«Кримен» называлось у римлян противоправное деяние, которое признавалось уголовно наказуемым. Если такой акт становился фактом, следовали публичный приговор за совершенное преступление, а затем – жестокое возмездие. В римском праве мера ответственности за признанное преступление обозначалась заимствованным у греков, вечных учителей Европы, словом «poena». Оно в том или ином виде вошло практически во все романские языки, и даже долетело до нас, славян. Вспомните понятие «пеня» – штраф, неустойка, вид финансового наказания за невыполнение обязательств в срок.
Аристотель пришел к выводу, что одними из основных причин преступности являются расслоение общества и низкая культура. Это актуально и по сей день. Да и суть преступлений осталась прежней. Убийство и кража, причинение телесных повреждений и разбой, подделка документов, драгоценных металлов и валюты, поджог… Низкой культурой определялась и жестокость наказания. Например, пойманные фальшивомонетчики в Риме дол-жны были быть заживо расплавленными, как тот самый металл, из которого они отливали поддельные монеты. Злодея подвешивали за руки над котлом с кипящим на огне металлом и медленно опускали в эту раскаленную магму человека, тело которого мучительно растворялось за несколько часов. Б-р-р-р!!!
«Виновный боится закона, невиновный – судьбы», – утвер-ждал Публилий Сир, древнеримский поэт, сам в юности бывший рабом.
Эта книга – не о законе и судьбе, а о судьбе тех, кто не в ладах с законом. Ведь понятие «криминал», давшее название этому опусу, необычайно широкое, имеет много смыслов. Это и то, в чем есть признаки преступления. И непосредственно члены организованной преступной группировки. И вообще уголовная среда в широком смысле слова…
В «лихие девяностые» в стране бытовала грустная шутка, что в постперестроечной России «нет ничего организованнее преступности». В ту пору, по мнению некоторых экспертов, только одно государство в мире могло соперничать с нашей родиной по разгулу криминалитета. Это – только не смейтесь! – Папуа – Новая Гвинея, где банды не просто поделили все острова с вчерашними людоедами на сферы влияния и стали в стране параллельной властью, а еще и коррумпировали значительную часть чиновников недавней британской администрации. Легендарный русский этнограф Николай Миклухо-Маклай, о тропических подвигах которого в Южных морях нам проникновенно рассказывали в начальных классах советской школы, отдыхает! В пору, когда он завоевывал доверие туземцев бусами из стекла, папуасы жили еще племенами, а не бандами, как сейчас.
Кстати, на языке древних кельтов, обитавших некогда на огромном пространстве – от Карпат до Бретани, «банд» означает «связка». Из преступных «связок» выросли современные банды, многие из которых обозначили целые страны и эпохи.
Понятие «криминал» к тому же определяет сущность злодеяния, уголовного инцидента, любого действия, нарушающего общепринятые нормы поведения и наносящего ущерб личности или обществу. Слово «криминал» пришло к нам из Германии через Польшу и вошло в русский обиход в эпоху Петра Великого.
У самого же государя, «прорубившего окно в Европу», борьба с преступностью осталась только на словах (за исключением, пожалуй, борьбы с коррупцией, которая, несмотря на усилия Пет-ра, все равно осталась неистребимой на российских просторах). Надо сказать, что уголовная полиция под именем Сыскного, или Разбойного, приказа существовала в России с 1619 года. Именно это учреждение худо-бедно вело борьбу с «татями» – так называли тогда всевозможный криминалитет. Слово «вор» обладало широким смыслом, им назывался любой преступник. Так, Лже-дмитрий II вошел в историю как Тушинский вор.
