Потеряв несколько человек, военные отступили и пошли в атаку снова только после того, как на поле брани появился сам Луи Лепин, всесильный префект Парижа. С ним был отряд рес-публиканских гвардейцев и специалистов-подрывников. Специальной депешей Гишар, шеф «Сюрте», приказал обложить гараж динамитом и взорвать. Увы, первый сапер, поползший с зарядом к дому, был убит. Таким искусным стрелком мог быть только Жюль Бонно. И тут в оконном проеме появился он сам – со скорострельным револьвером в каждой руке! Бонно с удивительной точностью вел огонь одновременно с двух рук, появляясь то в одном окне, то в другом. Успевал изрыгать ругательства в адрес властей, хохотал, как черт, и с двух рук поливал военных свинцом.
Пока специалисты закладывали взрывчатку, образовалось затишье, которое Бонно, чувствующий близкий конец, решил использовать для составления своего духовного завещания. «Я знаменит. Меня должны ревновать те, кто из кожи вон лезет, но никак не добьется того, чтобы о них говорили, – написал анархист. – Я отлично обошелся бы и без такой славы. Возможно, я испытываю сожаления, но, если бы надо было продолжить, я продолжил бы. Я хочу жить своей жизнью, я имею право жить. Каждый имеет право жить. Если ваше идиотское и преступное общество смеет отказывать мне в этом, тем хуже для него, тем хуже для всех вас. Я не понят обществом!»
Пока бандит сочинял свое последнее послание, к дому подкатили тележку со взрывчаткой. Только с третьей попытки удалось заложить динамит, и дом, наконец, взлетел на воздух. Но даже после взрыва Бонно, чтобы защититься, сумевший завернуться в матрасы, продолжал сопротивление. Он успел написать кровью на стене: «Дьедонне невиновен». Когда же полицейские окружили первого французского гангстера, он попытался застрелиться, но в барабане его револьвера уже не было патронов. «Сволочи!» – только и крикнул Бонно в отчаянии. Он умер через полчаса по дороге в госпиталь. Осмотрев его тело, изрешеченное пулями, врачи лишь развели руками: «Как он вообще оставался жив так долго с подобными ранами?!»
Жюль Бонно был мертв, однако жандармам еще оставалось уничтожить Гарнье и Вале.
Полиции повезло: 13 мая 1912 года в «Сюрте» поступило сообщение, что в маленьком домике в Ножан-сюр-Марн сняли комнату два человека. В город они выходили только ночью, что и вызвало подозрение. Было установлено наблюдение, и в квартирантах без труда опознали Гарнье и Вале-Рыжика. Префект Лепин бросил в атаку пятьдесят инспекторов полиции, пулеметную роту зуавов и… несколько артиллерийских орудий! Целый день по всем правилам ведения баталий продолжалась осада. Французы выходили из театров и кафешантанов и, узнав о событиях в Ножан-сюр-Марн, кидались в парижский пригород, чтобы посмотреть на настоящее шоу. Только глубокой ночью, после того как к проклятому дому подогнали мощные прожекторы, ослепившие бандитов, с ними удалось покончить. Когда же полицейские стали выносить из развалин трупы, толпа бросилась к телам и мгновенно разорвала одежду гангстеров на сувениры.
Суд над анархистами начался 3 февраля 1913 года и длился двадцать пять дней.
На скамье подсудимых вместе с оставшимися в живых двадцатью членами банды Бонно оказались также Виктор Серж и Риретт Мэтржан по прозвищу Хохотушка. Парадоксально, но факт: вконец запутавшиеся следователи именно ее поначалу объявили «главным идеологом» грабителей! Это было настолько дико, что суд присяжных оправдал подругу Виктора Сержа. Сам же русский анархист был приговорен к пяти годам тюрьмы. Позднее по инициативе Льва Троцкого его обменяют на французского офицера, арестованного ВЧК, и Серж-Кибальчич примет активное участие в русской революции, а затем сам окажется для сталинского режима «врагом народа».
Гораздо безжалостнее судьба обошлась с Каруи. Здоровяк-романтик не принимал непосредственного участия в «экспроприациях», но все равно ему присудили пожизненное заключение. Каруи предпочел наложить на себя руки в тюремной камере: отравился цианидом, который пронес с собой в полом каблуке.
Четверых обвиняемых присяжные заседатели оправдали, а десять человек получили от одного до десяти лет тюрьмы. Всех остальных, включая ни в чем не повинного Дьедонне, приговорили к казни на гильотине. (Позднее, под давлением прессы, особым решением президента Франции смертную казнь Дьедонне заменили пожизненной каторгой, но он с третьей попытки сбежит из «ГУЛАГа» Гвианы в 1927 году.)
