы сделали, если бы поняли, что он задумал. Но он был достаточно близко, чтобы увидеть, как голова его матери резко поднялась, когда где-то дальше на пирсе раздались крики, Грейгор все еще пытался выяснить, с какой стороны доносились крики, когда их прервал самый ужасный крик, который он когда-либо слышал в своей жизни.