Зато на душе было хорошо. Накануне Витька охотно выслушал мой рассказ про Регину и про Машку, почесал подбородок и сказал:

– А пошли ты всё… Не грузись! Будет у тебя и нормальная женщина, и хорошая работа. У тебя всё будет хорошо. Впереди тебя ожидают перемены… Только не пугайся их. Они к лучшему.

Сомневаться в словах Виктора у меня не было. Он всегда был прав. И дело было не в его аналитическом складе ума. Его прабабка была ведьмой. Витя верит в то, что часть её экстрасенсорных способностей передалась ему. Поэтому у него обостренное чутьё ,и он может видеть будущее. Не всегда, но может. Я, конечно, не верю ему на все сто процентов, но все его пьяные предсказания – предсказывать он может только в состоянии подпития – сбывались. Как он говорил, так и происходило. Сначала меня это удивляло, иногда пугало, а потом я привык к этому. Смущали только его слова про перемены. Я понимаю, раз мы разбежимся с Машей, без перемен не обойтись. Многое поменяется. Не нужно будет тратить свои деньги на обновление её гардероба и косметику, слушать рассказы про её тупых подружках, которые спят с богатыми «папиками». Незачем больше мириться с её глупостью, отвечать на телефонные звонки её подружек. Пусть катится на все четыре стороны! Работу я тоже сменю с огромнейшим удовольствием. Пойду работать куда угодно и кем угодно, лишь бы подальше от этой старой еврейки, страдающей буйством матки.

Непонятно только, чего мне бояться в переменах? Как бы всё не повернулось, я буду только рад что-то поменять. Всё, что произойдет дальше, меня уже не испугает.

Так думал я, когда писал заявление об увольнении. Глянув на Регину, я улыбнулся. Она отвернулась. Похоже, она и вправду запала на меня. Клюшка старая!

Весь день я работал на «автомате», ловя на себе косые взгляды Регины, Наташи и Юли. Когда в магазин заходили покупатели, я думал о том, что неплохо бы от них скорее избавиться, присесть на диван в дальнем углу магазина и поспать. Глаза просто слипались, делая меня похожим на страшного китайца. Но клиенты донимали меня весь день, а поспать мне так и не удалось.

Вечером, входя в подъезд, я услышал шум и увидел, как Денис посадил Умку на батарею и лупил его кулаками, как боксерскую грушу. Умка при этом издавал звуки, похожие на стоны. Когда медведь упал на пол, Дениска стал пинать его ногами. Мне стало жалко мишку. Он лежал на боку и смотрел на меня печальными глазами, будто прося о помощи.

– Что ты делаешь, придурок? – Я схватил сорванца за ухо и оттащил от медведя.

– Пустите меня, дядя Рома! – взвыл Дениска. – Вам что, жалко? Он ведь не ваш… Он ничейный!

– Причём тут это? – Я посмотрел Денису в глаза. – Как ты думаешь, зачем его тут посадили?

– Не знаю…

– А затем, чтобы он хоть как-то скрашивал всю эту срань, убогость. Он украшает подъезд, а такие, как ты…

– Простите, я так больше не буду!

– Да кто тебе поверит?

– Все равно это не ваш медведь! – Денис вскинул голову и посмотрел мне в глаза. – Он ничей. Я могу с ним делать…

– Нет! – отрезал я. – Мой. И я хочу, чтобы он сидел здесь, и чтобы никто его не трогал!

Сам не зная, зачем, я поднял медведя, отметив, что он стал ещё тяжелее, как ребенка прижал к себе и стал подниматься по ступенькам. Обернувшись, я поймал на себе удивленный взгляд Дениски.

– Извините…

– Ни за что!

Придя домой, я сделал с медведем то же самое, что вчера сделала с пальто. Я смочил губку пятновыводителем и тёр его, пока не убрались все пятна с мордочки, с живота и с груди. Лапы у него тоже были грязные, но их я стёр обычным мылом. Потом я посадил Мишутку – а по-другому про себя я и не мог его называть – под батарею, чтобы он высох. Глянув на него, я на мгновение увидел улыбку на плюшевой мордочке.

– Да ну… – Я потряс головой и протер глаза. Передо мной сидела обычная игрушка. Никакой улыбки. – Покажется же ерунда всякая…

В тот вечер ко мне опять зашёл Витька. Мы снимали стресс коньяком, пока его жена Марина всё не испортила. Она раза три позвонила мне на домашний телефон и пять раз звонила Витьке на мобильный. Когда коньяк закончился, и мы решили сходить в магазин за добавкой, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Марина. Её глаза метали молнии злости.