Исполнение приговора состоялось 21 апреля. Все было как всегда: конвой республиканских гвардейцев, пара сотен праздных зевак… Идя на плаху, Раймон-Ученый (в знаменитом фильме Филиппа Фурастье «Банда Бонно» его играет великий бельгиец Жак Брель) остановился перед замершими в ожидании острых впечатлений обывателями и брезгливо бросил им:
– Не правда ли, это удивительно приятно – наблюдать за агонией человека?
ДАКТИЛОСКОПИЯ
«Помой собственный палец, прежде чем указывать на мои пятна», – поучал потомков мудрый американец Бенджамин Франклин, ученый, политик и масон. Он сказал это в конце восемнадцатого века, когда люди еще не догадывались о том, какой мощной уликой способен стать обыкновенный палец, без разницы – мытый он или нет. Главное, чтобы остался отпечаток.
В истории человечества немало историй, когда одно изобретение вытесняет другое. И, если эта метаморфоза происходит на глазах первооткрывателя, может случиться его личная трагедия. Так, Альфонс Бертильон, один из отцов криминалистики, создатель методов, получивших его имя – бертильонаж, до последнего своего дыхания упорно не хотел признавать достоинств дактилоскопии. Надо сказать – не без причины. Ведь все яростные исследователи «языка» отпечатков пальцев были когда-то поклонниками бертильонажа, или антропометрии, но только эти нетрафаретные люди пошли гораздо дальше своего предшественника.
Существует загадочный закон: многие великие открытия происходят практически одновременно и в разных странах. Пример тому – дактилоскопия: способ опознания человека по следам отпечатков пальцев, основанный на неповторимости рисунка папиллярных линий кожи. На уникальную специфику узоров на подушечках обращали внимание еще древние кельты, чьи друиды и барды были великими носителями знаний о материи. Об этом свидетельствуют артефакты более чем двухтысячилетней давности, найденные во французской Бретани. И в последующие времена люди верили в мистический характер отпечатков пальцев. На протяжении столетий пальцем «опечатывали» важные документы в самых разных странах: в Китае и России, Корее и Индии… И не всегда потому, что не умели писать. Был важен «след прикосновения» как единственный и неповторимый «знак» тела.
Страницы истории
Первым научным трудом, в котором сделали попытку описать и классифицировать узоры кожи на пальцах, была написанная на латыни (!) сразу после наполеоновских войн монография чеха Яна Пуркинье «К вопросу об исследовании физиологии органа зрения и кожного покрова человека». Эту необычную книгу, да еще и написанную на малодоступном языке монахов и ученых, заметили лишь специалисты-анатомы. А первый шаг на пути к конкретной классификации, практической, сделал тоже славянин: хорват Иван Вучетич. Уехавший из Австро-Венгрии в Аргентину, он стал Хуаном Вучетичем, полицейским чиновником в Буэнос-Айресе. В 1891 году он разработал первый вариант десятипальцевой системы классификации дактилоскопических отпечатков. Через год «метод Вучетича» начал применяться при ведении следствий в некоторых странах Латинской Америки. Но, как это часто бывает в современном мире, в общественном сознании усилиями масс-медиа твердо закрепилось представление о первенстве англосаксов в этой сфере.
Впрочем, нельзя не отдать должное британцам. Не лондонским полицейским, а служащим колониальной администрации в Индии. 5 августа 1877 года в городе Хугли, что в Западной Бенгалии, Уильям Гершель, чиновник правоохранительного управления, написал письмо, направленное генеральному инспектору местных тюрем:
«С этим письмом я посылаю вам свою работу о новом методе идентификации личности. Она заключается в отпечатках указательного и среднего пальцев правой руки с использованием обычной штемпельной краски. Способ получения такого отпечатка едва ли труднее получения обычного штемпеля. Я проверял этот способ в течение нескольких месяцев на заключенных, а также при выплате жалований и практически не столкнулся ни с какими трудностями. У всех лиц, получающих в Хугли официальный документ, берут отпечатки пальцев. Еще никто не противился этому. Я думаю, что можно положить конец всякому жульничеству при идентификации, если ввести этот способ повсюду. За последние двадцать лет я изготовил тысячи карточек с отпечатками пальцев и теперь почти всегда могу на их основе идентифицировать личность…»
Трудно теперь судить, от чего отталкивался Гершель, когда начинал интересоваться тем, что потом назовут дактилоскопией. Возможно, он, прослужив уже два десятка лет в индийских колониях, видел, как китайские торговцы скрепляют свои сделки на бумаге отпечатком большого пальца. А может, он узнал, что китайцы, живущие в Бенгалии, удостоверяют разводы отпечатком руки супруга и снимают оттиски пальцев у детей-подкидышей в сиротских домах?.. Нам без разницы. Ведь инспектор тюрем к предложению чиновника-оригинала не только не прислушался, но и высмеял Гершеля как амбициозного чудака.
