— Скажешь, пьет, изменяет…

— А ты, правда, изменяешь? — Нюта жалко заглянула ему в лицо.

— Нашла время выяснять! — сердитым шепотом ответил он.

Нюта вздохнула, качнула головой с тяжелыми, уложенными высоко косами и проговорила твердо:

— Нехай, будь что будет! Пошли!

В зале было пусто, лишь секретарь суда, совсем девчонка, гнулась над книжкой, запустив в нос палец по самый казанок.

— Это судья?! — едва слышно спросила Нюта.

— Секретарша, — ответил одними губами Егор и покашлял.

Девчонка вытащила палец, покраснела, близоруко сощурилась.

— Вы на беседу?

— На беседу, доченька, на беседу, — сказала Нюта.

— Иван Иванович, кажется, у прокурора.

При слове прокурор Нюта струсила, вцепилась в рукав Егора.

Девчонка приоткрыла внутреннюю, обитую дерматином дверь.

— Иван Иванович, вы здесь? До вас пришли.

— Черкашины? — послышался глуховатый голос судьи.

— Черкашины, — подтвердил Егор.

— Пусть заходят.

— Заходите, — сказала секретарша.

Судья сидел на столе. Прислонившись к стене, тянулся ухом к динамику. Это был не старый еще, с болезненным лицом мужчина.

— Минутку, — буркнул он и кивком указал на стулья.

Егор и Нюта осторожно присели. Нюта было придвинула свой стул ближе к Егору, тот зыркнул на нее свирепым глазом и отодвинулся.

— Так-так, — сказал судья хмуро, слезая со стола и усаживаясь на место. — В прошлом году мело и вот, нате вам, нынче снова. Лучшие карбонатные земли выдуваются…

Егор кивал, покашливая в кулак. Нюта широко раскрытыми глазами смотрела на судью, отмечая про себя несвежий ворот сорочки, покривившийся институтский ромбик на лацкане потертого пиджака, на веснушчатые залысины и такие же веснушчатые короткопалые руки, перебирающие бумаги на столе, и старалась угадать, как отнесется к их делу, а в частности к ней, Анне Черкашиной, этот человек, на вид такой недоступный и строгий. Она припомнила, как на выборах бабы судачили, что у него парализованная жена и старушка мать. Нюта встретилась с ним глазами и на миг всей своей бабьей душой окунулась в холодную глубину его одиночества, мужского стыдного сиротства и привычной внутренней боли. «Засудит», — подумала она со страхом.

— Что вы меня разглядываете?

— Я? Ничего… я слушаю, — пролепетала Нюта. Егор сурово на нее посмотрел.

— Раньше надо было глядеть, когда выбирали!

Егор усмехнулся его словам, которые можно было истолковать вполне как шутку, но сделал это осторожно и чинно.

— Ну что же… Поговорим? — с видимой неохотой поговорить сказал судья. По складу характера он предпочитал дела уголовные, хорошо накатанные следствием, не требующие сложного судебного разбирательства. Приступая к рассмотрению дел гражданских, он всякий раз перебарывал свое нежелание заниматься ими, невольно раздражался и настраивался враждебно к обеим тяжущимся сторонам. — Расскажите-ка мне, уважаемая Анна Афанасьевна, с чего это вы надумали разводиться?

— Как все, так и я…

— Выходит, по-вашему, все разводятся?

— Я не то хотела сказать, — поправилась Нюта — Я хотела сказать, у нас все, как у людей, у других то есть.

— У людей брачные узы и семейный очаг, а у вас картина обратная и малопривлекательная.

— Разве, кроме нас, никто не разводится?

— Почему же… В том-то и беда. Но возьмите, к примеру, молодую пару. По недомыслию сошлись, по недомыслию и расходятся. А вы?

— Там, в заявлении… гражданки Черкашиной все указано, — сказал Егор.

Нюта заплакала:

— Ой-ё-ё-еньки, гра-ажда-анки… Ты чо, Егор?

— Ничего, — отрезал Егор. — Товарищ судья, лично я на развод согласен. Прошу удовлетворить.

— Погодите, Черкашин. Я сейчас опрашиваю истицу. Вам, как ответчику, дам слово потом.

— Добре, — кивнул Егор. Скулы его напряженно побелели.

— В своем заявлении, Анна Афанасьевна, вы пишете, что ваш муж систематически пьет, имеет незаконные связи с женщинами. Насколько это соответствует действительности?

