Думать об Ардене было больно, но о своем предательстве — невыносимо. Как могла она терпеть себя все эти годы, пролетевшие как миг, не прожитые, серые? Как позволила себе жить с чувством, что руки ее по локоть в крови любимого? Она могла спасти его, но вместо этого обрекла на жестокую муку, которую трудно вообразить.

Жив ли Арден, страдает ли? Быть может, он сумел обрести покой в той бесконечной Пустоте, но как узнать наверняка?.. Бесчисленное количество раз пыталась она связаться с его духом, отыскать его в любом из существующих миров. Но молчали руны, молчали Боги. Никто не сумел дать ей ответа о его судьбе. Ей никогда не узнать правды, не умерить чувства вины, денно и нощно вгрызающегося ей в сердце.

Раскаяние было нескончаемой пыткой, и более выносить его Ниррен не могла. Предательство ее должно иметь равную по цене расплату. Вспоминая лицо любимого, его совсем еще мальчишеский смех и неугасимый огонек в испытующих глазах, она занесла перед собой кинжал. Острие блестело на свету, одновременно пугая и маня неотвратимой будущностью. Она уйдет на дно, навеки утащив кинжал с собою. Конец так близок, так сладок, но страх вцепился в нее липкими лапами. Что ждет ее там, за чертой? Мечты рисовали ей встречу с возлюбленным, его теплую руку, которую он протянет и заберет ее в лучший из миров. Однако Ниррен заслуживала лишь забвения. Именно оно таилось на кончике сверкающего острия.

Последняя слеза скатилась с заледеневшей бледной щеки и, слившись с озерной водой, открыла двери иного мира — он ждал ее, и Ниррен устремилась ему навстречу. Вобрав напоследок стылого воздуха в легкие, она с размаху вонзила кинжал в живот. Она чувствовала, как по телу ее пробежала болезненная дрожь, а по одежде расползались кровавые разводы. Кровь истекала из нее и растворялась в ледяной воде. Теперь все здесь принадлежит ей, все стало частью нее, а она — его неотделимой частицей.

Все еще сжимая кинжал в руке, Ниррен приподняла ногу и сделала тот самый шаг, удерживавший ее на земле. Опора исчезла, и озеро поглотило девушку, утаскивая на дно. Ледяная вода мгновенно заполнила легкие, вытеснив весь воздух. Мышцы ее одеревенели, а боль все разрасталась, пока внезапно не утихла. Сердце выбило последний удар, после чего навсегда замолкло.

Ниррен безмятежно падала на дно, без прощаний, без сожалений. Пусть пещера погребет тело под своими сводами и навеки сохранит ее страшную, постыдную тайну. Ее самый темный секрет.

Он падал.

Долго-долго летел в самые глубины Бездны, разрезая воздух воплем отчаяния. Руки бессмысленно хватались за пустоту, а сам он надеялся спастись, выбраться наружу, но тщетно. В окружающей пустоте не было ничего. Совсем ничего.

Приземлившись, он вновь отбил все внутренности и переломал немало костей. Скверна, что бурлила в крови, быстро залатала искалеченное тело, но душа его была разбита на мириады осколков, собрать которые не представлялось возможным. Арден лежал, раскинув руки в стороны и глядел в никуда, сотрясался в беззвучных рыданиях, пытаясь избавиться от горько-полынного привкуса предательства во рту.

Он не думал, что когда-то окажется здесь снова, и взвыл от ужаса, осознав, что выхода из Бездны отныне нет. Он стал узником во мраке, без еды, воды, тепла, света и любви. В этом крае нет ни намека на светлое чувство — только безмолвие и холод одиночества.

Он лежал, не исчисляя более дней, месяцев или, быть может, лет. Долго Арден умирал от истощения, истлевал заживо, но дух упрямо не желал покидать бренную оболочку. Если бы он только мог видеть в темноте, то заметил выступающие ребра, но он и руками мог нащупать впавшие глубоко вовнутрь щеки. Вскоре ему начало чудиться, что он разлагается, и вонь гниения заполонила его ноздри. Смерть, на которую его бросили здесь, была ужасной, жестокой и ни с чем несравнимой.

