В реальном мире Никиту Ивановича ждала старуха-жена, вечно чем-то недовольная. В реальности у него был старый дом, который вот-вот развалится. Был у него и придурок-сын, который нигде не работал, но как-то умудрился набрать в банках столько кредитов, что за них даже внуки не смогут расплатиться.
От этой реальности Глумова всегда воротило. Ему было противно и тоскливо от неё, от ощущения безысходности. Поэтому Глумов топил тоску и безысходность в спиртном. К тому же, у него была работа, и были деньги, которые можно было пропить, чтобы хоть ненадолго уйти от пугающей реальности.
Уйти от реальности Никите Ивановичу, как правило, помогали его друзья – такие же пенсионеры, которым здоровье ещё позволяло «бухать». Им-то Глумов и рассказывал про Египет. Он пересказывал им свои сны, а они всегда над ним смеялись, полагая, что Иваныч тихо сходит с ума. Да, он сходил с ума, но не больше, чем любой другой человек, живущий в этом сумасшедшем мире.
Глумов пил, но на работу старался приходить трезвым. Правда, однажды, на следующий день после получки, Никита Иванович переборщил с алкоголем и не смог дойти до работы. Он упал в кусты, не дойдя до музея метров сто. Там его и нашел его сын Петька, которому на тот момент было уже сорок лет, а у него не было ни жены, ни детей, ни работы.
– Ты где так нажрался, батя? – спросил Петька, поднимая с земли Никиту Ивановича, отряхивая его одежду.
– Я… Я рассказывал этим старым пердунам про Египет, – ответил Никита Иванович. – Помоги мне добраться до музея.
– Ты что, батя? – Лоб Петьки прорезала глубокая горизонтальная морщина. – Ты же уже ни петь, ни свистеть не можешь. Пойдем-ка я тебя домой отведу.
– Нет! – стал упираться Глумов. – Я должен идти на работу. Там меня ждет моя…
– Мумия? – Петька загоготал. – Да ей пофиг, кто её охраняет. Хочешь, я вместо тебя подежурю?
– А ты справишься? – Никита Иванович смерил сына мутным взглядом. – Дело-то такое… Серьезное!
– Да я уже сто раз к тебе по ночам приходил, справлюсь. Пошли домой!
– Может, не надо! Там эта… Мать твоя – Машка! Будет опять меня пилить…
– Да нет там её, батя! – Петька взял Никиту Ивановича под локоть. – Уехала она к тёте Марине. Завтра вечером только приедет.
– Тогда я – домой, а ты – в музей. И только попробуй там что-нибудь испортить! Я тебе…
Глумов споткнулся и чуть не упал. Петька заржал ещё громче.
По дороге к дому Никита Иванович спотыкался, падал, но не переставал инструктировать насчет работы в музее своего перезрелого отпрыска.
– Ну, ты меня понял? – еще раз спросил Никита Иванович сына, лежа дома на кровати.
– Понял-понял! – ответил Петька, накрывая отца одеялом. – Сделаем в лучшем виде.
Придя в музей, Петька первым делом открыл бутылку пива, которую купил по дороге в ларьке и сделал пару глотков. Громко рыгнув, он зашел в комнату охраны, плюхнулся в подавленное кресло и мельком глянул на монитор, на котором мерцали одни и те же картинки: первый этаж музея, второй этаж, коридоры, выставочные витрины. В нижнем прямоугольнике на мониторе мелькнула чья-то тень, и погас свет. Тут же в маленьком окошке напротив стола появилось сморщенное лицо уборщицы – тёти Зины.
– Петька, а ты что тут делаешь?
– Я? – От неожиданности Петр подпрыгнул на стуле.
– Ну, не я же,– тетя Зина улыбнулась беззубой улыбкой.
– Я тут батю подменяю, – ответил Петр, шумно выдохнув воздух из легких. – Приболел он.
– Понятно, – старушка стянула с головы цветастый платок, вытерла им лицо. – А Василий Васильевич знает, что Иваныч заболел?
– Конечно, знает, – соврал Петька, пряча пивную бутылку под стол. – Всё обговорено.
– Ну, тогда держи ключи, – тётя Зина кинула на стол связку ключей. – Пойду я…
– До свидания, – Петр улыбнулся, обрадовавшись тому, что старушка уходит и не будет больше приставать к нему с дурацкими вопросами.
