– У нас ребята вчера, уже вечером, в госпиталь смотались, узнать – что да как, – вклинился в разговор Колька, – так вот! Жив, курилка! Вся башка бинтами перемотана, один нос торчит! Ну чистая мумия! Был в Эрмитаже-то? Мумию египетскую видал? Так вот, то же самое, очень похоже! Но живой! Смеётся, шутит! Скоро, говорит, к вам вернусь!

– А сегодня утром, в первом же вылете, Авдеева зацепило, – продолжил комэск, – оно вроде как и не сильно, ранение лёгкое, его даже в госпиталь с этой ерундой не отправили. Но рука забинтована, на перевязи висит, от полётов отстранён. Да вон он, сидит, на Филиппыча ругается, – капитан глазами показал вправо, на один из столов, что стояли ближе к входу в столовую.

Там действительно, сидел старший лейтенант Авдеев, и что-то горячо доказывал собеседникам, время от времени потрясая забинтованной левой рукой.

– Так что завтра принимаешь под свою команду звено Авдеева. Справишься?

Андрей опять молча кивнул.

– Он справится! – Агния положила свою ладонь на его руку, – я его знаю.

– А самолёт? – поднял на комэска глаза Андрей.

– Будет тебе самолёт. Я уже распоряжение отдал. Возьмёшь себе самолёт Лёхи Авдеева – ему с его рукой по любому ещё неделю на земле сидеть, раньше не выпустят. Ведомым у него Мишка Никитенко был. Как тебе такой ведомый? Подходит?

– А чего, Мишаня – нормальный парень, в полку уже пару месяцев, обстрелянный. Лёха же не жаловался. Пойдёт, беру, – легко согласился Андрей.

– Я тоже так думаю. Пилот он аккуратный, внимательный. Опыта ещё, правда, маловато, но это – дело наживное. Но зато его уже сбивали. А за одного битого двух небитых дают. Слетаетесь, короче.

Капитан немного подумал, и добавил:

– Вторая пара из твоего звена будет «на подхвате» – только если полным составом вылетаем. А так – лучше им пока на земле посидеть. Там ведущий – Юрка Сизов.

– А что Сизов-то? – удивился Андрей, – он же вроде одного выпуска с Никитенко? Они же с Мишкой в полк вместе пришли, в октябре?

– Да это-то понятно, но ведомый у него совсем желторотик, боевых вылетов – ноль. Этого надо пасти всей толпой, чтоб не отбился, да чтоб не сожрали в первом же бою… Только вчера в полк с пополнением прибыл. Федька Пистимеев.

– Поня-я-я-тно… – понимающе протянул Андрей. Новая должность обещала и много новых проблем.

– Да не дрейфь, прорвёмся! – Слава Миронов ободряюще хлопнул его по плечу.

– Эт точно! – уверенно улыбнулся Андрей в ответ, – прорвёмся! Где наша не пропадала?

Все четверо дружно засмеялись.

– Ладно, пойдём уже в клуб, там уж, наверное, патефон надрывается! – старший сержант Коля Никишин, и отточенным движением разгладил складки на гимнастёрке, отправляя их за спину, и посмотрев на Агнию, вдруг хлопнул себя по бедру: – мать моя женщина! А фисгармонь-то твоя трофейная где?

– Так в клуб уже отнесли, – улыбнулась она.

– Так валим скорее в клуб! – вскричал Колька, увлекая всех за собой, – щас ты там на клавиши как нажмёшь!

***

Клуб располагался в большой избе, ранее принадлежавшей местному кулаку-мироеду. Кулака в своё время раскулачили, а освободившийся дом стал местной избой-читальней, а проще говоря, библиотекой. В самой большой комнате, она же гостиная, до войны располагался «читальный зал». Теперь же эта комната служила местом сбора и отдыха лётного и технического состава полка. Народу порой набивалось столько, что было не продохнуть. От старой, кулацкой, обстановки остался патефон, стоявший в углу на столике с точёными, фигурными ножками, овальное зеркало, да затейливые кружевные занавески на окнах. Пузатый двухведёрный самовар был экспроприирован, и стоял теперь в столовой.

Патефон, действительно, уже четверть часа, как надрывался, заполняя помещение музыкой. Стоял весёлый гвалт. Почти треть лётного состава (из тех, что поужинали быстрее всех) была уже здесь. Также присутствовали несколько представителей тех.состава. Яркой, шумливой стайкой выделялись девчонки из числа техников, оружейников и укладчиц парашютов.