– Быстро домой! – с истеричными нотками в голосе сказала она Витьке.

– Уже иду, – плечи его поникли, он тяжело вздохнул. – Если есть праздник, его обязательно кто-нибудь испортит…

– Быстрее! – Мариша сложила руки на груди, сдвинула брови, что не предвещало ничего хорошего.

– Уже иду! – Витёк с трудом справился со шнурками на ботинках, потом повернулся ко мне. – А от медведя ты избавься.

– Почему? – не понял я.

– Есть в нём что-то… Я не знаю, что, но он опасен. На нём кровь!

– Да смыл я с него кровь, – ответил я, не удивившись словам друга. – Отнесу в подъезд, когда обсохнет!

Захлопнув дверь за Витей, я вдруг почувствовал себя не так хорошо, как пять минут назад. Голова моя кружилась, ноги подкашивались. Пока я шёл до дивана, мне казалось, что стены и мебель толкают меня, стулья сами кидаются мне под ноги, а пол притягивает к себе, как магнит. Не справившись с внезапно увеличившейся гравитацией, я рухнул на пол, так и не дойдя до дивана.

«Ну и развезло меня!» – пронеслось в моей голове. Потом глаза сами по себе закрылись, и я отключился.

Среди ночи я открыл глаза. В комнате горел свет. Я посмотрел на настенные часы. Было полвторого. Надо мной кто-то склонился, заслонив меня от яркого света, который резал глаза и вызывал резкую боль в голове.

– Витёк! Ты же ушёл…

– Я не Витёк, – послышался нечеловеческий голос. Этот голос был похож на утробное рычание.

– Что? – я приподнялся на локтях. Первое, о чём я подумал – в квартире воры. Нужно спасать своё добро и… спасаться самому. – Да как ты…

Меня повело в сторону, руки подогнулись, моя тяжелая голова упала на ковёр.

– Я тот, кого ты называешь Мишуткой…

– Что!? – Я опять приподнялся. Прямо перед своим лицом я увидел толстые кривые лапы. Взгляд мой поднимался выше, и я увидел большой плюшевый живот, голову с торчащими в разные стороны ушками. – Не может быть… Это сон!

– Думай, как хочешь! – сказал Мишутка. Его рот оказался неестественно большим и полным острых треугольных, как у акулы, зубов. Розовая полость рта и никаких опилок. Это даже был не рот, а пасть, делающая голову медведя похожей на большой арбуз, из которого вырезали большой кусок. Я разглядел красноватый язык в разрезе арбуза. Глядя на красный пластмассовый язычок, болтающийся под приплюснутым носом, я захотел оторвать его как что-то лишнее. Но медведю он, похоже, не мешал. – Есть что пожрать?

– Там, на кухне, – я хотел указать рукой, но она безвольно упала на ковёр. – В холодильнике.

– Благодарю! – Мишутка вышел из комнаты и затопал на кухню.

– Что за чертовщина? – Кряхтя и раскачиваясь, я поставил на ножки лежащий на полу стул, опёрся на него и стал подниматься на ноги. Первые шаги я сделал, опираясь на стул, потом пошёл сам, держась за стены. Чувствуя себя инвалидом, я маленькими шашками шёл к кухне, слыша, как открывается холодильник, выдвигаются полки морозильной камеры. Слышались звуки рвущихся пакетов, хруст, чавканье. Когда мне наконец-то удалось дойти до кухни, Мишутка выскочил мне навстречу и чуть не сшиб с ног.

– Спасибо! Провожать не надо. Ложись спать… друг! Тебе завтра на работу.

Не зная, что на это ответить, я смотрел на то, как плюшевый медведь с раздувшимся, как у беременной женщины, животом подходит к входной двери, в прыжке открывает замок, потом опускает дверную ручку вниз и выскальзывает в темноту подъезда.

С трудом дойдя до двери, я закрыл её на замок, долго стоял, припав к глазку. Поняв, что ничего не вижу, кроме черноты и рискую уснуть стоя, я направился в гостиную и упал на диван. Я заснул мгновенно, как только голова соприкоснулась с мягким покрывалом. Сны мне не снились.