Спасаясь от агонии, Арден говорил со тьмой. Он проклинал ее, звал обманщицей и кричал самые бранные слова, что только знавал его язык, а ей хоть бы что. Тьма все твердила свое «ничто не дается просто так», и посмеивалась над его беспомощностью.

На первых порах изголодавшееся чрево Ардена пожирало само себя, но однажды и голод покинул его. Превратившись в скелет, обтянутый кожей, он лишь сидел, скорчившись, и пытался подчинить себе власть над увядающим телом. Тьмы вокруг было хоть отбавляй — черпай да пользуйся, да только толку не было никакого. Лишь ненадолго Ардену удавалось вернуть себе прежний облик, а точнее, его видимость. Он ощущал, как на короткое время кости его обрастают округлыми мышцами и на зубах пролегает полоска губ. Однако стоит ему расслабиться, как вся ворожба сходила на нет. А впрочем, раз его не видит никто, то к чему стараться выглядеть красиво?

Ощущая, как сквозь костяшки пальцев утекает вечность, он все же продолжал эксперименты, ибо все, что у него осталось от прежней жизни — его тело, безграничная сила и время. Много времени.

Вновь и вновь он вынуждал ветхое тщедушное тело восстанавливаться, глушил чувство голода, а о любви и предательстве вовсе старался не вспоминать, словно тех не существовало. Он сконцентрировался лишь на себе самом, ведь больше ничего в этой бездне было не найти, не обресть. Сердце его зачерствело, обратилось в непробиваемый камень, уберегая впредь от любого обмана.

Считая свою силу безграничной, он, конечно, сильно заблуждался: связанный сильным заклятьем, он никак не мог вырваться из Пустоты, сколько ни пробовал. Но что, если это сумеет кто-нибудь извне? Арден не знал, сколько прошло десятков или даже сотен лет, пока он гнил в колдовской тюрьме, жива ли сейчас Ниррен или ее дети, которые наверняка у нее были. Тратя последние крохи жизненной силы, Арден тянулся наверх, к миру живых, чтобы хоть до кого-то достучаться.

Минуло много времени, прежде чем он заслышал голоса. Один, два, четыре, десять. Они все чего-то просили, кто скромно, а кто требовательно. Все желали получить нечто, способное в корне изменить их жизнь. Ему это было знакомо как нельзя лучше.

Научившись слышать живых людей, Арден научился и им отвечать. Он говорил как будто в никуда, но люди отвечали ему с той стороны и ожидали помощи. Он с болью в груди вспоминал соплеменников, которые также ждали спасения, находясь на границе жизни и смерти. И как тогда не мог устоять перед соблазном, так и сейчас он раздавал советы и делился частичкой темной силы, коей у него было в достатке.

Но как и прежде, ему этого было недостаточно. Он получил взамен избавление от тишины и одиночества, но хотел большего: свободы. Арден тешил себя хрупкой идеей, что раз уж дотянулся до людей отсюда, откуда, казалось, нет выхода, то, быть может, некто сумеет отыскать эту дверь и открыть ее снаружи?

Идея эта не давала ему покоя. Здесь он не знал привычного сна и отключался лишь на короткие мгновения, а все остальное время был поглощен стремлением выбраться на свет и… мстить. О, за то время, что он тлел, как уголек, все нутро его преисполнилось чистой мести, и все, о чем он мечтал, так это покинуть Бездну и отомстить каждому, кто восстанет против его темной мощи.

Арден всегда был натурой увлекающейся и целеустремленной, а потому, невзирая на проносящиеся столетия, он-таки добился своего и выбрался наружу… Но лишь в форме бестелесного создания. Пока полуистлевшее тело его находилось в заточении, дух, хоть и совсем недолго, мог разгуливать среди живых. Он видел, как менялся мир. Эпохи сменяли одна другую, но люди были все те же: страстные, алчные, порочные. Все, как один, хотели мести, власти и справедливости. И все это он мог им дать! Даровать, точно Бог.

Он навещал их в сновидениях. «Тьма очень щедра, — твердил Арден, ухватившись за очередную смятенную душу. — Она одарит вас». Он неизменно повторял слова, сказанные некогда ему самому, но забывал добавить и другие, ставшие клеймом на его теле на веки вечные:

«Готов ли ты заплатить огромную цену за могущество?»

И если бы тьма спросила его снова, он, нисколько не задумываясь, ответил бы: