— Ты точно дорисовала? — поинтересовался Кассиан. И сразу высказал свое мнение: — Слишком много черного.

Фея изумленно вскинула бирюзовые брови. Карлик так и не нашел нужных слов, чтобы выразить восхищение, но, похоже, они оказались не нужны — Эри не сомневалась в безупречности своей картины.

— Это законченная работа. Разве ты не понимаешь? Знакомые места, висящие в пустоте, существующие или воображаемые. Так живут Тени — если это можно назвать жизнью. Воспоминаниями и мечтами. Эй, осторожно! — торопливо предупредила фея, когда Летиция попыталась коснуться полотна. — Ты можешь упасть внутрь.

— Я могу попасть туда? — тихо спросила госпожа ди Рейз. — Что бы ты ни нарисовала, можно мгновенно переместиться в это место?

Эри насторожилась.

— Теоретически. То есть, я еще не пускала туда людей…

— Можно мне? Хотя бы на минуту?

— Нет, — замотала головой фея, — я так не думаю.

— Ты испугалась, — заметил Кассиан.

— Не дави на нее, — вмешался Тот, — она этого не любит!

— Я не могу сопровождать ее сейчас, — объяснила Эри. — И отпустить ее одну не могу. Она видит меня. Она ведьма? — Фея заметно колебалась. Внутри ее маленького тельца отчаянно билось желание показать кому-то еще, что эти места существуют на самом деле, что у замков шершавые стены, в точности как на ее рисунке, а траву покрывает настоящая роса. Тот не раз просил ее об этом, но она каждый раз отказывала, потому что боялась, что он не сможет — или не захочет — вернуться в прежний мир. — Там время движется иначе. Разве у тебя совсем нет страха, человек?

Летиция не знала, что ответить. Разум предупреждал ее об опасности, но девушка не могла противиться стремлению поскорее выбраться из этого каменного лабиринта, из тесной комнатки в шесть шагов, надолго ставшей ее жилищем. Все казалось обманчивым и ложным, кроме этого развернувшегося полотна.

— Опасаться нечего, — сказал Касс.

Юноша приблизился к госпоже ди Рейз, его рука легко скользнула в ее руку. Несмотря на нежность прикосновения, Летиция почувствовала в юноше силу, которой могла довериться.

— Я пойду вместе с ней.

ПЕСНЬ 3. Паук

— Подойди ближе. Я не причиню тебе вреда.

Она несмело шагнула к врачу, призывно тянувшегося к ней. Сладкая певучесть его голоса вселяла ложные надежды на чудо. Взрослые всегда так разговаривают с детьми, когда им что-то нужно: мягко, тщательно подбирая слова, с умильной улыбкой и сахарными интонациями. Ее посиневшая рука плетью висела вдоль тела, но в этот момент она искренне уверовала в то, что этот человек окажет ей необходимую помощь.

— Как тебя зовут?

Широкие ладони отца легли на ее худые плечи. Она покачала головой. Родитель обменялся понимающими взглядами с врачом, а затем ощущение родного тепла покинуло ее. Отец шагнул за ширму, оставив их наедине.

— Болит?

Ей закатали рукав до плеча. Она уткнулась взглядом в стену и стиснула зубы, а врач принялся осматривать ее больную руку, осторожно щупая и поворачивая ее то в одну, то в другую сторону. Периодически он вздыхал и поглядывал на девочку.

— Подожди здесь.

Врач ушел за отцом. Она подвигала пальцами, невзирая на боль, потому что боялась остаться увечной и хотела убедиться, что все еще может управлять рукой. Над ней и так смеялись: над ее карликовым ростом, несоразмерной головой и огромными раскосыми глазами. Она не смела подать голоса, пока отец не велел ей говорить, не могла выразить свои чувства или заплакать. Маленькая некрасивая кукла, глубоко несчастная в глубине души, но неизменно радостная на публике.