Засунув в нагрудный карман рубашки большую связку ключей, Петр взял в руку бутылку пива и решил осмотреть охраняемый им объект. Он прошелся по первому этажу, поднялся на второй. Пройдя по залу с экспонатами из Египта, он остановился напротив мумии. Его привлекли бусы на её груди. Глядя на эти бусы из разноцветных камней, Петька подумал, что они могут стоить недешево. И, если их продать, то можно решить добрую часть финансовых проблем. Только как их продашь? Их ведь невозможно снять с мумии. Мумия-то лежит в саркофаге, внутри стеклянного куба, который находится под охраной. Если сработает сигнализация – сразу приедет милиция и наденет наручники на руки любого, кто решит украсть или повредить достопримечательность такого масштаба.
– А ты похожа на вяленую воблу! – сказал Петька мумии и рассмеялся. – Ты – вобла, на которую надели дорогие бусы, которую выставили напоказ и охраняют! Тоже мне экспонат! Чем ты знаменита? Чего сделала ты хорошего? Тебя дрючил фараон Рахотеп? Да скольких таких, как ты он дрючил?
Петька продолжал смеяться, потягивая пивко из бутылки. Он уже хотел развернуться и идти на первый этаж, как вдруг заметил, что голова мумии повернулась на пол-оборота. Сквозь потемневшие от времени бинты на Петра смотрели два черных глаза.
По спине Петьки пробежали мурашки. Ему вдруг стало страшно. На него смотрела мумия. Та самая мумия, которую он сравнивал с вяленой воблой!
«Да ну нафиг! – подумал Петька, с трудом отведя взгляд в сторону. – Не может такого быть! Похоже, я сегодня немного перебрал в баре « У Ахмеда».
Быстро спустившись на первый этаж, он заперся изнутри в комнате охраны, сел в кресло. Посмотрев на монитор, который транслировал изображения с камер наблюдения, Петр, как учил его отец, поставил на охрану все выставочные залы и включил маленький телевизор, стоящий на маленьком столике в самом углу небольшого, пропахшего дешевыми сигаретами, помещения. Антенна телевизора ловила всего два канала. Пробежавшись по ним, Петька остановил свой выбор на телевизионном сериале, который так любила смотреть его мать. Сериал оказался до такой степени скучным, что Петр очень быстро заснул. Пустая бутылка из-под пива выпала из его ослабших пальцев и упала на пол.
Во сне Петька увидел глаза мумии, которые смотрели на него в музейном зале. Но это были уже не глаза мумии, а глаза молодой женщины в красивом платье, украшенном золотом. На груди её были бусы, которые были на мумии.
– Как посмел ты назвать меня воблой? – спросила Петьку женщина.
– Так ты и есть та самая мумия? – просил её Петр, вглядываясь в её красивые черты лица.
– Да, – ответила она. – Как ты посмел сказать, что я трахалась с фараоном? Как у тебя язык повернулся сказать такое? Та ты знаешь, кто я?
– Вобла вяленая! – ответил ей Петька. А что еще он мог ей сказать? Ведь в тот момент он понимал, что спит. А раз так, то ничего страшного, по его мнению, с ним не могло произойти. – Сраная вобла, высушенная вонючими египтянами. Все вы сдохли много лет назад.
– Ты пожалеешь о своих словах, – сказала женщина, гневно сверкнув глазами. – Это говорю тебе я, Каника. Я накажу тебя!
– Да пошла ты!..
В этот момент раздался противный свистящий звук, словно свистел соловей-разбойник. Петька открыл глаза. Он находился в комнате охраны. Экран телевизора мерцал серой рябью. Пульт охраны горел красными огоньками, словно по всему музею расхаживала целая банда грабителей. Но камеры наблюдения показывали, что ни на первом, ни на втором этажах музея никого из посторонних нет. Не было никого даже в подсобке, где уборщица прятала свои ведра и швабры.
Смачно выругавшись, Петр отключил сигнализацию, снял музей с охраны и, вооружившись резиновой дубинкой, решил все осмотреть. Он думал, что это мыши бегают по музею или крысы. И если он найдет этих грызунов, то размажет их дубинкой по полу, чтобы спать ему больше не мешали.
Пройдя по первому этажу, он не заметил ничего подозрительного, все окна были закрыты. На втором этаже тоже окна были закрытыми, не было ни грызунов, ни прочих созданий, на появление которых могла бы сработать сигнализация. Но по граням стеклянного куба, внутри которого покоился саркофаг с мумией, пробегали зеленоватые искры. Такие же искры бегали по самой мумии. Высохшие конечности Каники при этом мелко подрагивали. Голова мумии теперь была повернута в другую сторону.