– А ну не трожь инструмент! – Колька подскочил к Петьке Гордиенко, одному из лётчиков первой эскадрильи, который, сидя в дальнем уголке, облапил трофейный аккордеон, и с детским любопытством тыкал пальцами по клавишам. Аккордеон сопел, мычал, и издавал прочие непотребные звуки.

– Да ладно, Колян, чё ты? Я ж не поломаю!

– Ага, знаем мы, как ты не поломаешь! Вон, позавчера на посадке такого козла дал, левую ногу подломал на пробеге! Мастер-ломастер. Дай сюда!

– Да ладно! – не сдавался Пётр, – попробуй-ка, не скозли – у меня с левой законцовки обшивку на метр взрывом сняло, ты хоть видел? У меня всё крыло осколками посекло, – щитки я даже и выпускать не стал! Вот и скозлил!

– Ага! Плохому танцору, знаешь, что мешает? – окончательно вскипел Колька, – дай струмент, говорю! Его Андрюха с Агнюхой на танке отбили у фрицев! А они – с нашей, со второй эскадрильи! Дай сюда, говорю!

Отобрав аккордеон, он с победной улыбкой вручил его Агнии:

– Вот, Огонёк, держи! Так, мужики, освободи место гармонисту! – суетился Колька.

Открылась дверь. И в неё ввалились ещё несколько лётчиков и стрелков.

– Ого! Да у нас и гармонист теперь есть!

– Давай, Огонёк, сыграй!

Агния села поудобнее на услужливо придвинутый ей стул, накинула ремни аккордеона на плечи, и посмотрела на окружающих. Посмотрела хитро на Николая, обернулась на Андрея, улыбнулась…

– Ну, что ж, сыграю.

И растянула мехи – полилась мелодия, и Агния запела:

– «Дождливым вечером, вечером, вечером,

Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего,

Мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сём,

И нашу песенку любимую споём!

Пора в путь дорогу,

Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.

Над милым порогом

Качну серебряным тебе крылом!…»

И так ловко у неё получалось! Всех захватила новая песня – кто-то стоял, и улыбаясь, прислушивался к словам незнакомой песни, кто-то стал отбивать такт ногой, поддерживая ритмом аккордеон, несколько парней не выдержали, и решительно подходя к стайке девушек, стали разбирать их, и вытаскивать на середину комнаты. А дверь всё открывалась и открывалась, каждый раз впуская в клуб припозднившихся… Среди прочих протиснулись в комнату и Александра с Антониной. Шурка стала подталкивать Тоньку поближе к своим, к Андрею с Колькой. Антонина слегка очумело осматривалась, и с трудом продиралась вперёд.

Агния, не отвлекаясь от игры на аккордеоне, увидев их, весело им подмигнула, и продолжила:

– «… нам нынче весело, весело, весело,

Чего ж ты, милая, курносый нос повесила?

Мы выпьем раз и выпьем два,

За наши славные Ил-2

Но так, чтоб завтра не болела голова!»

После слов про Ил-2, те, что не были заняты танцами с девушками, а стояли у стенок, вразнобой, но дружно, коротко проорали что-то одобрительно-невразумительное, слившееся в общее победное «А-а-а-а!».

А девушка с аккордеоном весело продолжала:

– «…мы парни бравые, бравые, бравые,

но чтоб не сглазили подруги нас кудрявые,

мы перед вылетом ещё их поцелуем горячо

и трижды сплюнем через левое плечо!…»

и тут уже окружающие в несколько десятков глоток подхватили несложный и быстро запоминающийся припев:

– «Пора в путь дорогу,

Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.

Над милым порогом

Качну серебряным тебе крылом!…»

Замолк аккордеон, слушатели дружно захлопали. Агния скинула с плеч ремни, встала, и раскланялась на все стороны. Комната утонула в дружном гвалте.

– Давай ещё!

– Ещё сыграй!

– Ну чего ты, сыграй ещё!

Агния встряхнула гривой вьющихся волос, и счастливо рассмеялась:

– Что, неужто понравилось?

Ответом ей был хор голосов:

– Ещё бы! Конечно! Давай ещё!

– Ну что, «землянку»?