Отец с врачом вернулись, и девочку уложили на кушетку и укрыли, положив правую руку на одеяло. В стакане с болотной жидкостью, который ей подал врач, плавал мертвый паук. Она выпила все без остатка, хотя снадобье было невыносимо горьким и противным, и подавила рвотный позыв, поднявшийся из желудка. Потом она уснула, и ей привиделся кошмар, в котором ее руку, более ненужную, отсекли топором, а вместо нее пришили чужую конечность. Она стояла перед зеркалом, кровавые потеки струились по ее лицу и груди, а новая рука непрерывно дергалась, и девочка хваталась за нее в попытке прекратить эту вечную агонию, сотрясавшую мышцы. Бесплотные тени вились за спиной и шептали ей в ухо жестокие, циничные слова. И тут пришла спасительная мысль: тот уродец в зеркале — то была не она.

Открыв глаза, она машинально попыталась отереть пот со лба и обнаружила, что правая рука более ей не подвластна. Луна услужливо осветила конечность, лежавшую на одеяле: бледную широкую ленту плоти, похожую на мокрое полотенце, скрученное в спираль. Девочку захлестнула волна ужаса. Рука, холодная на ощупь и нечувствительная к прикосновениям, равномерно подергивалась. И она не сдержалась и заплакала, хотя ей запрещали плакать. Они обманули ее, забрали у нее руку, а она слепо подчинилась воле взрослых, как делала всегда. Дети ее возраста страшились бодахов под кроватью, кровожадного монстра, живущего в шкафу, маленьких крылатых существ, во время сна сидящих у тебя на груди и мешающих дышать, ее же страхи воплотились в одном-единственном слове. Не боль. Не смерть. Не страдание. Боковым зрением она замечала тень ужаса на стене, на потолке, на оконном стекле в дождливый день. Он наблюдал за ней четырьмя парами глаз и нетерпеливо шевелил мохнатыми лапками.

Когда-то Паук отнял у нее руку. Потом он забрал Милли. Пройдет время, и он непременно возьмет что-то еще.

Глава 11

(Ланн)

'В мире нет такого понятия, как счастье', — думала она, вцепившись руками в зеркало. Госпожа Келлер часто занималась самолюбованием, но сейчас ей хотелось плюнуть в отражение этого пригожего лица, не оправдавшего ее ожидания. Она сидела на идеально сбалансированной диете, пользовалась дорогостоящими маслами и купалась в меде и молоке, а этот жирный боров все равно предпочел ей уродливую старую кошелку, с которой пудра осыпалась кусками, как штукатурка. Дейдре использовала все мыслимые способы, чтобы удержать его подле себя, но это не принесло желаемых результатов. Подумать только, она даже симулировала беременность! Вспомнив, как ей приходилось разгуливать по дворцу с конструкцией весом в пятнадцать фунтов, девушку разобрал смех. Королю и в голову не приходило, что розовощекий младенец, которого он с благоговением держал на руках, вовсе не его ребенок. Вот будет умора, если в будущем он вздумает пожаловать титул и земли сыну кухарки и свинопаса! Дейдре захохотала, придерживаясь за живот, но веселье было недолгим: в памяти всплыл тот удручающий факт, что ее отвергли и выбросили прочь, как изношенную туфлю. Ей удалось обмануть короля всего однажды, не нанеся ему серьезного душевного увечья, а он забавлялся с ней одиннадцать месяцев, поманив обещанием. Она хотела стать королевой, и грех было не воспользоваться тем, чем наделила ее природа и родительские гены: миловидностью и стройным телом. Дейдре сознавала, что ее умственное развитие не поспевает за физическим расцветом, но до поры до времени не придавала этому значения; сейчас она корила себя за поспешность, ведь будучи взрослее и сообразительнее, могла не допустить подобного развития событий или, по крайней мере, оттянуть его. Мало того, поражение заставило девушку усомниться в своей привлекательности: с момента возвращения домой она начала подолгу простаивать перед зеркалом и искать в себе изъяны или даже признаки увядания, о которых в ее юном возрасте не стоило и думать.

Дверь чуть скрипнула, словно кто-то надавил на нее плечом, и Дейдре не сумела сдержать улыбку. Один из пажей по обыкновению подглядывал за ней, когда она спала или переодевалась. Он думал, что достаточно осторожен и госпожа ничего не замечает, а в сущности она могла легко поймать его на горячем и нажаловаться отцу. Но через полгода Кольма все равно заберут в оруженосцы, а ей льстило его внимание, даже если он всего лишь слуга. Он был красивым и воспитанным мальчиком. Возможно, накануне отъезда она разрешит взглянуть на нее поближе, а пока пусть довольствуется подсматриванием в замочную скважину.