— А кто нынче не пьет? — сказала Нюта. — На то он и мужик, чтобы выпить чарку. А что у него тустепы были, так это давно.

— Какие еще тустепы?

— Такие! Это же редкий мущщина пройдет, если плохо лежит.

— Так он еще и ворует?!

— Кто? — подскочила Нюта. — Георгий?! Да как у вас язык повернулся такое сказать!

— Анна! — прорычал Егор. — Говори все как есть! Да, товарищ судья. Ворую! Совершаю левые рейсы, А деньги трачу на выпивки и женщин! Танцую с ними тустеп! Гражданка Черкашина права, я аморальный тип, таким не место в законном браке!

Судья внимательно посмотрел на него, поиграл авторучкой, обдумывая сказанное:

— Но если вы отдаете отчет в своих дурных поступках, почему бы вам не исправиться и сохранить семью?

— Поздно! — сказал Егор. — Я человек конченый! Я зашел слишком далеко.

— Ирод, ирод… — Нюта залилась слезами. — А на словах так прямо ангел: Нюточка то, Нюточка это… А я-то думаю: откуда он деньги берет? Ну и жулик же…

— Истица, раньше надо было переживать, здесь не место, — одернул ее судья. — Ответчик, давайте попробуем разобраться. С чего все началось?

— С нее, — мрачно сказал Егор. — Как она спуталась с нашим завгаром, так все пошло сикось-накось. — Он повернулся к Нюте. — Было такое?

— Ну и было; так и что? — ответила Нюта. Слезы на ее глазах тотчас высохли.

— А то, что я через эту душевную травму не человек стал! — с неподдельной болью сказал Егор.

— Подумаешь! — воскликнула Нюта. — Убыло от тебя?

— Вот, ей танцульки-вертульки, а мне жизнь опостыла!

— Кто из вас танцевал тустеп? — теряя выдержку, спросил судья.

— Какой еще тустеп! — разозлилась Нюта. — Его уже давно никто не танцует!

— Не морочьте мне голову!

— Вы чо? — Нюта поднялась и грудью пошла на судью. — Сговорились, да? Чего вы мне завгара шьете!

— Гражданка Черкашина! Я сейчас вызову конвой, и вас выведут!

— И пусть выводят! — разошлась Нюта. — Пусть сажают! Все равно я с этим подлецом жить не буду!

— Нет, ты гляди-ка! Товарищ судья, — заговорил Егор, клокоча от негодования, — прошу немедленно нас расторгнуть!

К этому времени порывы ветра достигли уже тридцати метров в секунду. На территории совхоза «Геленджик» рухнули три электроопоры, повреждениям подверглись двенадцать пролетов высоковольтной линии. В парниках выбило стекла, со здания детского сада сорвало крышу.

В эти же самые минуты за дверью, отделяющей кабинет судьи от зала заседаний, послышались крики, возня; дверь отворилась и тут же с силой захлопнулась.

— Что там еще? — в совершенном гневе крикнул судья. — Я занят!

Дверь распахнулась снова, и в кабинет ворвалась Татьяна, всклокоченная, с пылающими щеками. Набросилась на родителей:

— Предки, вы что придумали! Вы с ума сошли?!

Нюта охнула и закрыла лицо руками.

— Выйдь отсюда! — вскочил Егор.

Татьяна ничего знать была не должна. И Егор, и Нюта подумали одновременно не о том, что привело ее, а о том, как она дозналась, что они в суде, и в один голос потребовали ответа:

— Как ты сюда попала?!

— Заявления не надо разбрасывать! — захлебываясь слезами, ответила Татьяна и метнулась к судье: — Товарищ судья! Не разводите их, это все неправда! — Она бросила на стол смятую копию заявления. — Я-то знаю, что это неправда! Они до сих пор спят вместе! Не верьте им, товарищ судья!

Судья побагровел, клацнул кнопкой селектора:

— Люся! Немедленно пригласи дежурного!

В комнате сразу сделалось тихо.

— Вы дочь истицы? — ровным хриплым голосом спросил судья.

— Никакой не истицы! — выкрикнула Татьяна. — Я их, их обоих дочь! Но если они разведутся, они мне больше не родители!

В кабинет заглянул сержант:

— Звали, Иван Иванович?

— Проводите эту юную гражданку на выход, — приказал судья.

— Да пожалста! Я и сама уйду! — Татьяна качнула головой в точности, как полчаса назад это сделала Нюта, и вышла.