П.Н. Свистунову
2 ноября 1857 года
В начале сентября мы с братом отправились в Рязань для межевания и по пути заехали к моему старому сослуживцу и однофамильцу Ивану Алексеевичу Пушкину. Он, разумеется, встретил нас с таким же радушием, с каким принял меня зимою в Москве. Пробыв у него двое суток, мы отправились прямо в Рязань, где по необходимости должны были пробыть в разных хлопотах более месяца.
Два раза жили в плохой избе у нашего крестьянина в 12 верстах от Рязани за Окою, в деревне, которую братья мне отдали, разумеется, вместе с Николаем. Тут пришлось мне вспомнить старину и самому походить с астролябием, чтобы привести в ясность нашу луговую по берегу Оки дачу. Оказалось, что мы рисковали потерять из 80 до 45 десятин заливного луга. Теперь это дело хотя ещё не совсем, но приуготовительными мерами направилось в нашу пользу.
В Рязани я познакомился с губернским предводителем, который женат на родной сестре жены Михайлы Ивановича Пущина. Это зарайский помещик Селиванов. Я любовался этим добросовестным, дельным и умным человеком.
И вообще мне показалось, в Рязани все служебные лица лучше, нежели в других местах. Где ни случилось толкнуться в судебные места, все довольно скоро и непритязательно было исполнено. Сама местность рязанская мне понравилась. Город весь разбросан на гористой местности, и между домами везде рисуется зелень от деревьев.
Н.Д. и И.И. Пущиным
31 декабря 1857 года, Коростино
Вот оканчивается 57 год и наступает 58, друзья мои сердечные Наталья Дмитриевна и Иван Иванович. Чем же начну мои строки, как не сердечным всецелым желанием обоим вам всякого блага, здоровья, мира и тишины, счастья друг в друге. Одним словом, всего, что у Отца Небесного есть в запасе для Его детей, испытавших много горького.
О себе скажу вам, что я с какою-то грустию (не скажу безутешною, ибо во всем покоряюсь воле Божьей) встречаю новый и провожаю старый год. Ничто не улыбается, ни спереди, ни сзади.
Взятие между прочим под свое управление крепостных людей как какая ноша тяготит меня, а во всю эту суету втягивает меня братнино безысходное положение. Другие члены семейства хотя и несут тяготу его, но все-таки они как на пристяжке, а мне приходится быть каким-то опекуном его, скованным и по рукам, и по ногам, и по сердцу. Всякая отлучка моя есть как бы жертва, которую для меня приносят, а мне бы не хотелось никого обременять тем, что я должен нести, а с другой стороны, хоть бы другим от моего присутствия было легче, а то все маялись вдруг без всякой от того пользы. Разве одна польза, что всякая земная маета полезнее для души, нежели земная радость.
Однако полно наводить на вас грусть моим мрачным расположением, которое не всегда же так бывает.
Вот тебе сведения, друг любезный Иван Иванович, о дочери Рылеевой (выделено мной. - Авт.). Ты мог бы это узнать и прежде, если б ты письмо сестры прислал в Москву, а не в Алексин.
Она, т. е. Настасья Кондратьевна с мужем своим Иваном Александровичем Пущиным живет теперь зимою в Туле на Мильонной улице. Дома не знаю, но почтальоны, верно, знают. У них 9 человек детей, состояние прекрасное, незаложенное имение. У ней, говорят, есть капитал собственный в 20 тысяч рублей серебром, а он получил хорошее наследство от тетки. Про него говорят, что он флегма и скуп, а она, говорят, очень похожа лицом на отца. Когда буду в Туле, то постараюсь побывать у них и тогда скажу, что узнаю, более. По крайней мере, ты теперь знаешь, где она, и можешь к ним направить кого-нибудь из товарищей, которые лично знали отца её, как, например, Розена, когда он будет возвращаться.
И.И. Пущину
27 января 1858 года
17-го числа проезжая через Алексин, получил ваши, друзья мои сердечные Иван Иванович и Наталья Дмитриевна, послания от 12 генваря. Вы писали их, когда мы с сестрою пировали на именинах у Татьяны Алек-сандровны в Калуге. Мы попали туда 11 утром, когда Петра Николаевича ещё не было. К вечеру и он явился с Оболенским. Очень понятно, что мне отрадно было встретиться с этими добрыми людьми, моими кормильцами и поселенцами тобольскими. Дети мне очень обрадовались, Вавка, вероятно, узнал, потому что вспомнил и прежнее название, как звал меня - Павел Пасергеевич. А Катинька инстинктивно меня вспомнила, не отходила и все целовала.
