406

отчетливую систему координат, хорошо представлять свойства и возможности окружающего мира. В людях существует живое любопытство, которое заставляет их интересоваться прошлым и будущим, качествами вещей "самих по себе", далекими звездами, первопричинами вещей и тайнами нашей души. Отдельные индивиды порой готовы даже жертвовать сытостью и комфортом ради того, чтобы больше понять и узнать о мире. Искатели истины были всегда, те искатели, которые желали знания ради самого знания, все новой информации о самых далеких и сложных вещах ради понимания целостности бытия. Первоначально наука создавалась именно такими энтузиастами познания, но и теперь она отвечает чаяниям тех, кто хочет быть "зрячим" - силой теоретического ума прозревать несущие структуры мироздания.

Естественные науки и математика создают объективную, количественно выраженную картину мира. Они стремятся продемонстрировать действительность такой, как она есть, без вуали субъективности, без флера наших желаний и страстей. Правда, это никогда не удается до конца, ибо даже самый изощренный понятийный аппарат все равно остается человеческой проекцией, но практически проверяемые положения науки, тем не менее, дают некую схему, позволяющую судить о "реальном положении дел". Познавательная потребность получает свой "хлеб" - знания, и на какой-то момент насыщается ими.

Гуманитарные науки обеспечивают другую грань познавательной потребности - стремление иметь мировоззрение, представление о прошлом своей культуры, о прошлом человечества, полагать цели и с чувством уверенности опираться на ценности. Ценности, цели, связь традиций с сегодняшним днем, особенности культур, языков разных народов - вот те познания, которые дают человеку гуманитарные науки, которые тесно соприкасаются с идеологией и религией.

Востребованность науки человеком не является прямой и непосредственной. Вернее, желание окунуться в научно-теоретический мир выступает прерогативой довольно узкого

407

круга людей, в то время как большая часть человечества, не испытывая особо интереса к науке, просто пользуется ее плодами. Собственно, без науки как "движущей силы производства" люди жили столетиями и тысячелетиями, следуя традициям, воспроизводя старинные технологии, которые менялись очень медленно. Только Новое время осторожно впустило науку в сферу трудовой деятельности и начало наполнять обыденность продуктами теоретических разработок, хотя истинного размаха проникновение науки в быт достигло только в XX в.

Понять косвенность присутствия науки в нашей жизни можно, сравнив специфику повседневности и обыденного мироотношения с особенностями научного сознания.

Все люди, в том числе и ученые, львиную долю своего времени проводят, подчиняясь законам повседневного мира. Из многих характеристик, определяющих лицо повседневности и подробно описанных феноменологической социологией, выделим всего четыре, но очень существенные для понимания того, почему научное видение не может стать непременным достоянием каждого:

Во-первых, повседневный мир - это мир чувственно-конкретный, материальный, события в нем протекают так, что всегда обладают индивидуальным рисунком, единственностью и неповторимостью. Живя повседневной жизнью, мы не теоретизируем, и опыт показывает, что попытка мыслить теоретически при разборе житейских ситуаций нередко вырождается в беспомощную схоластику, далекую от возможностей разрешения проблемы. Э. Берн применительно к психологии назвал такое теоретезирование "игрой в психиатрию".

Во-вторых, повседневность субъектоцентрична. Индивид как эмпирическое существо неизбежно субъективен, поскольку он партикулярен, частичен, не равен миру как целому: для поддержания своей жизни он нуждается в заботе о самом себе. Индивида ведут его непосредственно ощущаемые потребности и производные от них цели и ценности. В обыденной жизни мы все естественно отсчитываем "от себя": верх

408

и низ, право и лево, близко и далеко. Всеобщее касается нас лишь постольку, поскольку так или иначе затрагивает наши собственные интересы.

В-третьих, в повседневности мы преследуем свои конкретные цели, стремимся получить результат, поэтому она выступает как прагматический мир. Конечно, и здесь есть такие феномены, как созерцание, искусство или игра времяпровождение и занятия, лишенные прямого практического интереса, однако, они лишь оттеняют общую прагматичность обыденного мира. Кстати, они прекрасно вписаны в повседневность потому, что зачастую тоже чувственно-конкретны, позволяют сознанию пребывать в привычном состоянии.

В-четвертых, повседневность - мир коммуникации, непрерывного диалога, постоянных интерпретаций и переинтерпретаций, которые протекают на обыденном языке. Последний имеет свои пласты, свою "высокую" и "низкую" составную, сферы культуры и бескультурья, но все же, пользуясь им, люди понимают друг друга. Принадлежа к разным социальным группам, профессиям, общественным слоям, носители одного и того же языка способны легко понимать друг друга, несмотря на все личностные различия.

А теперь обратимся к сфере науки, чтобы обнаружить, насколько разительно отличается образ действительности, возникающей в трактатах и актуальных размышлениях ученых от ее образа, создаваемого обыденностью. Речь пойдет о "высокой науке" - области фундаментальных исследований, которые часто выступают синонимом научного познания как такового.

Прежде всего приобщенность к науке отправляет нас из чувственно-конкретного мира в мир теоретических абстракций, обобщений "высокого полета". Можно говорить здесь о формальной, внешней общности, создающей "пустые" понятия или о диалектической категории, описывающей внутренний закон, коему подчиняются предметы, как бы то ни было, для повседневного сознания это все равно самая настоящая "заумь". "Абсолютно твердое тело" физиков, квазары астрономов, материя и дух философов - все это руками не пощупаешь.

409

Понятийный аппарат науки оказывается чужд повседневному размышлению. Разряженный воздух теоретических вершин не дает дышать тем, кто привык считать деньги, а не думать об их природе, греться на солнце, а не выяснять его термофизику, общаться, а не вскрывать тайные пружины общения.