Однако его эксперименты, проводимые полтора десятка лет, не пропали бесследно. Краем уха о них услышал генеральный инспектор индийско-британской полиции Бенгалии Эдвард Генри. Впрочем, этот британский офицер параллельно с Гершелем пришел к мысли о продуктивности метода снятия отпечатков пальцев. К тому же он прочел изданную в 1893 году в Англии книгу Френсиса Гальтона «Отпечатки пальцев». Профессор Гальтон собрал огромную коллекцию отпечатков пальцев и на практике убедился, что отпечатки десяти пальцев одного человека не совпадают с отпечатками другого. На основании математических вычислений получалось, что один палец одного человека может оказаться идентичным пальцу другого человека в отношении 1:4. Если же брать отпечатки всех десяти пальцев, то получалась сумасшедшая вероятность – 1: 64 000 000 000. Иными словами, совпадение отпечатков пальцев двух людей категорически невозможно. Но, если заменять бертильонаж, принятый во всех следственных органах Европы и Америки, снятием отпечатков пальцев, надо срочно думать об их каталогизации. В первую очередь этим и озаботился педантичный Генри.
Легенда рассказывает, что идея классификации папиллярных узоров родилась во время его путешествия в поезде, идущем в Калькутту. У генерального инспектора колониальной полиции в Бенгалии не оказалось с собой бумаги, и он записал свое открытие на накрахмаленной манжете левой руки. Генри установил пять видов основных рисунков и дал точную характеристику каждому из них. В каждом отпечатке пальца можно определить, пришел к выводу Генри, два типа признаков, глобальные и локальные. Глобальные признаки – те, которые можно увидеть невооруженным глазом. А локальные? Это уже для специалистов…
Для овладения методом дактилоскопии многого не требовалось, нужны были лишь увеличительное стекло, обычная швейная игла и внимание. Ведь на рисунках кожи пальцев имелись простые дуги, дуги, похожие на ели – то есть повернутые в сторону мизинца, – завихрения и радиальные петли, обращенные в сторону предплечья… Рисунки обозначались формулами с буквами (это начал делать в Аргентине еще Вучетич). Область узора – выделенный фрагмент отпечатка, в котором локализованы все глобальные признаки. А еще ядро или центр – точка, локализованная в середине отпечатка или некоторой выделенной области. Потом шло подразделение рисунков по группам, что являлось основой регистрации. Также профессор Гальтон определил, что основой классификации рисунков является фигура, похожая на треугольник. Эта дельта образовывалась или раздвоением одной-единственной папиллярной линии, или двумя расходящимися линиями. Тут Генри установил своеобразные отправные точки, которые он назвал «внешними пределами».
Отсюда начинается самое главное. Если соединить точку внутреннего предела с точкой внешнего предела одной линией и после этого подсчитать папиллярные линии, которые пересекает эта прямая, то число их будет различно. На основании этого и формируются подгруппы, которые можно условно обозначить цифрами. Эти цифры вместе с буквами для обозначения рисунка и образуют формулу, позволяющую классифицировать карточки с отпечатками.
Генри был абсолютно уверен в справедливости своего метода и обратился к британскому генералу-губернатору Индии с просьбой назначить нейтральную комиссию для замены бертильонажа дактилоскопией. 29 марта 1897 года такая комиссия собралась в Калькутте и дала весьма положительный отзыв о новом методе:
«Рассмотрев антропометрическую систему и ее ошибки, мы так же тщательно изучили систему дактилоскопирования. Первое, что бросилось нам в глаза, – это простота снятия отпечатков пальцев и их четкость. Не требуются ни инструменты, ни специально обученные люди. Затем нам объяснили созданный мистером Генри метод классификации. Он так прост, что мы смогли легко и уверенно найти оригиналы самых трудных карточек. Случай, казавшийся особенно трудным из-за нечетких отпечатков, удалось решить за две минуты…»
Уже через три месяца после вердикта комиссии генерал-губернатор отменил бертильонаж в пользу дактилоскопии во всей Британской Индии. Но за пределами Индостана о прогрессивных преобразованиях в Бенгалии никто не знал. Потребовались три года, чтобы в Британии, переживавшей последствия англо-бурской войны и охваченной забастовками, начали модернизировать Скотланд-Ярд. Генри выступил перед комиссией под руководством лорда Бельпера и произвел фурор. С ноября 1900 года антропометрия была заменена в королевстве дактилоскопией. Министр внутренних дел назначил Генри заместителем президента полиции Лондона и шефом криминальной полиции. За один лишь год дактилоскопический отдел идентифицировал 1722 рецидивистов. Это было в четыре раза больше самых лучших результатов бертильонажа, теперь навсегда ушедшего в историю.
Как воскликнет в ужасе один из английских рецидивистов, которого арестовали и моментально опознали с помощью дактилоскопии в ходе очередной облавы полиции:
– Чертовы отпечатки пальцев! Я так и знал, что они меня выдадут…