Они хорошо и благополучно поживают. Дом у них довольно просторный и теплый. Заботит только Петра Николаевича устройство его имения, которое хотя не заложенное, но довольно плохое, особенно одна деревня - почти безземельная, что при нынешних обстоятельствах есть не последняя статья.
С Натальей Петровной я познакомился. Она чрезвычайно добрый человек, и с ней легко, потому что в ней нет вычуров. У них пировали 13-го числа. Вар-вара Самсоновна, как должно, привилась к их семье. Мальчуганы Евгения выправляются. Меньшой живее кажется и способнее. Девочка препухленькая и миленькая. Наталья Петровна, как видно, всех их чрезвычайно любит. Я рад за доброго Евгения - он в этом отношении совершенно доволен и счастлив.
У Батенькова тоже один раз вечеровали. Я его в этот раз более узнал. Прежде видел только на несколько минут в присутствии Кечера, за криком которого никого не узнаешь. Он не без плода просидел 20 лет в уединении - в сердце у него таится глубокое религиозное чувство, но воображение, несмотря на лета, все-таки в нем преобладает более других способностей.
Один вечер провели также у прокурора Оболенского, пользуясь протекцией которого в день отъезда своевременно мы получили почтовых лошадей. Он правовед и принадлежит к новой порядочного рода женерации. Его круг в том же роде: несколько человек служащих, учившихся в высших заведениях.
Калуга довольно хороший город, улицы шире тульских, и, кажется, жизнь дешевле.
Под влиянием нездоровья послания вас обоих, особенно у Натальи Дмитриевны, отзываются меланхолией. Храни вас Бог. Все хорошо и прекрасно, что было, есть и будет с каждым из нас. Господь располагает каждым шагом нашим, как ни горьки были иные минуты в жизни. Но если бы нужно было опять пере-живать былое, я не согласился бы вычеркнуть ни одну горькую черту от воли Божьей - прошедшую, равно и в будущем, хотя, заглядывая вперед, и посердишься.
Мир вам Божий, друзья мои сердечные. Тащите парную колесницу свою в духе полной доверенности друг к другу, о любви уж я и не говорю, хотя с одной стороны подчас и возникают сомнения, зато другая сторона и этим не тяготится.
Поправляйтесь только в здоровье. Можно же, наконец, в Москве уделить минуту, чтобы посоветоваться со Штрубом, когда есть вера в гомеопатию. Нырышкины, говорят, воротились, надобно у них побывать. У нас все обстоит благополучно.
Н.Д. и И.И. Пущиным
25 февраля 1858 года
У нас гостила Улинька Давыдова. Приезжала к нам отдохнуть от своих домашних тревог. Устала возиться со своею мелкотою при её тощих средствах. Я её люблю, она очень неглупа и душа прямая и верующая. Только нрав для неё самой несчастный. Вечно в волнении и раздражении, а высказаться не с кем.
У Нарышкиных я был на один день с сестрою. На обратном пути виделся в Туле с твоим братом Михайлой. На первой неделе и мне с сестрою и братом Николаем удалось поговеть. Церковь у нас теперь теплая, слава Богу.
Нарышкин на 2-й неделе собирался побывать у нас, но, ездивши в Тулу, простудился, и обычный его кашель усилился, и он не решился ехать за 40 верст. К тому же у нас более недели такие метели, что свету Божия не видать было.
Недавно получил от Александра Беляева письмо. Он говорит, что и к вам писал. Весною отправляет свою жену за границу полечиться от женских недугов и, когда будет провожать, обещает заехать и в наши края. Много ему будет хлопот, когда придется переводить огромное имение Нарышкиных и Дасаковых на новое положение.
П.Н. Свистунову
13 марта 1858 года
Расставшись с вами, добрые друзья Петр Николаевич и Татьяна Александровна, мне не удалось ещё до сей поры написать вам и поблагодарить за ваше сердечное гостеприимство. 5 дней, проведенные у вас, мне живо напомнили вашу долговременную ко мне, грешному, дружбу. Это напомнило мне и простодушную нашу Сибирь, которую я всегда с удовольствием вспоминаю.
