Двадцать шестого октября, вернувшись домой после целого дня скучнейшей канцелярской работы, Вирлок сказал жене, что собирается поехать в Милледжвиль навестить Уэстина.

– Зачем, Честер? – попыталась возразить Юнис. – Разве ты и так не сделал все, что мог?

– Не знаю. Я все время пытался не думать о нем, но… Вот сегодня, например, я провернул гору бумаг, а спроси меня, что в них, – не сумею сказать.

– Но губернатор уже отклонил просьбу об отсрочке. Все твои усилия оказались безуспешными… Уэстин убил ее, и ты знаешь это, Честер.

– Нет, не знаю, – устало ответил Вирлок. – Именно поэтому я и хочу еще раз побеседовать с ним.

– Что ж, – согласилась Юнис, – поезжай, если так.

Вечер выдался холодный, и Вирлок включил в машине отопление. Сильный северо-западный ветер гнал сухие листья по обочинам дороги, петлявшей среди невысоких холмов красного суглинка. По радио транслировали музыку из какого-то ночного клуба в Майами, и ее звуки наполняли машину. «А ведь именно в Майами направлялся тогда Уэстин!» – вдруг подумал Вирлок. Время от времени мелодия обрывалась, и диктор принимался описывать Флориду – эту «подлинную страну грез».

До тюрьмы в Милледжвиле Вирлок добрался часов около десяти. Начальник тюрьмы хорошо знал Вирлока и, несмотря на столь позднее время, разрешил ему свидание с Уэстином. Он, правда, предупредил Вирлока о тяжелом физическом и моральном состоянии Уэстина и выразил сомнение в его способности вести разговор. Вирлок ответил, что он все же рискнет, и надзиратель провел его в камеру.

Уэстин лежал на койке с закрытыми глазами и даже не открыл их и не пошевелился, когда загремел замок двери. Не ответил он и на приветствие Вирлока.

– Извините меня, – заговорил Вирлок, невольно отводя взгляд от изможденного лица юноши. – Я очень хотел и пытался распутать этот клубок, но…

– Тогда что вам от меня нужно, мистер Вирлок? – спросил Уэстин, по-прежнему не шевелясь.

– Хочу еще раз побеседовать накануне…

– Спасибо. – Уэстин хотел сесть, но не смог. Вирлок поспешил помочь ему, потом встал рядом и прислонился к стене. Уэстин закурил, глубоко затянулся и уставился на Вирлока.

– Вам не надо отказываться от пищи, – заметил Вирлок.

– Жаль, я начал слишком поздно, – отозвался Уэстин, глядя сквозь зарешеченное окно в ночное небо. – Надо было пораньше.

– Что «надо было пораньше?»

– Начать голодать… Я надеялся, что ослабну и не буду так мучиться. Но боль тут, – он постучал себя по голове, – не проходит.

Они помолчали. Первым снова заговорил Вирлок.

– Я не могу долго оставаться здесь, Уэстин. Начальник тюрьмы – мой старый знакомый, иначе мне бы не добиться этого свидания.

– Но чего вы хотите от меня? Чтобы я снова рассказал все сначала? Сколько раз я уже рассказывал? Тысячу? Десять тысяч?

– И все же расскажите еще раз, – тихо попросил Вирлок. – Начните с того, как вы пришли на Бэккер-авеню и стали рассматривать дома. Рассказывайте все, что видели, что чувствовали… все-все, что придет на ум.

Уэстин попытался улыбнуться.

– Зачем, мистер Вирлок? Со мной все кончено.

– Я прошу вас!

Уэстин заговорил медленно, с трудом. Он рассказал о своем детстве в районе Лейквуда в Кливленде, о том, как издали рассматривал богатые, нарядные дома и уже тогда понимал, что ему никогда не придется жить в одном из таких домов. Он сказал, что и не стремился к этому и не видел в такой жизни ничего привлекательного, но с тех пор ему нравилось бродить по красивым улицам и рассматривать красивые дома.

– У меня не было ни зависти, ни ревности к их владельцам. В тот вечер я, пожалуй, и не обратил бы особого внимания на особняки вдоль Бэккер-авеню, если бы не женщина…

– Какая женщина?

– Просто женщина. Она шла по Бэккер-авеню, споткнулась и чуть не упала. Я даже подумал, уж не пьяна ли она.

– Возможно, так оно и было? – подавляя волнение, спросил Вирлок.

– Не думаю… Она пошла дальше – немножко, правда, неуверенно, – но и не так, как шел бы пьяный человек.