Приняв бразды правления в стране, «поднятой им на дыбы», Петр I в 1701 году взял и ликвидировал Сыскной приказ. Зачем? По какой причине? Остается лишь гадать… Оставил только Преображенский приказ, на основе которого была создана Тайная канцелярия. Ею управлял князь-кесарь, «верный царев пес» Федор Ромодановский, в ведении которого были исключительно дела двух «элитных» полков: Преображенского и Семеновского. Уголовной криминалистикой этот приказ не занимался. Его прерогативой были только политические прегрешения подданных: «Слово и дело Государево!». Произошло, казалось бы, невероятное: огромная, растущая в своих пределах страна оказалась вообще без охраны общественного порядка. А «славные дела» – вдохновенно и романтично воспетые поэтами и летописцами после смерти Петра – творились на Руси что ни на есть самые жуткие.
Великие стройки будущего императора требовали огромное количество рабочей силы. Параллельно в армию рекрутов гнали из деревень кнутами, как кандальников. Крестьяне бежали тысячами. Кто-то – за Урал, кто-то – на Волгу, в каспийские степи, а кто-то – и в разбойничьи ватаги, которые «шалили» повсюду, где были леса, чтобы в них укрыться.
Царь, увлеченный проводимыми им реформами, ввел паспортную систему с пропиской в главных городах – в Москве и в бурно строящемся Санкт-Петербурге. На стройках у крепостных крестьян, погибающих от голода, репрессий и мора в чухонских болотах, не оставалось никакого другого спасения, кроме как сбежать куда подальше и пополнить ряды уголовников, терроризирующих резко уменьшающееся в численности население. Бандитские шайки, на вооружении которых были даже пушки, порой достигали таких размеров, что могли вести бои с военными подразделениями, направляемыми воеводами и губернаторами на борьбу с ними.
Кстати, именно на местные власти была возложена Петром обязанность бороться с преступностью. Воевод это вовсе не вдохновляло на подвиги. Они, не получавшие на следственную деятельность дополнительного финансирования, должны были бороться с криминалом с помощью воинских отрядов, так называемых «команд». Ну хорошо: солдаты с бандитскими шайками в лесах как-то сражаться еще могли. Но наладить в городах и в деревнях элементарную следственную работу, скажем, расследовать преступление, допросить потенциальных свидетелей, собрать доказательную базу, они никак не умели, да и учиться полицейским премудростям не хотели. Никто в местных гарнизонах и понятия не имел, как это делается. Да и никто не освобождал военных от обязанностей, которые они должны были нести по своей непосредственной службе.
Страна, граждане которой оказались совершенно беззащитными перед криминалом, погрязла в воровстве и в каждодневном насилии. Если после ограбления обыватели во весь голос и кричали: «Караул!», в лучшем случае появлялся наряд драгун, патрулировавших окрестности. Но расследованием преступлений военные не занимались. В 1715 году Петр I наконец-то понял, что он столь опрометчиво когда-то натворил, и учредил Главную полицмейстерскую канцелярию. Но дела ее касались только Северной столицы. Дальше Санкт-Петербурга дело не пошло. Да и возглавил новую структуру вовсе не профессионал сыска, как можно бы было ожидать, а бывший царский денщик, уроженец семьи португальских евреев из Голландии Антон Мануйлович Девьер, «птенец гнезда Петрова».
Царь лично составил памятку с обязанностями столичной полиции под названием «Пункты, данные Санкт-Петербургскому генерал-полицмейстеру». Ни один из них не касался непосредственно следственной деятельности. В большей степени это было пособие по содержанию в порядке территории города. Полицейские должны были следить за чистотой улиц, отвечать за защиту их от возможных пожаров, за содержание каналов… И ни слова о борьбе с преступностью. Воистину: «Дело спасения утопающих – дело рук самих утопающих».
Царь приказал организовать для борьбы с преступностью «добровольные дружины» из самих жителей – каждые десять дворов выбирают десятского, над ним стоит староста, отвечающий за слободу или за улицу. Если случилось чрезвычайное происшествие – убийство, кража или ограбление, – староста обязан докладывать об этом полицмейстеру. Караульщикам из числа местных обитателей рекомендовалось для защиты от «воров иметь какое-нибудь оружие» (так выразился сам Петр) и – главное – трещотку (!), чтобы ходить с ней ночью по улицам и сигналить о своем присутствии.