– А еще что вы помните?

– Это имеет какое-нибудь значение?

– Сейчас все, решительно все имеет значение, – ответил Вирлок. – Почему вы ничего не говорили о женщине раньше?

– Вначале забыл, а потом, когда вспомнил, решил, что никакого отношения к делу она не может иметь. Я увидел ее за несколько минут до того, как услышал крик и выстрел и вбежал в дом.

– Нельзя было умалчивать об этом, – мягко упрекнул Вирлок Уэстина. – Такие детали могут оказаться очень важными. Теперь скажите: она видела вас?

– Нет. Она споткнулась, уронила сумку или книгу – я не разглядел, что именно, – и пошла дальше. Нет, меня она не заметила. – Уэстин рассказывал таким ровным, монотонным голосом, словно речь шла о чем-то совершенно ему не нужном.

– Но вам хоть удалось ее рассмотреть?

– Да, и довольно хорошо. Она прошла под уличным фонарем, и я сказал бы, что ей на вид лет сорок пять – пятьдесят. У нее большой бюст, как бывает у полных женщин, когда они надевают узкий корсет или что-то вроде того. Боюсь ошибиться, но, по-моему, волосы у нее каштановые, а платье на ней было светлое.

– Какого цвета?

– Голубого или розового… Нет, зеленого… Не помню… – Уэстин вяло взглянул на инспектора. – Скажите, зачем вам все это, мистер Вирлок? Я уже примирился с мыслью, что мне придется умереть.

– Я ничего не могу вам обещать. Один шанс из десяти миллионов, что я снова увижу вас живым, когда уйду из этой камеры.

– Понимаю… Вы хотите выслушать конец моей истории?

– Вирлок кивнул, и Уэстин еще долго отводил душу, рассказывая о себе, о своем детстве, о том, какое горе принесло ему известие о гибели отца на войне, о днях, проведенных в детском доме. Он закончил как раз в ту минуту, когда вошел надзиратель и сообщил, что время свидания истекло.

– Биль! – сказал Вирлок на прощание. – Меня никогда не покидали сомнения, но сегодня я впервые могу заявить: я верю вам! Я верю, что вы не убивали Элен Макдафф, что все так и произошло, как вы рассказываете.

– Спасибо, мистер Вирлок.

Инспектор крепко пожал Уэстину руку, почти бегом покинул тюрьму и помчался в Гэйтвей. Остановившись у первой же бензоколонки, он позвонил Смиту и поручил вызвать в полицию к его приезду Кэйджена и Фэйна.

– Минут за пять-десять до убийства по Бэккер-авеню, близ особняка Макдаффов, проходила женщина, – начал Вирлок, когда в кабинете собрались Кэйджен, Смит, Фэйн и заместитель последнего капитан Альбертс. Он описал ее так, как рассказывал о ней Уэстин.

– Но что же мы можем предпринять? – заговорил Кэйджен. – Если бы мы знали ее фамилию…

– Тут много всяких «если», – проворчал Вирлок. По словам Уэстина, она несла в руках книгу. Давайте отсюда и начнем – с библиотек и магазинов. Надо поинтересоваться каждой читательницей, каждой покупательницей… Что же вы молчите? Думайте, черт побери! У нас же всего три дня!

– Вирлок, я вовсе не убежден… – начал было Фэйн.

– А я и не собираюсь ни в чем вас убеждать! – оборвал его Вирлок. – Не забудьте, что от исхода поисков зависит и ваша судьба. Почему бы не сделать еще одну попытку?

Все промолчали.

– Ну, хорошо, хорошо! – гневно крикнул Вирлок. – Просиживайте тут свои штаны, а я все равно найду эту женщину, даже если мне придется опросить всех жительниц Гэйтвея.

Он резко встал и направился к двери.

– Минуточку, Вирлок! – остановил его Кэйджен. – Дело вовсе не в том, что мы не хотим помочь вам. Мы просто не видим в этом никакой пользы.

– Дайте мне какую-нибудь ниточку, что-нибудь такое, что помогло бы установить личность женщины, и я обещаю вам всяческое содействие, – подхватил Фэйн.

– Я уже сообщил вам ее приметы со слов Уэстина. Надо опросить всех, кто проживает в радиусе десяти кварталов от особняка Макдаффа. Надо найти людей, которые видели ее в этом районе в интересующее нас время и могут ее опознать… – В ушах Вирлока снова прозвучал анонимный голос по телефону.